Тревожное лето - Виктор Дудко

— Учту.

Бордухарову было совершенно все равно, выгонят Дитерихса или не выгонят. От престарелого генерала пользы ни на грош. Только и всего, что несколько месяцев посидел на троне дальневосточного монарха. Если выгонят, то даже лучше. Не надо будет заботиться о его охране.

— Черт с ним. Пусть гонят, — сказал Бордухаров.

Ивакин удивился:

— Не поймешь вас, монархистов. То кричите объединяйся, то бежите в кусты.

Бордухаров отмахнулся:

— На это есть Косьмин. Вот пусть у него и болит голова за Дитерихса.

— И Косьмина выпрут.

— Это еще посмотрим.

— Правда, что большевики захватили ваши баржи с оружием?

— Правда.

Бордухарову не хотелось признаваться, но Ивакин в так знал.

— Значит, те денежки, что выделили японцы, песику под хвостик? Ловко гепеу работает. Пока Щеков крадет детей состоятельных родителей, чекисты не дремлют.

— К твоему сведению, Щеков вышел на советского агента, который, по имеющимся у нас сведениям, как раз и сообщил об этих баржах.

— Кто он?

— Только не для печати. Дай слово,

— Можешь быть спокоен.

— Ростов.

Ивакин даже карандаш выронил.

— Ростов? Ростов — чекист? — Какое-то время он смотрел на Бордухарова, потом прикрыл ладонью глаза и весь затрясся от смеха. — Ро-стов — чекист... Да безобиднее его днем с огнем не сыщешь во всей Маньчжурии.

— Зря смеешься, — обиделся Бордухаров. — Китайцы взяли Щекова, а Ростов тут же исчез.

Владивосток. Июль 1927 г.

Уполномоченный ОГПУ Чертанов еще спал на деревянном диване, когда к нему с шумом ввалились трое: милиционер Лапшин, младший оперработник Яхно и третий, которого из-за спины Лапшина Чертанов не мог разглядеть. Все они были мокрые и грязные, тяжело дышали. Лапшин вытирал лицо рукавом гимнастерки.

— Во, поймали... — торопливо заговорил он, отступая в сторону. — Ну и зверюка, скажу тебе... Давай его сюда, Яхно.

Яхно подтолкнул связанного по рукам мужчину.

— Не смей! — закричал тот, оскалив острые зубы, пытаясь освободить руки. Лапшин поймал его за воротник и крепко тряхнул.

— Замолкни, зараза. А то как врежу, неделю будут отскребать от стенки. Вон какой фингал Мишке поставил. Покажи, Миша!

Чертанов сбросил ватную телогрейку, минуту смотрел на задержанного, пытаясь вспомнить, где он его видел. Неторопливо намотал портянки, всунул ноги в сапоги, притопнул. Увидел на лице Яхно заплывший глаз и разбитые губы.

— Усадите его.

— Садись и не ерепенься, — приказал злым голосом Лапшин.

Черта нов обошел стол и тоже сел. Глаза его были красными и припухшими. Яхно выложил перед ним всякую мелочь, изъятую при обыске, пистолет системы «Беретта».

— Поленов! — ахнул Чертанов.

— Он самый, — подтвердил Яхно. — В лесу взяли. А потом вздумал удрать.

— По-нят-но... — Чертанов глубоко и облегченно вздохнул. — Вот и попался... А мы тут сбились с ног.

Через минуту Чертанов связался с Владивостоком!

— Поленов у меня! — кричал он в трубку. — Да-да! Вот тут рядом.

Поленов сидел, шевеля посиневшими кистями, пытаясь избавиться от сыромятного ремешка из брюк Яхно, и плакал. Даже после первого ареста он не чувствовал такую безысходность, какую ощущал сейчас. Тогда он был почему-то уверен, что удастся выйти из воды сухим, и интуиция его не подвела. А сейчас понял: это конец. Теперь не выкрутиться. Вспомнился Изот Нюхов, который сопровождал его до «конца», а потом страдальчески-жалостливо смотрел ему в глаза, как будто прощался навек. Тогда, обеспокоенный этим взглядом, Поленов наигранно-бодро спросил: «Ты чего пялишься, как провожаешь на тот свет?» Нюхов ничего не ответил, пожав искривленным плечом. Он не сказал Поленову, что не одного уже ходока переправил на ту сторону, да редко кого приходилось встречать.

А Чертанов смотрел на него радостными, в красных прожилках, глазами и думал, что теперь-то уж можно будет помыться в бане и хорошенько выспаться — не урывками на деревянном диване, а на чистой постели.

Лапшин, склонив голову набок, неторопливо писал огрызком химического карандаша, пристроившись на уголке стола и поглядывал на Поленова, еще не веря, что его удалось изловить.

Яхно, поджав под себя сырые сапоги и привалившись к стене, боролся со сном.

Весь путь до Владивостока Поленов провел в полузабытьи. Помимо воли, как в кинематографе, передним прокручивались ленты прожитой жизни, в которой никак не мог разобраться, где сено, где солома. Кадетский корпус в Екатеринбурге, куда с трудом устроили его небогатые родители. Досрочное, в связи с германской, производство в младший офицерский чин. Сразу же передовая и орден за храбрость, а следом внеочередное звание. Госпиталь. Снова окопы. Его любили солдаты и шли за ним в огонь и воду. Еще один орден, и снова внеочередное звание. Контузия. Но остался в строю. Доверили батальон. В Февральскую стал на сторону революции и сражался до восемнадцатого в Красной гвардии. Попал в плен к колчаковцам, ему простили службу у красных и доверили взвод пулеметчиков. После разгрома Колчака оказался у атамана Семенова и докатился до Харбина, куда стеклась сопротивляющаяся золотопогонная Россия. Что двигало им в дальнейшей яростной борьбе против Советов? Вот тут-то у него получалось то самое сено-солома. Если у Колчака стал служить из желания выжить, а потом уж боялся мести красных, то в Маньчжурии было достаточно времени, чтобы одуматься, во имя чего продолжать драться. Но дальше завтрашнего дня думать страшился, а к мирной жизни не был приучен и ничего не умел делать, и он пошел туда, куда шли тысячи ему подобных и где не надо было думать, где думали за него другие и притом платили кое-какие деньги.

 

Сообщение, что пойман Поленов, вмиг облетело губотдел. Хомутов укоризненно качал головой:

— Чего ж это вы, Болеслав Ефремович, бегать вздумали от нас? Переполошили всех. Задали, скажу я вам, работенку. Поводили вы нас вокруг пальца...

Поленов язвительно заметил:

— Вам не привыкать.

— Не понял, — признался Хомутов.

— А что тут понимать? Вас столько водили за нос.

— Кто? Ну, милый мой, мы вашей организации не отказываем в изобретательности. Противник серьезный, иначе чего бы столько лет мы с вами валандались. Так ведь?

— Пожалуй, — согласился Поленов.

— Как вам удалось убежать?

— Вы много от меня хотите.

— Мы от вас ничего не хотим. Это вы должны хотеть. Будете финтить — передадим дело в трибунал. А чтобы расстрелять, у нас достаточно оснований. Как вы уже знаете, плетьми у нас не вышибают признаний. Все на добровольных началах.

— Дайте собраться с мыслями.

— Ну что ж, соберитесь. — Хомутов вызвал конвой.