Вандал (сборник) - Андрей Посняков

Насколько помнил Саша, Аттила умер года через два после поражения в битве при Каталанских полях, нанесенного ему Аэцием… помер, естественно, не своей смертью – была там какая-то вестготская красавица, брачное ложе… там он умер.

Значит, сейчас примерно год четыреста пятьдесят четвертый… Та-ак… Молодой человек задумчиво посмотрел на распятие. Интересно, помнят ли его в Карфагене? Ведь прошло уже больше десяти лет… Так, может, это и к лучшему, что он объявился здесь, в Галлии, а не у знойных африканских берегов? Там, не там… Какая разница? Главное-то – не где объявиться, главное – спасти Катерину… ну, и профессора. Скорее всего – они тоже здесь. Целый корабль! Ну, никак не могли его не заметить!

Впрочем, если никакого корабля не было, придется идти на юг, как и решил. Искать следы будущего там. В конце концов, именно в те места проникали раньше, именно туда «продавливали»…

Пока Александр разговаривал со священником, староста уже закончил все свои дела и теперь дожидался у церкви. При виде вышедшего на улицу гостя заулыбался:

– Нашел тебе дом для постоя, любезнейший. Думаю, денек-другой уж всяко у нас пробудешь. Хозяйка, Августина-вдовица, не против.

Саша поблагодарил за оказанное гостеприимство от всей души, вполне искренне. И словно бы невзначай, спросил о пути на юг – как, мол, лучше добираться? А, самое главное, поинтересовался, не видали ли рыбки в окрестных водах большой железный ковчег, якобы принесший несчастной Британии множество бед.

– В ковчеге полно варваров, сердца их не знают жалости, а души – Христа!

Вот прямо так и заявил, ничуть не покривив против истины – сколь помнилось, ринувшиеся в Британию англы, саксы и прочие юты пока еще были народами дикими, языческими, «погрязшими в диком невежестве и мраке».

– Погрязшие в невежестве и мраке, – с удовольствием повторил отец Бенедикт. – Вот уж, поистине, верно сказано!

Александр всплеснул руками:

– А как же еще про них и сказать, прости, господи?!

– В наших местах пока, слава богу, спокойно, – негромко произнес староста. – Ужасные кровопийцы проклятого Аттилы, слава заступнице Святой Деве, рыскали куда как южнее и причинили там множество бед. Правда, я слыхал, от восхода солнца идут неведомые и страшные люди, как ты и сказал, любезнейший гость, не ведающие страха Божия, правда, до наших краев они еще не добрались… Но многие видели в море неизвестные корабли с носами в виде лошадиных и драконьих голов и серыми парусами… увешаны красными щитами борта… Однако про железный ковчег никто ничего не слышал. Клянусь святым Михаилом, я впервые узнал от тебя про такое злосчастное чудо!

– Вот именно, что – злосчастное. Ты, добрый человек, вели своим людям смотреть во все глаза… да сей ковчег нельзя не заметить!

– Велю, – староста озабоченно кивнул и посмотрел на священника. – Святой отец, пошли-ка причетника на колокольню. Железный ковчег, не железный… а и обычные корабли варваров несут большое горе!

Отец Бенедикт, кивнув, зашагал к церкви, простившись с собеседниками до вечерней службы. Александр же был отведен к дому вдовицы Августины – убогой, вросшей глубоко в землю хижине на самом краю деревни, у дубовой рощи. Покосившаяся изгородь, двор с возившимися в грязи свиньями, чуть дальше, небольшой огород – капуста, свекла, лук.

На большом, врытом в землю, камне, как видно, обозначавшем межу, сидел сопленосый мальчишка лет десяти-двенадцати – растрепанный, светло-рыжий, с хитрыми густо-синими глазами, одетый в короткую тунику из мешковины, едва доходившую до колен.

– Салве, Агуций, – подойдя ближе, поздоровался староста. – Где ж твоя матушка?

– А пошла в лес, – нехотя отозвался парнишка. – Сказала, староста позволил набрать хвороста… немного, пару вязанок.

– Всего одну вязанку! Одну! И то… она знает – за что. Что, поросята-то у вас еще не народились?

– Да нет… вот-вот должны.

– Не забудьте двоих принести на хозяйский двор. Ладно, – староста поправил на голове остроконечную шапку из козьей шкуры. – Пойду – дела у меня. А это вот – Александр, ваш постоялец. Матушка твоя про него знает. За то ей и хворост разрешено собрать.

– Александр?! – мальчишка явно обрадовался, спрыгнул с камня, подбежал. – Ты и впрямь из Британии?

А новости здесь разносятся быстро! – подумал про себя молодой человек. Очень даже быстро… да уж – тут свой Интернет – «одна бабка сказала» называется, точней – староста. Герневий, так его зовут, кажется.

