Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - Наталья Литтера

туда не хотелось.

Дуня повернулась и, не глядя на него, тихо попросила:

– Ты… немного посидишь еще?

– Я вообще никуда не уйду сегодня. Тебе нельзя оставаться здесь одной.

Она кивнула головой, привалившись спиной к двери. От облегчения. И от того, что ноги совсем перестали держать, и пора уже было снять босоножки, а перед полицейскими совсем неудобно было сидеть с босыми ногами. Да и в тапочках тоже.

– Спасибо.

Он, наверное, понял, что ей надо все-таки самую капельку побыть одной. Не стал смотреть на сражение Дуни с обувными застежками – оставил. Пошел в ту самую гостиную. Ему страшно не было. Как хорошо, когда кому-то рядом не страшно. Она услышала, как Иван что-то бормочет про себя, улыбнулась. Камера. Он же фотограф. Зря разбили камеру, там же ничего на ней нет. И карту памяти зря унесли. Она пустая. Дуня накануне вставила новую.

В ванной все было нетронуто, полотенца аккуратно висели, бутылочки расставлены именно так, как их расставила она. Приятно пахло мылом. Дуня вымыла руки и отправилась в кухню. Она вытащила с полки недопитый накануне коньяк как раз в тот момент, когда к ней присоединился Тобольцев с остатками камеры в руках.

– Будешь? – спросила, ставя бутылку на стол.

– Буду.

Дуня достала два вчерашних пузатых бокала. Иван аккуратно положил свою ношу на стол, а потом наполнил бокалы. Дуняша взяла свой и выпила залпом. Коньяк моментально обжег горло, словно опалил огнем. Она поставила пустой бокал и сказала:

– Еще.

Он налил, а потом поинтересовался:

– Лимон еще остался, или Рося весь сожрал? Может, хотя бы шоколадка?

– Шоколадка была на дверце холодильника, – второй бокал Дуня пила медленно, маленькими глотками.

Потихоньку приходило расслабление. Или опьянение, ведь ужина так и не случилось. Впрочем, не суть важно. Главное, напряжение отступало. Дуня села на стул и смотрела, как Тобольцев направился к холодильнику. Его бокал стоял почти нетронутый, сам Иван изучал содержимое холодильника, и это почему-то выглядело очень привычно. Квартира словно поделилась на две части: гостиная и балкон – страшное, а кухня – надежное и уютное.

– Нам надо подумать над показаниями, – произнесла Дуняша, – ведь сняли отпечатки, а вчера здесь наследили и Тихий, и Ракитянский. Если спросят, что они делали, как думаешь, можно сказать про ресторан? Ведь вы все были на презентации, вы связаны так или иначе с «Тином», и мы могли решать какие-то… вопросы…

– Можно, конечно, – он наконец закрыл холодильник и принялся разламывать шоколадку на куски. Блюдце сам нашел.

Хозяйственный. – Скажи, что у нас было совещание. Рабочее. И закусывай! Хотя бы шоколадкой.

Дуня взяла маленький кусочек. Она хотела что-то еще сказать, что-то умное, но две порции коньяка на голодный желудок дали о себе знать – мысль ускользнула. Зато пришло ощущение голода.

– Там в холодильнике где-то еще колбаса была. Я с обеда ничего не ела. Чайник поставить? Могу бутерброды сделать.

Она встала из-за стола и остановилась посреди кухни, не зная, куда отправиться в первую очередь: к холодильнику или к чайнику.

– Колбаса с коньяком – это моветон. Ешь шоколад, это эндорфины. Тебе сейчас – самое оно. И перестань суетиться, в конце концов! Бутерброды я и сам сделаю, если пластырь в этом доме еще есть.

Он прямо по-свойски смотрелся на кухне. На ее, между прочим, кухне! Вот только дай этим Дон Кихотам волю…

– Господи, автостопщик, я же не на приеме, я – дома! А дома можно и с колбасой. Ты никогда не пробовал?

– Так и быть, сделаю тебе бутерброд. Ты выпьешь коньяк, – он вылил остатки из бутылки ей в стакан. – А я сделаю тебе бутерброд. С колбасой.

– Пластыря нет, имей в виду! – предупредила Дуня и еле подавила смешок. Ей почему-то стало вдруг весело.

Ну ведь и правда смешно – дожить до таких лет и не знать, как вкусно пить коньяк с бутербродом.

– Буду осторожен, – пообещал главный по кухне.

На свое место Дуня так и не вернулась, осталась стоять рядом и смотреть, как он отрезает кусок хлеба, потом ищет в холодильнике колбасу, потом режет ее, кладет на хлеб и буквально вкладывает в ее руку. Интересно, какой бы из него получился повар? Ну, вдруг с фотографом не получилось бы? Повар-автостопщик… а что? Звучит вполне… необычно. Повар-автостопщик-который-классно-целуется. Голова приятно кружилась. Жизнь налаживалась. Дуня слегка оперлась сзади о столешницу и с удовольствием откусила бутерброд. А потом сделала маленький глоток из бокала. Это было божественно, настолько, что она на мгновение даже закрыла от удовольствия глаза.

– Я тут подумала, – сказала Дуня чуть позже, откусив еще от бутерброда, запив его коньяком и слегка размахивая колбасой с хлебом в одной руке и бокалом в другой, – что ты вполне мог бы стать поваром-автостопщиком. Ты отлично делаешь бутерброды под коньяк. Очень вкусно! Попробуй.

* * *

Она была пьяна. Или выпила лишнего. Нет, надо называть вещи своими именами. Три раза по сто коньяка в этой ситуации для Дуни лишними не стали. Но на голодный желудок, на стресс, страх, адреналин легли основательно. И сейчас у нее совершенно пьяные глаза. Веселые и немножко шальные. И румянец на час назад белых щеках играет, и надкушенный бутерброд в руке движется по замысловатой траектории, и опасно накренился бокал, когда царица учит Тобольцева правильно пить коньяк.

Коньяк вообще наполняет всю кухню – ароматом. И цвет Дуниных глаз сейчас абсолютно такой же, как жидкость в бокале, – теплый, манящий. И губы наверняка со вкусом коньяка. Она вся сама – сплошное коньячное искушение, с которым невозможно бороться.

– Очень вкусно. Попробуй.

Вкусно, нет сомнений. И попробует. Сейчас. Обязательно.

Остаток бутерброда лег на столешницу в сторону. Их пальцы переплелись ненадолго на снифтере. Но потом и бокал отправился к стене. Иван придвинулся совсем вплотную. Уходить ей было некуда. Вместо этого Дуня подняла лицо.

Ее глаза пьянили сильнее хмельного из винограда. Губы блестели, пахли, звали.

Не заработала дрель за стеной. Не появилась во дворе черная «эскалада». Никто не пришел их спасти. И они пропали. Упали друг в друга и тут же потонули.

На какой-то из секунд долгого безумного поцелуя Иван поднял и усадил Дуню на столешницу. Она, прервавшись, что-то одобрительно выдохнула и тут же обхватила его ногами за бедра. Градус происходящего между ними взвинтился сразу на тысячу. Потом он взлетел на две – когда ее руки скользнули под футболку. В голове и так пульсировало и гудело, а уж после этого… Какие же у нее горячие руки. Пальцы скользили: живот, спина, грудь, везде, куда могли