Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - Наталья Литтера

ожидает там, в темноте? Как сказал сегодня Леня: девочка с фирмочкой. Все верно. Маленькая глупая девочка. Хотелось в окрестности Пензы, к маме, под одеяло, и чтобы никто не нашел. Куда же ей теперь идти? До мамы далеко.

Дуня вынула из сумки телефон и стала смотреть на экран. Кому звонить? К кому бежать? К Илюше? И как объяснить ему, что связалась с Благородовым после того, как он ясно дал понять, что этого делать нельзя? И как такие вещи повлияют на его бизнес и контракты? Она потопит не только себя, но и его.

В голове продолжали стучать слова Лени: «Его баба влезла куда ее не просили, и эту дуру протащили по всем СМИ, как последнюю идиотку». Это про нее… про нее…

Ване? Ване можно. Она даже набрала его номер, даже услышала два гудка. А потом сбросила. Нет. Ване нельзя. У Вани ресницы. И он целуется с искрами. И… это как измена Илье. Ване нельзя.

Тихому?…

А Тихий ей не друг. Тихий – клиент.

Она снова нашла номер Ильи. И замерла, не решаясь нажать на вызов. Он не должен знать, во что она впуталась, не должен…

В это время телефон зазвонил, высветив: «Иван». Так же, как перед этим Дуня не могла нажать на вызов Илье, так и теперь она не решалась принять входящий от Тобольцева. Но в сумерках, когда улицы были почти пустынными, дневные звуки постепенно утихали, а большинство людей давно сидело по домам, звонок казался очень громким. Оглушающим. И она все же нажала на соединение.

– У меня пропущенный от тебя. Привет. Что-то случилось?

Случилось. Мне страшно. Я не знаю, что делать. Придумай что-нибудь. Пожалуйста, придумай!!!

Она молчала. Где-то совсем близко были слезы, Дуне казалось, что если она сейчас откроет рот, то просто разрыдается. И она молчала.

– ДУНЯ?!

– Привет, – это все, что удалось из себя выдавить. Только чтобы он не бросил трубку. Только бы не бросил. Потому что тогда она снова останется одна.

– Почему шепотом?!

Надо ему ответить. Надо постараться.

– Ты где?!

– Я… я… у подъезда.

– Тогда почему шепотом?

– Я поднялась… а там… квартира открыта. Что мне делать?

– Что значит – открыта? Ты забыла закрыть утром?

В его голосе послышались требовательные нотки, и это позволило Дуне ответить. Наконец-то хоть что-то связно объяснить.

– Нет-нет, конечно, я все закрыла. Просто дверь взломал… кто-то.

На том конце возникла небольшая пауза. А потом Иван стал спрашивать:

– Люди рядом есть? У подъезда, на детской площадке, недалеко?

И становилось легче. Не так страшно. Дуня посмотрела через дорогу.

– Подростки. Есть. Тусуются с музыкой на детской площадке.

– Тогда сиди на месте. Никуда не уходи. Если что – сразу звони мне. Я скоро буду.

– Хорошо.

Он отключился. Она стала ждать. Села на лавочку, ведь он же сказал «сиди». Дуня умеет быть послушной. Умеет. Только бы приехал побыстрее…

* * *

После Дуниного звонка его отпустило. Потому что напряжение, ожидание чего-то нехорошего к вечеру сгустилось тяжелой грозовой тучей. Да, утром он разозлился из-за этого дурацкого платья. Но платье забылось быстро. А напряжение только нарастало. Пока Иван занимался текущими делами, оно тупым древком давило между лопаток. «Что-то должно случиться», – от этой мысли невозможно было отрешиться. И хотя она казалась не совсем рациональной, телефон от себя Тобольцев дальше вытянутой руки не отпускал. А к концу дня стал дергаться на любой звонок. Пока не зазвучали тревожные струнные увертюры к «Царской невесте». Зазвучали и тут же умолкли. Аппарат Иван едва не уронил.

Зато потом в руках держал крепко. Только телефон и портмоне – и бегом: лестница, двести метров до метро, и народу, как назло, много. Куда вы все, уже вечер! Электропоезд показал алые огни, когда Тобольцев влетел на платформу. До следующего – четыре минуты. Много. Смартфон в ладони бесстрастно отсчитывал секунды, то и дело норовя экономно погасить экран, но Иван каждый раз резким движением большого пальца пресекал. Две минуты прошло. Как она там?

Первая мысль после звонка – облегчение. Квартира. Всего лишь взломана квартира. Оказывается, он подсознательно думал о худшем. Оказывается, весь день был на низком старте. Чтобы теперь…

Ревом, железным грохотом и потоком теплого воздуха пришло оповещение, что четыре минуты истекли. А потом время стало измеряться толчками чужих плеч, открытием и закрытием дверей, потом – бегом вверх по эскалатору, по улицам, мимо затеплившихся окон кафе и спешащих по домам людей. И вот – знакомый двор, яблони, скамейка. Она.

Дуня сидела на скамье в позе, очень похожей на ту, в которой Иван застал ее вчера на кухне: поджав ноги под лавочку и обхватив себя руками. В начавших спускаться сумерках не угадывался точно цвет нарядного платья, зато матово поблескивали заколка в затейливой прическе и сложнопереплетенные ремешки на босоножках. Все это Иван заметил еще на подходе.

А когда она подняла взгляд, услышав быстрые мужские шаги, в ответ поднял ее за плечи со скамейки. Сканировал взглядом, а хотелось еще и ощупать для надежности. Плевать, что выглядит идиотом. Или параноиком.

Все было на месте, полный комплект. Только лицо черно-белое. Бездонно темные глаза и белое лицо. Или ему кажется в этом неверном свете? А вот плечи каменные и холодные – это не кажется, это под пальцами.

– Ты заходила внутрь?

Черно-белая застывшая маска страха качнулась вправо-влево в жесте отрицания.

– Полицию вызвала?

– Нет, – чужим хриплым голосом. Прокашлялась. – Надо?

– Разумеется! – громче, чем необходимо. Чтобы вывести ее из этого оцепенения.

В темных глазах мелькнул проблеск мысли. Она опустила взгляд на телефон, зажатый в ладони. Смотрела долго, словно никак не могла понять, что это такое и зачем оно ей.

– Ноль два?

Неужели она в таком состоянии просидела здесь все то время, пока Тобольцев к ней ехал?!

– Сто двенадцать. Я сам вызову.

Кажется, во время его звонка и разговора Дуня не шевельнулась ни разу. Стояла так рядом, в своем вечернем платье и блестящих босоножках, с тщательно уложенной прической из темных локонов, и не шевелилась. Как кукла. Кукла наследника Тутти, блин!

– Сказали, скоро будут, – Иван сунул телефон в карман. – Дуня, ты меня слышишь? ДУНЯ! Ты? Меня? Слышишь?!

Она словно через силу кивнула, глядя куда-то в пространство прямо перед собой. Губы шевельнулись, но она ничего не сказала. И вдруг качнулась на этих своих тонких каблучках.

– Так, иди сюда, – он почти силком потянул ее обратно к скамейке, посадил, уселся рядом и обнял за плечи. И почему-то вдруг отметил, что она его