Источник Вознесения - Брендон Сандерсон

– Ты это из-за Эленда, верно? – спросил Доксон.

– В общем, да.

– Я знаю, тебе бы хотелось, чтобы мы с ним лучше ладили, Вин. Но, учитывая все обстоятельства, думаю, у нас и так неплохо получается. Он достойный человек, я это признаю. Как правитель он не лишен недостатков – ему не хватает смелости, не хватает обаяния.

«Он не Кельсер».

– Но, – продолжал Доксон, – я не хочу увидеть, как он потеряет трон. Он справедливо обращается со скаа… для аристократа.

– Он хороший человек, – тихо сказала Вин.

Доксон отвернулся:

– Я знаю. Но… что ж, каждый раз, когда я с ним говорю, я вижу за его плечом Кельсера, который качает головой. Ты знаешь, как долго мы с Келом мечтали о свержении Вседержителя? Остальные думали, что план Кельсера просто очередная дурь, пришедшая ему в голову в Ямах. Но все началось раньше, Вин. Намного раньше.

Мы с Келом всегда ненавидели знать. Когда мы были молоды и планировали свои первые дела, мы хотели разбогатеть, но также и сделать им больно. Больно за то, что они отняли у нас то, на что не имели права посягать. Мою любовь… мать Кельсера… каждая украденная монета, каждый мертвый аристократ в переулке – это был наш способ ведения войны. Наш способ их наказать.

Вин замерла. Одна из тех историй, одно из воспоминаний о прошлом, населенном призраками, из-за которых ей бывало немного неуютно с Кельсером – и с человеком, в которого он ее превращал. Чувство, заставлявшее медлить, даже когда инстинкты шептали, что она должна пойти с ножами в ночь и вершить возмездие над Страффом и Сеттом.

В Доксоне осталась частичка этой жесткости. Кел и Докс не были злыми людьми, но в них жило яростное желание отомстить. Угнетение изменило их настолько, что ни мир, ни реформы, ни воздаяние уже не могли что-то исправить.

– И вот мы посадили одного из них на трон… – Доксон покачал головой. – Не могу отделаться от мысли, что Кел рассердился бы на меня, раз я позволил Эленду править, каким бы хорошим он ни был.

– Кельсер изменился, – возразила Вин. – Ты сам это сказал, Докс. Ты знал, что он спас Эленду жизнь?

Доксон повернулся, хмурясь:

– Когда?

– В тот последний день. Во время битвы с инквизитором. Кел защитил Эленда, который искал меня.

– Думал, наверное, что он один из пленников.

– Он знал, что это Эленд, – покачала головой Вин. – И знал, что я его любила. В конце концов Кельсер готов был признать, что хорошего человека надо защищать, из какой бы семьи он ни происходил.

– Мне трудно с этим согласиться, Вин.

– Почему?

Доксон посмотрел ей в глаза:

– Если я признаю Эленда, а заодно и его собратьев невиновными в их деяниях, я должен признать чудовищем себя – за все, что я в отместку делал с ними.

Вин вздрогнула. В глазах Доксона она увидела правду и поняла, почему он изменился и отчего умер его смех, увидела вину. Убийства.

«Он не самозванец».

– Я не могу радоваться этому королевству, Вин. Мне слишком хорошо известно, что мы сделали для того, чтобы создать его. И я бы сделал это еще раз. Я говорю себе, что все дело в свободе для скаа. Я по-прежнему не сплю по ночам, однако меня греет мысль, что мы разрушили жизнь наших бывших правителей. Мы убили их бога. Теперь они знают.

Вин кивнула. Доксон опустил глаза, словно стыдясь. Таким она его редко видела. Больше им говорить было не о чем. Когда Вин уходила, перо и бухгалтерская книга забытыми лежали на столе.

* * *

– Это не он.

Даже здесь, в пустынном холле дворца, Вин не могла избавиться от звучавшего в голове призрачного эха голоса Доксона.

– Вы уверены, госпожа?

– Кандра не мог знать, о чем мы с Доксоном говорили еще до Крушения. Это был… очень личный разговор.

– Госпожа, – после недолгого молчания все же возразил Ор-Сьер, – мои братья могут быть очень дотошными.

– Да как же он мог узнать?

– Мы часто допрашиваем людей перед тем, как берем их кости, госпожа, – объяснил Ор-Сьер. – Мы встречаемся с ними несколько раз при в разных обстоятельствах и находим способы поговорить об их жизни. Беседуем с их друзьями и знакомыми. Вы кому-нибудь рассказывали об этой беседе с Доксоном?

Остановившись, Вин прислонилась к каменной стене холла:

– Может, Эленду… Думаю, Сэйзеду я тоже о ней говорила, сразу после того, как это произошло. Почти два года назад.

