Литературные вечера. 7-11 классы - Надежда Пестрякова

Четвертый ведущий :

Главному герою романа Ване непонятно, почему взрослые такие скучные, ведь вокруг так много радостного. Он находит радость в самых в самых обычных вещах, в окружающих его предметах и людях. Он просто любуется Божьим миром.

Шестой ведущий :

«А мир полон движения, весеннего оживления. На Москве-реке начинается ледоход. Рекою пахнет, живою водой. А во дворе шум особенный: набивают лед в погреб. Горы его повсюду, до самых крыш сараев. В тени он синий и снеговой, свинцовый. А на солнце – зеленый, яркий. К обеду – ни глыбы, ни люда, лишь сыпучие вороха осколков, скользкие хрусталики на снегу».

Первый ведущий :

«А вот новая радость – поездка на постный рынок. Ехать далеко – через всю Москву, с остановками. Вдали виден золотой купол Храма Христа Спасителя. Он еще не достроен. Ваня Шмелев знает, что и его папенька пожертвовал деньги на строительство».

ПОСТНЫЙ РЫНОК

Горкин :

«Стропила наши, под куполом-то, – говорит к храму Горкин, нашей работки иу-ут! Государю Александр Миколаевичу, дай ему Бог царствовать, генерал-губернатор папашеньку приставлял, со своей артелью. Во всех мы дворцах работали, и по Кремлю. Гляди, Кремль-то наш, нигде такого нет. Все соборы собрались, Святители-Чудотворцы… Спас на Бору, Иван Великий, Золотая Решетка… А башни-то каки, с орлами! И татары жгли, и поляки жгли, и француз жег, а наш Кремль все стоит. И довеку будет. Крестись. Это прабабушка твоя Устинья все тут приказывала пристать, на Кремль глядела. Поглядим и мы. Высота-то кака, всю оттоль Москву видать. Я те на Пасхе свожу, все соборы покажу, и Крест Хорсунский, из хрустальной, сам Царь-Град прислал. Самое наше святое место, святыня самая».

Четвертый ведущий :

«Весь Кремль золотисто-розовый над снежной Москвой-рекой. Кажется мне, что там Святое, и нет никого людей. Стены с башнями – чтобы не смели войти враги. Святые сидят в Соборах. И спят цари. И потому так тихо.

Окна розового дворца сияют. Белый собор сияет. Золотые кресты сияют священным светом. Все в золотистом воздухе, в дымном голубоватом свете: будто кадят там ладаном».

Первый ведущий :

«Что во мне так бьется, наплывает в глазах туманом? Это – мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы… и дымные облачка за ними, и это моя река, и черные полыньи, в воронах, и лошадки, и заречная даль посадов… – были во мне всегда. И все я знаю. Там, за стенами, церковка под бугром, – я знаю. И щели в стенах – знаю. Я глядел из-за стен… когда? И дым пожаров, и крики, и набат… – все помню! И бунты, и топоры, и плахи, и молебны… – все мнится былью… будто во сне забытом».

ТРОИЦЫН ДЕНЬ

Четвертый ведущий :

Все темней и кудревей березовый лес зеленеет,

Колокольчики ландышей в чаще зеленой цветут,

На рассвете в долинах теплом и черемухой веет,

Соловьи до рассвета поют.

Скоро Троицын день, скоро песни, венки и покосы…

Все цветет и поет, молодые надежды тая…

О весенние зори и теплые майские росы!

О далекая юность моя!

Первый ведущий :

«Пахнет горячими ватрушками, по ветерку доносит. Я сижу на досках у сада. День по-настоящему летний. Я сижу высоко, ветки берез вьются у моего лица. Листочки до того сочные, что белая моя курточка обзеленилась, а на руках – как краска. Пахнет зеленой рощей. Я умываюсь листочками, тру лицо, и через свежую зелень их вижу я новый двор, новое лето вижу. Сад уже затенился, яблони – белые от цвета; в сочной густой траве крупно желтеет одуванчик. Я иду по доскам к сирени. Ее клонит от тяжести кистей. Я беру их в охапку, окунаюсь в душистую прохладу и чувствую капельки росы. Завтра все обломают на образа. Троицын день завтра.

Горкин :

– Богатые ватрушки… На Троицу завтра красный денек будет. А на Духов день, помни вот, замутится все. А то и громком может погрозить. Всегда уж так.

Шмелев :

– А почему – „и страх, и радость…“ – вчера сказал-то?

Горкин :

– Троица-то? А небось, учил в книжке, как Авраам Троицу в гости принимал… Как же ты так не знаешь? У Казанской икона вон… три лика, с посошками, под деревом, и яблочки на древе. А на столике хлебца стопочки и кувшинчик с питием. А царь Авраам поклонился, руки сложил и головку от страха отворотил. Страшно потому. Ангелы лики укрывают, а не то что… Пойдет завтра Господь во святой Троице по всей земле. И к нам зайдет. Радость-то кака, а? У тебя наверху в кивоте тоже Троица.