– Ты проходи в дом, – парнишка – грязный и шмыгающий носом оборванец – схватил гостя за руку. – Скоро матушка придет, сготовит похлебку – у нас же теперь есть хворост! Сам Бог нам тебя послал, без тебя не дали бы хворосту. Эх, хорошо – горячую похлебку поесть и свинье приятно, это ведь не какая-нибудь затируха, верно? А у вас, в Британии, любят похлебку? Наверное, часто едят, там, у вас, говорят, леса много… Хм! Одет как ты чудно! А башмаки какие! Никогда не видел таких. Это что – настоящая воловья кожа?

– Воловья, – Саша краем глаза посмотрел на свои кроссовки.

Идти в них, конечно, удобно, но больно уж приметные, хорошо бы сменить на что-либо более общепринятое – скажем, на башмаки из лошадиной кожи. Джинсы… джинсы – ладно, серая, выпущенная поверх, футболка тоже за тунику сойдет – вот подпоясать только…

– Ай, одежка у тебя чудная! А полотно-то тонкое. Это в Британии такое полотно ткут?! Я думал, такое – только в Риме. Ах, какое полотно!

– Слушай, парень, хватит меня трогать, а? Особенно – такими грязными руками, как у тебя. Ты вообще-то моешься? Ну, хотя бы в море?

– Каждый день почти купаюсь. Только домой приду – и опять грязный! – радостно пояснил мальчишка. – Ну, заходи ж в дом, уважаемый! Чего тут на ветру стоять?

Честно говоря, Александр лучше бы как раз постоял на ветру, или посидел бы на камне, подождал бы вдовицу. Но, уж ладно – вошел. И тут же едва не задохнулся от вони! Ну, конечно – помещение для скота и уборная отделялись от жилого покоя лишь тонюсенькой плетеной перегородочкой. Скудное же убранство жилища больше напоминало тюрьму. Впрочем, молодой человек и не ждал иного. Скамья, стол, сундук, обложенный круглыми камнями очаг в середине. Едва проникающий сквозь слепые оконца свет. У очага, на специальной глинобитной подставочке – посуда, в основном – деревянная: миски, ложки, кружки. И пара глиняных крынок. Да, еще – медный котел, любовно начищенный до нестерпимого блеска.

– Что, нравится? – парнишка тут же перехватил взгляд. – Небось, у вас, в Британии, таких нету? Да и у нас, не в каждом доме сыщешь такой котелок, отец покойничек его раздобыл как-то… меня еще и на свете не было.

– Да уж, да уж, – Александр присвистнул с деланым восхищением. – ничего не скажешь – шикарная вещь! Прямо, как чайное ситечко.

– Как – что? Ты извини, Александр, но я твою речь понимаю не очень-то хорошо…

Гость расхохотался:

– Ну, так как и я твою! Латынь… она везде по-разному портилась. Ты что же, один у матушки?

– Сейчас – один, – Агуций (так ведь его звали?) угрюмо хмыкнул носом. – Раньше нас пятеро было. Я – самый старший, да еще братец, Амбрук, остальные – девки. Все померли – девки от лихорадки, братец – со скалы свалился. Жалко – помощник бы был. Вот, теперь с матушкой одни. Ниче – народец пропасть не даст. Да и свиньи, слава господу, приплод дают… любишь, небось, свининку?

– Да уж, люблю.

– А не попробуешь! К зиме ближе забивать будем.

– Ну что ж… – Саша развел руками и, сделав невзначай глубокий вдох, закашлялся. – А у вас что, сарая никакого нет?

– Чего?

– Ну, амбара какого-нибудь.

– А! Есть, как раз сразу за домом – я там обычно летом и сплю, на соломе. О! – мальчишка вдруг замолчал и прислушался. – Матушка идет! Небось, с хворостом. Пойду, помогу…

– Агуций! А сколько твоей матушке лет-то?

– Ой… да она старая уже… Я сколько мне-то – точно не знаю, а уж ей… В общем – старушка. И замуж ей никак не выйти, она худая – третий год уже, как не может родить. Кому ж такая нужна-то?

Следом за Агуцием Александр вышел на улицу и, с наслаждением глотнув свежего воздуха, изумленно замер. Во дворе, возле брошенной наземь вязанки, стояла молодая и весьма привлекательная особа – девчонка, на вид лет двадцати, вряд ли больше. Длинные, чуть вьющиеся, золотистые волосы – мечта любой «гламурки» – ярко-синие, как море, глаза, а уж фигурка… ее не могла испортить даже убогая одежонка: серая, подпоясанная чуть ли не простой веревкой, хламида, стелющаяся растрепанным подолом по земле.

– Салве… – опомнившись, любезно поздоровался Саша.

– А! – девушка улыбнулась. – Так ты и есть Александр-бритт? Ну, про тебя Герневий говорил, чтоб ему пусто было?

– Не любишь ты, я смотрю, старосту, – улыбнулся гость.