– Этого могло оказаться достаточно, госпожа. Мы не можем узнать все о человеке, но мы изо всех сил пытаемся отыскать такие вот детали – частные беседы, секреты, конфиденциальную информацию, – чтобы упомянуть о них в нужный момент и укрепить свою иллюзию.

Вин нахмурилась.

– Есть… кое-что еще, госпожа. Я не сказал об этом сразу, потому что не хочу, чтобы вы представляли своих друзей, терзаемых болью. Однако для нашего хозяина – того, кто убивает на самом деле, – обычным делом является пытать жертву, чтобы получить информацию.

Вин закрыла глаза. Доксон показался настолько реальным… его вина, его чувства… разве такое можно подделать?

– Проклятье, – тихо прошептала она, открывая глаза.

Вин подошла к окну и распахнула ставни. Снаружи было темно, и туман закрутился вокруг нее, когда она облокотилась на каменный подоконник и выглянула во двор, расположенный двумя этажами ниже.

– Докс не алломант. Как же мне убедиться, самозванец он или нет?

– Не знаю, госпожа, – откликнулся Ор-Сьер. – Это всегда нелегко.

Вин не шевелилась. Потом машинально сняла бронзовую сережку – подарок матери – и начала крутить в пальцах, глядя на блики света. Когда-то серьга была покрыта серебром, но оно большей частью стерлось.

– Ненавижу.

– Кого, госпожа?

– Недоверие. Ненавижу подозревать своих друзей. Я думала, что от него избавилась. У меня внутри словно поворачивается нож и врезается глубже и глубже всякий раз, когда я встречаюсь с кем-то из них.

– Но, госпожа, вы же кое-кого вычеркнули из списка самозванцев, – напомнил Ор-Сьер.

Он сидел на задних лапах и смотрел, склонив голову набок.

– Да. Но это лишь сужает поиски – делает меня на шаг ближе к тому, чтобы узнать, кто из них на самом деле мертв.

– И это знание – такая плохая вещь?

– Я не хочу, чтобы это был кто-то из них, Ор-Сьер, – покачала головой Вин. – Не хочу им не доверять, не хочу убедиться, что мы были правы…

Кандра ответил не сразу, позволив ей некоторое время смотреть в окно, сквозь которое туман медленно перетекал на пол.

– Вы говорите искренне.

– Конечно, – повернулась Вин.

– Извините, госпожа. Не хочу, чтобы мои слова звучали оскорбительно. Просто… ну, я был кандрой у многих хозяев. Очень многие из них подозрительны и полны ненависти ко всем вокруг, и поэтому я начал думать, что ваш род лишен способности доверять.

– Это глупо.

– Знаю. Но люди часто верят глупостям, если им дать достаточно оснований. Как бы то ни было, я прошу прощения. Не знаю, кто из ваших друзей умер, но я приношу извинения за то, что кто-то из моего племени причинил вам боль.

– Он просто следовал Договору, этот неизвестный.

– Да, госпожа, – подтвердил Ор-Сьер. – Договору.

– Неужели нет способа узнать, кто из кандра служит своему Договору в Лютадели?

– Извините, госпожа, нет.

– Так и думала, – вздохнула Вин. – А ты смог бы его узнать, кем бы он ни был?

– Мои собратья тесно общаются друг с другом, госпожа. Нас не так много. Существует немалая вероятность, что я с ним знаком.

Вин постучала пальцами по подоконнику, хмурясь и пытаясь понять, можно ли извлечь пользу из тех сведений, что она получила.

– И все же я не уверена, что это Доксон, – наконец сказала она, вдевая серьгу. – Мы пока что оставим его в покое. Если не будет других нитей, вернемся…

По двору в полной темноте шел какой-то человек. У него не было даже фонаря.

«Хэм? Не его походка…»

Вин толкнула металлическую лампу, висевшую на стене неподалеку. Та закрылась, щелкнув, и коридор погрузился во тьму.

– Госпожа? – позвал Ор-Сьер.

Взобравшись на подоконник, Вин зажгла олово и вгляделась в ночь.

«Точно не Хэм».

Первой мыслью было: «Эленд» – и сразу накатил страх, что, пока она разговаривала с Доксоном, пришли убийцы. Но еще ведь не ночь, и Эленд должен беседовать со своими советниками. Неподходящее для убийств время.

И только один человек? Не Зейн, судя по росту.

«Может, просто охранник, – подумала Вин. – Почему же я такая дерганая?»

И все же… она следила за фигурой, которая шла по двору, и нехорошее предчувствие не давало покоя. Что-то подозрительное чудилось в этой походке, словно человеку было не по себе, словно он не хотел, чтобы его заметили.