Шмелев :

– Я знаю! Это самый веселый образ. Сидят три Святых с посошком под деревцем, а перед ними яблочки на столе. Когда я гляжу на образ, мне вспоминаются почему-то гости, именины.

Горкин :

– Верно. Завтра вся земля – именинница. Потому – Господь ее посетит. У тебя Иван-Богослов ангел, а мой – Михаил Архангел. У каждого свой. А у земли-матушки – сам Господь Бог во Святой Троице… Троицын день. „Пойду, – скажет Господь, – погляжу, во Святой Троице навещу“».

Первый ведущий :

«Я смотрю на серую землю, и она кажется мне другой, будто она живая, – молчит только, и отчего-то грустно».

Второй ведущий :

«Едем на Воробьевку, за березками. Я с Горкиным на Кривой в тележке, Андрюшка-плотник – на ломовой. Едем мимо садов, по заборам цветет сирень. Воздух благоуханный, майский. С Нескучного ландышами тянет. Едут возы с травой, везут мужики березки, бабы несут цветочки – на Троицу. Дорога в горку, Кривая едва тащит. Горкин радуется на травку, на деревца, указывает мне что-то.

Горкин :

– Мамонова дача вон, богадельня Андреевская, Воробьевка скоро. А потом к Крынкину заедем, чайку попьем. А там вся Москва, как на ладошке. Справа деревья тянутся, в светлой и нежной зелени. Гляди, матушка Москва-то наша!.. – толкает меня Горкин и крестится».

Первый ведущий :

«Дорога выбралась на бугор, деревья провалились, – я вижу небо, будто оно внизу. Да где ж земля-то? И где Москва? – Внизу-то, в провал гляди… эн она где, Москва-то!»

Второй ведущий :

«Я вижу… Небо внизу кончается, и там, глубоко под ним, под самым его краем, рассыпано пестро, смутно, Москва… Какая же она большая!.. Смутная вдалеке, в туманце. Но вот, яснее… – я вижу колоколенки, золотой куполок Храма Христа Спасителя, игрушечного совсем, белые ящички-домики, бурые и зеленые дощечки-крыши, зеленые пятнышки-сады, темные трубы-палочки, пылающие искры-стекла, зеленые огороды-коврики, белую церковку под ними… Я вижу всю игрушечную Москву, а над нею золотые крестики».

Первый ведущий :

«В глазах у меня туманится. Стелется подо мной, в небо восходит далью. Едем березовой рощей, старой. Кирпичные заводы, низкие серые навесы, ямы. Дальше – березовая поросль, чаща. С глинистого бугра мне видно: все заросло березкой, ходит по ветерку волною, блестит, маслится.

Горкин :

– Приехали. Дайте-ка молодчику топорик, его почин. – Крепше держи топорик. В церкву пойдет, молиться у Троицы поставлю, помечу твою березку… Да ну, осмелей… ну?»

Третий ведущий :

«Солнце слепит глаза, как-то отдернул занавеску. Я жмурюсь радостно: Троицын день сегодня! Над моей головой зеленая березка, дрожит листочками. У кивота, где Троица, тоже засунута березка, светится в ней лампадочка. Комната кажется мне другой, что-то живое в ней. Везде у икон березки. И по углам березки, в передней даже, словно не дом, а в роще. И пахнет зеленой рощей».

Четвертый ведущий :

«Мы идем все с цветами. У меня ландыши, и в серединке большой пион. Ограда у Казанской зеленая, в березках. Ступеньки завалены травой так густо, что путаются ноги. Пахнет зеленым лугом, размятой сырой травой. В дверях ничего не видно от березок, все задевают головами, раздвигают. Входим как будто в рощу. В церкви зеленоватый сумрак и тишина. Шагов не слышно, засыпано все травой. И запах совсем особенный, какой-то густой, зеленый, даже немного душно. Иконостас чуть виден, кой-где мерцает позолота, серебрецо – в березках. Теплятся в зелени лампадки. Лики икон, в березках, кажутся мне живыми – глядят из рощи. Березки заглядывают в окна, словно хотят молиться. Везде березки: они и на хоругвях, и на распятии, и над свечным ящиком-закутком, где я стою, словно у нас беседка.

Это не наша церковь, это совсем другое, какой-то священный сад. И пришли не молиться, а на праздник, несем цветы, и будет теперь другое, совсем другое, и навсегда. И там, в алтаре тоже – совсем другое. Там, в березках, невидимо, смотрит на нас Господь, во святой Троице, таинственные Три Лика, с посошками. И ничего не страшно. С ними пришли березки, цветы и травки, и все мы, грешные, и сама земля, которая теперь живая, и все мы кланяемся ему, и Он отдыхает под березкой.

У иконы Троицы я вижу мою березку, с пояском Горкина. Это такая радость, что я кричу: „Горкин, моя березка! И поясок на ней твой! Горкин!“ Я смотрю на Святую Троицу, а Она, Три Лика с посошками – весело на меня».