Тревожное лето - Виктор Дудко

— Все равно они будут жилы из него тянуть.

— Он выдержит, — повторяет Хшановский. Он вспоминает, как однажды спросил Ростова, привык ли тот к риску и не страшится ли. «Вы знаете, первое время я вздрагивал от каждого паровозного гудка. А теперь ничего». — «Это потому, что вы находитесь в постоянном напряжении и каждое мгновение готовы воспринимать неожиданности», — сказал тогда Ежи. «Выдержит ли?»

— Когда Ли Бо придет позировать? — кивает Хшановский на глиняного идола, уставившегося незрячими глазами в угол.

Бойчев поглядел на часы.

— Через восемнадцать минут.

— Скажи ему, что Ростов исчез, и намекни, что это дело рук Дзасохова. Он знает все их притоны. Они на ножах с Бордухаровым.

— Я сделаю все, Ежи. И ты поберегись.

Хшановский рассказал Ванчо о «милой» беседе со Щековым.

— Вот видишь, они стращают тебя, — волнуется Ванчо. — Начали издалека. Подбираются, чтоб наверняка взять за горло. Но за горло брать не придется. У меня на Щекова есть компроматы. Он работает на японскую разведку. Это точно.

— Тогда другое дело. Тогда мы его возьмем за жабры, — пообещал Хшановский. — А сегодня надо найти и освободить Ростова. Ты лечился у него, Ли Бо — тоже.

— Понял, Ежи, все понял.

 

Заборов заскочил в трамвай, идущий на вокзал. Через четверть часа он уже жарился на солнце в толпе встречающих. Здесь же присутствовали Косьмин и Бордухаров в сапогах и дымчатых очках. Председатель РФП[8] Покровский стоял в стороне, засунув за борт кителя ладонь, рассматривал носки своих туфель. Вот он поднял голову и встретился взглядом с Заборовым.

— Леонтий Михайлович, что же вы мимо нас-то? — произнес с укоризной, подходя.

Наконец надтреснутый звон станционного колокола известил о приближении экспресса. Вся толпа придвинулась к краю платформы, и только там, где должен был остановиться третий вагон, оказалось свободное место. В это время, запыхавшись, подбежал священник Пономарев. Бордухаров встретил его неодобрительным взглядом. От взмокшего и пыхтящего Пономарева несло жаром.

Он с виноватым видом встал рядом с Заборовым, осенил себя крестным знамением и зачем-то снял шляпу.

Косьмин приготовил помпезную встречу престарелому Дитерихсу не потому, что тот имел какой-то вес в политических кругах, а как бывшему правителю Приморья. Так сказать, дань уважения. И потом, Дитерихс по договоренности должен был на общем сборе выступить за объединение партий и союзов под крылом БРП. К мнению Дитерихса прислушивались.

Пономарев огляделся.

— Чевой-то мало нас тут, — сказал он. — Надо б поболе.

— Это не вашего ума дело, — ответил Бордухаров не оборачиваясь. Он стоял заложив руки за спину и покачиваясь на носках. Косьмин уже стягивал с правой руки перчатку.

Из вагона вышли два широкоплечих молодца и взглядами профессионалов быстро ощупали перрон. Не вынимая рук из карманов, встали по обе стороны выхода.

Показался Дитерихс. Он боязливо нащупал ступеньку, другую. Молодцы поддержали его под руки. Тут же подошел и Косьмин, щелкнув каблуками, открыл рот, готовясь произнести речь, но Дитерихс с какой-то радостью схватил его за руку, бумажка с речью выскочила из пальцев Косьмина, и ветер ее зашвырнул куда-то под вагон. Дитерихс полез целоваться. Косьмин сконфузился.

— Рад вас видеть, голубчик. Очень рад, — тонким голосом чему-то радовался генерал. Покровский стоял в стороне, и Косьмин осторожно потянул Дитерихса:

— Господин Покровский.

