Тревожное лето - Виктор Дудко

Владивосток. Июль 1927 г.

Настенные часы в приемной пробили одиннадцать .вечера. Били они долго, с отдыхом, как молотобоец, потерявший силу. Паперный проверил по ним свои. В это время прибежал боец комендантского взвода Синяков и доложил, что Носову плохо. Комната взвода находилась в конце коридора.

Носов сидел на кушетке, подтянув колени к плечам, и мычал, раскачиваясь, Паперный присел рядом, участливо положил руку на его плечо:

— Ты чего, Носов?

Носов не отвечал, все раскачивался, и Паперный видел только реденькую макушку его.

— Давно он так?

Синяков пожал плечами:

— Да нет вроде. Я тут немного вздремнул, слышу, кто-то вроде стонет, подскочил, а он вот так. И молчит, главное.

— Да... — растерянно произнес Паперный. Остановил озабоченный взгляд на Синякове: — Через полчаса арестованного на допрос, а у вас тут...

— Да я знаю. Только вот он чего-то...

Паперный снова сел.

— Слышь, Носов... Ну чего ты? Болит, что ли, где? Чего молчишь? Ежели болит, так скажи, врача вызовем.

Носов только громче замычал.

— Все понятно. Ну что, езжай один. Гляди там внимательней. Наручники чтоб надел. Понял?

Через десять минут приехала карета «скорой помощи», и Носова под руки увели вниз. Паперный записал происшествие в журнал.

А еще через двадцать минут в районе Куперовской пади раздались выстрелы. Паперный посчитал, что это уголовный розыск снова устраивает облаву. На всякий случай позвонил дежурному по горотделу. «А я думал, это вы тарарам подняли», — ответил тот. Паперный забеспокоился. Дорога на Первую Речку возле кладбища была перерыта, и приходилось ездить в объезд, через Куперовскую падь. А выстрелы слышались как раз оттуда. Он тут же связался с дежурным по тюрьме. Синяков с арестованным уже выехал.

Паперный разбудил тревожную группу — Клюквина и Гринько, поднял в конторке Бержецкого для подмоги и всех троих направил выяснить причину перестрелки.

Еще через полчаса вернулся Клюквин и сообщил, что совершено нападение на конвой. Шофер Телицын и боец Синяков убиты, а арестованный Поленов исчез.

О происшествии сообщили Карпухину, тот распорядился к месту происшествия никого не допускать и взять в милиции проводника с розыскной собакой, эксперта. Скоро и сам явился.

— Ну вот, достукались, — сказал он расстроенному Паперному. — Для полного счастья только этого нам не хватало.

В семь сорок утра слушали доклад первого этапа расследования.

Докладывал эксперт Мешков. На автомобиль было совершено нападение в момент, когда Телицын, съезжая с горки, притормозил, чтоб убрать с дороги невесть откуда появившееся бревно. Его убили первым же выстрелом. Синяков, по всей вероятности поняв, что попал в засаду, залег под машиной, но успел сделать всего пару выстрелов. Револьвер валялся рядом с ним.

Карпухин слушал и ходил по кабинету, как будто искал, где сесть. Он был бледен, сутулился больше обычного и все протирал очки платком,

— Почему послали одного конвоира? — задал он вопрос ни на кого не глядя.

Все повернули головы в сторону Паперного. Тот встал и коротко доложил:

— В двадцать три девятнадцать Носова забрала карета «скорой помощи».

— В каком состоянии он сейчас?

— Не знаю. Вероятно, лежит.

— Где?

— В больнице.

— Выясните.

Паперный пошел звонить в приемный покой больницы.

Через пару минут вернулся в растерянности.

— Носова в больнице нет. Врач говорит, что дали ему порошок. Стало легче, и он ушел.

— Куда?

— Врач не знает.

— А вы? — жестко спросил Карпухин и за все время впервые поднял глаза. — Вы знаете?

— Не знаю.

— Разыщите Носова.

Разыскивать Носова не входило в функции Паперного, но поскольку командир комендантского взвода Хоружий отсутствовал, а ЧП произошло в дежурство Паперного, то доводить дело до конца приходилось ему.

 

— Вы зачем его ко мне привели? — суетясь, шипел Полубесов. — Вы что, угробить меня хотите? — Он оглядывался в сторону двери, за которой находился Поленов, и трусливо втягивал голову.

Воротников, обмякнув всем телом, развалился в кожаном кресле, все еще переживая то, что произошло час назад. Он еще находился там, на неосвещенной улице, скользкой от недавнего дождя. Перед его глазами все еще стоял автомобиль с задранным в темное небо кузовом, он видел брызги стекла после каждого выстрела, слышал звук вспарываемого горячим металлическим дождем железа, ощущал холодный липкий пот от сдерживаемого страха, и острое чувство опасности. Все это осталось где-то в стороне, и теперь Воротников, расслабясь, наслаждался минутой покоя. Горячечная суета Полубесова казалась ему не страшной, а даже забавной.

— А куда мне его, к себе, что ли? — Воротников повел глазами за Полубесовым. — На мне и так висит дай боже.

— Ну ладно, ладно... — Полубесов подрыгал коленкой, сел на диван. — Хорошо, если за собой не приведете чекистов, а если...

Воротников медленно и устало подтянул ноги а грязных ботинках, одной стороной лица выдавил улыбку:

— Боитесь, Анатолий Петрович? Понимаю. А мне что прикажете, геройствовать?

Полубесов потер глаза кулаками, помассировал бледные щеки.

— Располагайтесь у меня и простите. Располагайтесь, мне надо поговорить с ним. Спасибо, что сделали, и простите меня, ради бога. Располагайтесь на диване.

Воротников, как только ушел Полубесов, стянул пиджак и, не снимая обуви, растянулся на диване, блаженно потягиваясь. Потом встал, выключил свет и снова лег.

 

Полубесов сел напротив Поленова.

— Слава богу, все обошлось благополучно. А то я уж думал... Вас били там?

— Где? — не понял Поленов.

— В ГПУ.

— А, нет. Там меня не били. Удивительно интеллигентные люди. Я, признаться, сам ожидал побоев. — Он трудно сглотнул. — Думал, бить будут. — Преданно и благодарно глядя на Полубесова, сказал: — Не ожидал, что у вас тут такие связи. Даже в ГПУ свой человек. Скажи кому — не поверят.

Утробно завыла Мальва.

— Полнолуние, вот и воет. Что будем делать? Переждете или прямиком в волость?

Поленов хрустел пальцами. Ему очень хотелось где-нибудь переждать несколько дней, пока не уляжется суматоха. До Тернового путь долгий и нелегкий. Пароходом добираться — этот вариант отпадает. Придется поездом, а потом ноги в руки — и через тайгу.

Так он и сказал Полубесову.

— Эдак вы заблудитесь или еще хуже. Лучше будет добраться к Христоне, а он уж проводит. Там вас уже давно ждут.

Харбин. Июль 1927 г.

Лескюр связался по телефону с жандармерией и попросил срочно прислать представителя. Минут через десять явился полицейский.

— Я из сыскного, — сказал он, показав жетон.