Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй ведущий:
По признанию участников войны, одно из самых первых поэтических произведений, затронувших их души, – стихотворение К. Симонова «Ты помнишь Алеша, дороги Смоленщины», посвященное Алексею Суркову, старшему товарищу.
(Стихотворение звучит в грамзаписи в исполнении автора)
Третий ведущий :
Великий урок мужества, братства, любви, человечности, верности дает Константин Симонов в своей лирике. Его знаменитое «Жди меня» – гимн любви, настоящей любви и преданности.
Четвертый ведущий :
Говорят, у войны «не женское лицо», но на фронт уходили и женщины. Они были медсестрами – выносили раненых с поля боя, подносили снаряды, были снайперами и летчицами. Слово тоже было их оружием. Их стихи знала вся страна. Анна Ахматова, Ольга Берггольц, Вероника Тушнова, Юлия Друнина… В судьбу и поэзию каждой из них вплелось военное лихолетье.
Первый ведущий :
17-летняя выпускница одной из московских школ Юлия Друнина, как и многие ее сверстницы, в 1941 г. добровольно ушла на фронт бойцом санитарного поезда. Из воспоминаний поэта Николая Старшинова: «В ее характере наиболее яркими чертами были решительность и твердость. Если уж она что решила, ничем ее не собьешь. Никакой силой. Наверное, это особенно проявилось, когда она добровольцем уходила на фронт. Их семью тогда эвакуировали из Москвы в Заводоуковку Тюменской области, они едва успели кое-как там устроиться, и родители – школьные учителя – были категорически против этого ее шага. Тем более единственный ребенок в семье, да еще очень поздний: отцу было уже за 60, он там в Заводоуковке и умер…»
Шестой чтец :
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привычный сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»
Не могла сыскать.
Второй ведущий :
Эти строки Юлия Друнина написала в 1942 г. И на протяжении всего ее творчества сквозным мотивом станет мотив ухода из детства в ужас войны, из которой она не смогла возвратиться даже спустя десятилетия. Из воспоминаний Н. Старшинова: «Надо еще подчеркнуть, кем на войне Юля была. Медсестрой, санитаркой в пехоте, самом неблагоустроенном роде войск, и не где-нибудь в госпитале, а на самой передовой, в пекле, где под огнем приходилось некрепкими девичьими руками вытаскивать тяжеленных раненых. Смертельная опасность и тяжкий труд вместе. В общем, научилась и насмотрелась». Старшинов рассказывал, что ее фронтовые стихи произвели сильное впечатление в конце войны и сразу после ее завершения, ее «Зинку» знали наизусть.
«Зинка». Памяти однополчанки – героя Советского Союза Зины Самсоновой.
(Инсценировка стихотворения <…>)
Первая девушка :
Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.
Вторая девушка :
Знаешь, Юлька, я – против грусти,
Но сегодня она – не в счет
Дома, в яблочном захолустье
Мамка, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый.
У меня – лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет
Знаешь, Юлька, я – против грусти,
Но сегодня она – не в счет.
Первая девушка :
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг – нежданный приказ: «Вперед!»
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен
В окруженье попал под Оршей
Нам потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
(<…>Свет приглушается)
Мы не ждали посмертной славы.
Мы хотели со славой жить.
Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, губы сжав,
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
Знаешь, Зинка, я – против грусти,
Но сегодня она – не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мамка, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?
(Во время чтения последней строфы на заднем плане сцены появляется участница, одетая старушкой и зажигает свечу у иконы. Звучит «Аве Мария»)
Третий ведущий :
Судьба Юлии Друниной трагичная и счастливая одновременно. Трагичная – потому что юность ее прошла в военные годы, счастливая – потому что выжила в этой войне и стала поэтом.
Так же, как и Юлия Друнина, Ольга Берггольц начала свой поэтический путь с горя. В 1937 г. пропал во время репрессий ее первый муж – талантливый поэт Борис Корнилов. После 1937 г. о нем можно было лишь шептаться. Сама Ольга Берггольц также была арестована по ложному доносу, и только в 1939 г. реабилитирована. Две ее дочери умерли еще до ее ареста, а третий ребенок, которого ждала поэтесса, так и не родился: его убила тюрьма.
