Тревожное лето - Виктор Дудко

— Дайте собраться с мыслями.

— Ну что ж, соберитесь. — Хомутов вызвал конвой.

 

Поленов вдруг вспомнил своего сослуживца у Колчака Лешку Серебрякова, с которым встретился нос к носу на Луговой у ипподрома после скачек, всего два дня назад. Лешка окликнул его. Поленов вздрогнул и, не оборачиваясь, ускорил шаг. А потом, таясь, шел следом за ним, ехал в трамвае до бывшей Зеленой гимназии, взбирался на сопку. А вечером явился к нему. Лешка открыл дверь, щуря со света выпуклые и спокойные глаза, некоторое время смотрел в лицо Поленову, не узнавая или притворяясь. Поленов держал руки в карманах прорезиненного японского плаща и ждал.

— Не узнаешь, что ли? — озлясь, спросил Поленов.

Лешка засуетился, провел его не в комнату, а в кухню, крикнув жене, чтоб не мешала и что к нему пришел товарищ по службе. Налил крепкого чаю. Поленов, продрогнув на дожде, жадно пил и неторопливо озирался.

— А я, понимаешь, гляжу, вроде бы ты, дай, думаю, окликну. Не обернулся. Ну, думаю, ошибся. Ты ведь, говорили, подался к семеновцами в Харбин или еще куда, не знаю. Думаю, чего он здесь делает, если это так? В-вот те на... — Серебряков никогда не страдал многословием, а тут вдруг разговорился, будто прорвало. — Так ты где все-таки? Врут небось? — понизил он голос.

— Врут, — усмехаясь, согласился Поленов. — Ты-то где трудишься, и как тебя ГПУ до сих пор миловало. Или служишь у них?

— Ты все такой же... Служу военруком в школе. Женился. Дети... Двое. Девочка и мальчик. — Большое лицо Серебрякова посветлело. — А что до ГПУ, так я отвоевался. Хватит. Как говорится, повинную голову и меч не сечет. Что было, то быльем поросло. — Между разговором Лешка разлил по стаканам водку: — Давай хряснем за встречу, черт побери. Сколько лет...

Выпили, закусили солеными с укропом огурцами. Лешка намеревался налить еще, но Поленов прикрыл ладонью рюмку.

— Значит, как и я? Я тоже не любитель. Так. Иногда.

— Говоришь, не трогают?.. — раздумчиво произнес согревшийся Поленов, закуривая.

— Так ведь если око за око, то пол-России надо в тюрьмы пересажать и перестрелять. — И вдруг округлил глаза: — Слушай, Славик, а ты, случаем, не...

Поленов снисходительно и жестко усмехнулся:

— А если да, что, побежишь туда?

Серебряков замялся:

— Если это так, то лучше сам иди. — Он как-то сразу поскучнел и принялся зевать. Из глубины комнат доносился детский визг. — Может, переночуешь, или у тебя есть где?

— Спасибо. Есть где. — Поленов встал и только сейчас обнаружил, что сидел в плаще.

— Ты, это... если что, заходи.

В коридоре слышно было, как детский голос монотонно повторял: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам... Как ныне взбирается...»

Как он завидовал тогда Серебрякову... И сейчас, валяясь на тюремных нарах, думал, что надо было послушаться совета Лешки и явиться с повинной. Но тогда он верил еще в свою звезду или хотел верить в то, что скоро закончится эта собачья неопределенность, и он наконец прибьется к своему берегу. Зачем ему этот призрачный берег?

Нестерпимо болела голова, словно ее наполнили раскаленным свинцом. Морщась и сдерживая вот-вот готовый сорваться стон, Поленов сполз с нар, придерживая одной рукой брюки, из которых выдернули ремень, подошел к двери и принялся колотить пяткой. Никто не подходил, и он, упершись лбом в нее, замолотил кулаком:

— Откройте! Да откройте же!

 

На этот раз допрос Поленова шел в кабинете Карпухина. Присутствовал Хомутов, а за столик, с которого убрали графин с водой, села стенографистка в белой кофточке.

Был задан первый вопрос:

— Как произошел побег?

— Я все изложил на бумаге.

— Я вас спрашиваю.

— Даю вам честное благородное. Все это для меня было неожиданно. Вывели на допрос. Посадили в машину...

— В наручниках?

— Да, в наручниках.

— Опишите того человека, который приезжал за вами.

Поленов с готовностью свел к переносью брови, припоминая.

— Может, в каких-то деталях ошибусь, потому что не приглядывался. Сами понимаете, в моем положении не до этого. — Он помолчал. — Роста невысокого, скорее, среднего. В форме. Все торопил меня. Лицо узкое. И ходит как-то подавшись вперед...

«Синяков, — подумал про себя Хомутов. — Точно подметил, паразит».

— ...Вот, пожалуй, и все.

Карпухин взволнованно ходил по кабинету, много курил. Хомутов встал, открыл форточку, и дым сразу устремился на улицу. В кабинете посвежело.

— Как произошел сам побег? — По всему было видно, что Карпухин недоволен ответом.

— Очень просто. Когда ехали вниз, к базару, что-то на дороге оказалось. Я присмотрелся: бревно. Шофер говорит: «Вот гады, ведь не было же...» Вылез из машины и пошел к бревну. А тот, что сидел со мной рядом, говорит ему: «Ты поживее там». Ну, тут начали стрелять. Я понял, что это значит, и вывалился из машины. Побежал. Меня подхватили, толкнули в фаэтон с поднятым верхом — и за город. Ехали очень долго. Приехали к Анатолию Петровичу Полубесову. Перед этим я был у него. В фаэтоне со мной сидел еще один человек, но он все время молчал. Только у Полубесова я узнал Юрия Мокиевича Воротникова.

— Это кто?

— Наш человек. У меня к нему адрес был. Он на Луговой проживает, где ипподром. Если надо, я покажу.

— Чем он вообще занимается?

— В таможне работает. Переводчиком. А утром я ушел. Надо было пробираться к Лялину...

— Уже что-то есть, — удовлетворенно говорил потом Хомутов Андрею Губанову. — В первую очередь займемся Воротниковым, потом Полубесовым.

— А может, разом?

Хомутов подумал и не согласился.

— Нужна последовательность. Возьмем Воротникова, побеседуем с ним, еще кое-что выяснится, а там и до Полубесова дойдем, но глаз с него не спускать. Мы их потом всех разом будем брать. Всю паутину. Главное, не спугнуть, чтоб не разбежались, как тараканы.

Хомутов никак не мог успокоиться, ему не давал покоя вопрос: кто мог предупредить налетчиков о времени выезда автомобиля? Ведь им стало известно и то, с кем выехал, автомобиль. Воротников действовал наверняка. Кто сообщил ему?

То же самое высказал и Губанов.

— Вот видишь... — задумчиво произнес Хомутов. — Карпухин уверен, что информация пошла от человека, работающего у нас. Только так. И он прав. Страшно даже подумать, что среди нас враг, но это, по всей видимости, так. В общем, давай бери людей и действуй. — Вид у Хомутова был болезненный, он часто прихватывал зубами нижнюю губу и морщился. Губанов знал, что у Хомутова открылась язва желудка. Врач сказал, что это на нервной почве и что надо меньше нервничать. «Попробуй тут не понервничать», — подумал он, выходя от Хомутова.

 

В квартире Воротникова побывали, но по всему было видно, что хозяин ее уже несколько дней отсутствует. На всякий случай оставили засаду. На службе Воротников тоже не появлялся.