— Наслышан о вас, господин Покровский, наслышан, — Шагнул к Матковскому, занимавшему пост чего-то вроде министра иностранных дел у Покровского, и чмокнул в лоб. Вытер губы платочком, посмотрел на Косьмина.

— Отец Евгений... — Косьмин оглянулся, но Пономарев как сквозь землю провалился. Не растерявшись, он взял Дитерихса под руку, намереваясь увести. В стороне волновалась в верноподданнических чувствах группа офицеров. Косьмин был вынужден подвести гостя к ним.

— Здравствуйте, братцы!

— Здравжлаввашприство! — недружно ответили офицеры, окружив плотной стеной генерала.

Заборов шел позади всех. У автомобилей их нагнал Пономарев.

— Где вас черти носят, батюшка? — просипел Бордухаров.

— Где был, тама нету, — огрызнулся Пономарев, энергично пробиваясь к Дитерихсу. По не совсем заправленной рясе отца можно было понять, что только острая нужда заставила его исчезнуть в самый неподходящий момент.

Покровский пригласил в такси, но Леонтий Михайлович поблагодарил и отказался.

Вечером в клубе на Диагональной состоялась встреча Дитерихса с представителями всех партий и союзов.

— Только общими усилиями мы сможем нанести мощный удар по совдепам, — говорил Дитерихс. — Только объединившись мы станем сильны как никогда. И потому наш девиз: «Братство! Братство русских партий, братство единомышленников!»

Кто-то крикнул «ура».

 

Ванчо задолго до назначенного времени пришел к бару «Морозко», дождался, когда явится Заборов, выждал еще четверть часа, проверяя, не привел ли тот кого за собой, и только после этого сам вошел. Заборов сидел под пальмой в дальнем углу зала. Ванчо сел рядом с ним.

— Извините, задержался, — сказал он.

Заборов хмыкнул. Перед ним стояли две кружка пива.

— Пейте. Это я вам.

— Спасибо. А нельзя перебраться в кабинку?

— Здесь, по крайней мере, хоть не подслушивают.

— Как хотите. Вот вам от Ростова. — Ванчо передал конверт. — Сам он не может прийти.

— С ним случилось что?

— Болен.

Заборов накрыл ладонью конверт.

— Что в нем и почему такая конспирация?

— Вскройте. — Ванчо закурил и огляделся. Небольшой зал заполнен наполовину. Мокрый от пота официант, роняя пену, разносил кружки, вареных раков. Заборов вскрыл конверт. Ванчо поднялся и пересел за стойку, спиной к Заборову, но так, чтобы в поле зрения находился выход. Выбрал бургундское. Он уже выкурил пару сигарет. Обернулся. Заборов сидел встиснув лицо в ладони. Ванчо деликатно кашлянул.

— Простите... — пробормотал Заборов.

— Вам плохо?

— Мне никогда не было так хорошо. Спасибо вам,

— Это не меня — Ростова благодарите.

— Не знаю, как я обязан вам...

— Пустяки. Если что-нибудь захотите сказать, приходите по адресу... — И он назвал свой адрес.

— Да-да...

Ванчо откланялся, видя, что Заборов еще не пришел в себя.

Владивосток. Июль 1927 г.

Выстрелы в Куперовской пади застали Носова голым по пояс на больничной кушетке. Доктор давил ему на живот, спрашивал, больно или нет. Он отвечал «больно», а сам думал о том, что наконец-то дошел до такой точки, когда или голову в петлю, или бежать за кордон. Другого не дано. При обсуждении с Воротниковым плана освобождения Поленова все казалось ясным и не вызывало особого сомнения. Внезапная боль в животе, больница. Кто заподозрит Носова в симуляции? А теперь он понял, что возвратиться в отдел не сможет. Если полтора года он играл как на сцене, то сейчас о первого шага выдаст себя. Тем более, что внезапная болезнь и нападение на конвой могут показаться странным совпадением, как ни играй.