Во время войны Ольга Берггольц жила в своем любимом городе, в Ленинграде. Ей, кого называют блокадной поэтессой, не с чужих слов известны все тяготы блокадной жизни. Ее второй муж, Николай Молчанов, умер от голода, а сама Ольга Федоровна, по свидетельству сестры, «умирала там, в Ленинграде, от дистрофии». Но именно в эти годы рождаются лучшие стихи. Произведения Ольги Берггольц звучали по радио в осажденном городе, поднимая дух людей, вселяя веру в победу. Стихи Ольги Федоровны рассказывали и о пережитом ужасе страшных голодных дней. В строчках поэтессы звучит уверенность в том, что даже в это ужасное время человек остается человеком, гуманность побеждает фашизм, а любовь к своей Родине заставляет жертвовать людей собственными жизнями:
Шестой чтец :
Я говорю с тобой под свист снарядов,
Угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
Страна моя, печальная страна…
Кронштадтский злой, неукротимый ветер
В мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
Ночная стража встала у ворот.
Над Ленинградом – смертная угроза…
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
Что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
Не поколеблет грохот канонад,
И если завтра будут баррикады, —
Мы не покинем наших баррикад.
<…>
Мы будем драться с беззаветной силой
Мы одолеем бешеных зверей,
Мы победим, клянусь тебе, Россия,
От имени российских матерей.
Четвертый ведущий :
Анну Ахматову война застала в Ленинграде. В июле 1941 г. она написала стихотворение, облетевшее всю страну:
И та, что сегодня прощается с милым, —
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит.
(Звучит песня В. Высоцкого «Так случилось, мужчины ушли»)
Первый ведущий :
Далеко не все произведения о Великой Отечественной войне сразу доходили до читателя. Одни из них подвергались жестокой критике, другие, авторы которых пытались донести до людей трагическую правду о войне, рассказать об ошибках военных лет, запрещались совсем. <…>Была выпущена целая серия партийных постановлений, согласно которым военная литература должна была лакировать действительность и быть бесконфликтной. «Послушным» писателям, чьи творения часто были далеки от реальной жизни, присуждались Сталинские премии, «строптивых» же авторов ожидало забвение на долгие годы, вплоть до перестройки.
Второй ведущий :
Ярким примером тому является творчество Василия Гроссмана и, в частности, его роман «Жизнь и судьба». В качестве корреспондента «Красной звезды» Гроссман в первые дни войны отправляется на фронт. В 1943 г. он уже был подполковником. <…>Его очерки о войне глубоки и вдумчивы. В. Гроссман – один из первых авторов художественных книг о войне, повести «Народ бессмертен» (1942 г.). 10 лет спустя выходит его роман «За правое дело», успех которого у читателей был огромен. Однако некоторые критики признали роман как произведение «безыдейное, антинародное, не соответствующее принципам социалистического реализма». Гроссмана упрекали в том, что он описал Гитлера, а вот образ Сталина отсутствует. А это – «идеологическая диверсия». Книгу и автора забыли. В 1961 г. арестован другой роман Гроссмана – «Жизнь и судьба». После этого прозы он больше не писал.
Что послужило причиной ареста романа? «Жизнь и судьба» – это синтез военной и лагерной прозы. Гроссман показал, что человек скован в рамках жестокой командно-административной системы. В романе раскрыты роль насилия в обществе, казармы, культ вождей… И в этом смысле сопоставлены фашистские концлагеря и лагеря ГУЛАГа. Несвобода и бессилие человека в них равнозначны. Культ насилия, равнения на одну личность превращают многих талантливых людей в «пасынков истории» и наоборот, серых людей, бесталанных выдвигает на первый план. Разумеется, в 1960-е гг. подобные произведения не имели право на существование. Роман «Жизнь и судьба» был опубликован лишь в 1988 г.
- Русская повседневная культура. Обычаи и нравы с древности до начала Нового времени - Татьяна Георгиева - Культурология
- Сквозь слезы. Русская эмоциональная культура - Константин Анатольевич Богданов - Культурология / Публицистика
- Пушкин в русской философской критике - Коллектив авторов - Культурология
- Символизм в русской литературе. К современным учебникам по литературе. 11 класс - Ольга Ерёмина - Культурология
- Искусство и культура Скандинавской Центральной Европы. 1550–1720 - Кристоффер Невилл - Культурология
- Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены. 1796—1917. Повседневная жизнь Российского императорского двора - Игорь Зимин - Культурология
- Словарь цвета поэзии Иосифа Бродского - Валентина Полухина - Культурология
- Террор и культура - Сборник статей - Культурология
- Лекции по русской литературе. Приложение - Владимир Набоков - Культурология
- Слово – история – культура. Вопросы и ответы для школьных олимпиад, студенческих конкурсов и викторин по лингвистике и ономастике - Михаил Горбаневский - Культурология