Наш общий друг (Книга 3 и 4) - Чарльз Диккенс

Миссис Милви жалела молодых и тоже плакала. Кукольная швея плакала в своем золотом шатре, закрыв лицо руками. Мистер Милви склонился над Юджином, который не сводил с него глаз, и читал слова молитв тихо, но внятно, совершая обряд с подобающей случаю простотой. Так как жених не мог поднять руку, священник только дотронулся кольцом до его пальца и надел это кольцо на палец невесты. Когда же обет был произнесен, она коснулась ладонью его неподвижной руки и больше не отнимала ее. Обряд закончился, все вышли из комнаты, и тогда она обняла его за шею и положила голову на подушку рядом с его головой.

- Подними штору, любимая, - сказал Юджин немного погодя. - Пусть день нашей свадьбы глянет на нас.

Первые солнечные лучи хлынули в комнату, и Лиззи, вернувшись к нему от окна, прижалась губами к его губам.

- Да будет благословен этот день! - сказал Юджин.

- Да будет благословен этот день! - сказала Лиззи.

- Как тебе не повезло с мужем, дорогая, - заговорил Юджин после короткого молчания. - Шалопай, да к тому же изувеченный... пальцем шевельнуть не может. И почти ничего не оставит тебе, когда ты будешь молодой вдовой.

- Я отдала бы весь мир за одну только надежду на такого мужа, ответила она.

- Ты погубила себя, - продолжал Юджин, качая головой. - Но погубила, следуя влечению своего золотого сердца. И меня может оправдать только то, любимая, что сначала погибло твое сердце, а потом уж ты сама.

- Нет, оно не погибло, я отдала его тебе.

- Это одно и то же, бедная моя Лиззи!

- Далеко не одно и то же. Тише, тише, успокойся! По щекам Юджина покатились слезы, и она взмолилась:

- Закрой глаза!

- Нет, - сказал Юджин, снова покачав головой. - Я буду смотреть на тебя, Лиззи, пока могу. Моя беззаветно смелая жена! Моя героиня!

Услышав эти слова, она сама заплакала. А когда он, собравшись с силами, приподнял забинтованную голову и прижался к ее груди, слезы полились из глаз у них обоих.

- Лиззи, - сказал Юджин после долгого молчания. - Как только ты почувствуешь, что я покидаю это незаслуженное мною прибежище, окликни меня, и я вернусь.

- Хорошо, Юджин.

- Вот, вот! - с улыбкой воскликнул он. - Если бы не это, я давно бы ушел.

Немного спустя, когда беспамятство, казалось, совсем овладело им, она проговорила спокойным, полным любви голосом: "Юджин, муж мой!" И он сейчас же отозвался: "Вот опять! Видишь? Тебе ничего не стоит вернуть меня обратно!" А потом он уже не мог говорить, но ответом ей служило легкое движение его головы, лежавшей на груди у нее. Солнце высоко поднялось в небе, когда она осторожно встала с постели, чтобы дать ему лекарство и покормить его. Полная неподвижность этого тела, словно выброшенного волнами на берег, испугала ее, но у самого Юджина, видимо, мелькнула какая-то надежда.

- Ах, Лиззи! - чуть слышно проговорил он. - Если я поправлюсь, как мне отплатить тебе за все, что ты для меня сделала!

- Не стыдись своей жены, - ответила она, - и этим отплатишь ей сторицей.

- Отплатить за все, Лиззи... На это уйдет целая жизнь, и ее будет мало...

- Так живи, Юджин! Живи ради меня! Живи, и ты увидишь, как я буду стараться, чтобы тебе не пришлось краснеть за свою жену.

- А по-моему, дорогая, - сказал он, пытаясь - и небезуспешно вернуться к своему обычному шутливому тону, - по-моему, самое лучшее, что я могу сделать, это умереть.

- И оставить меня с разбитым сердцем?

- Что ты, что ты, дорогая! Разве это можно! Нет, я думал вот о чем: только из жалости ко мне - несчастному калеке, ты дорожишь мной, ты превозносишь, любишь меня.

- Да, люблю, видит бог, люблю!

- И видит бог, я ценю твою любовь! Но если мне суждено выжить, ты увидишь, какой я на самом-то деле.

- Я увижу, что на самом деле у моего мужа непочатый край сил и воли и он обратит все это себе на благо.

- Ну что ж, Лиззи, надеюсь, так оно и будет, - грустно, но все же с усмешкой проговорил Юджин. - Надеюсь... Но я недостаточно тщеславен, чтобы уверовать в это до конца. Да и откуда взяться тщеславию у человека, который загубил, растратил даром свою молодость! Смиренно надеюсь, но верить не смею. Совесть мне подсказывает, что, если я выживу, нас с тобой ждет глубокое разочарование, а следовательно, мне лучше умереть, моя дорогая.

ГЛАВА XII - Уходящая тень

Приливы и отливы много раз сменили друг друга, земля много раз обошла вокруг солнца, корабль, плывущий по океану, благополучно закончил свой путь и доставил дочку-Беллу домой. И кому это принесло большую радость и большее счастье, как не миссис Джон Роксмит, если не считать, разумеется, мистера Джона Роксмита!

- Ну, дорогая, скажи, теперь тебе хочется быть богатой?

- Как ты можешь задавать такие вопросы, Джон? Вот оно, мое богатство!

Это были чуть ли не первые слова, произнесенные около мирно спящей дочки-Беллы. Как вскоре выяснилось, дочка-Белла была на редкость смышленая девочка, но она почему-то питала острую неприязнь к бабушке, вследствие чего у нее начинались колики в желудке всякий раз, как эта величественная особа оказывала ей честь своим вниманием.

Что могло быть милее зрелища, когда Белла любовалась своей дочкой и, будто глядясь в зеркало, - но глядясь без всякого кокетства, видела на этом детском личике крошечные отражения собственных ямочек! Ее херувим-папаша однажды сказал Джону (сказал совершенно справедливо), что дочка сделала Беллу еще моложе, и он вспоминает дни, когда Белла носилась со своей любимой куклой и вечно тараторила с ней. Не было и не будет на свете другой такой дочки, которой говорили и напевали бы столько всякой милой чепухи, сколько говорила и напевала своей девочке Белла, и которую переодевали бы столько раз в сутки, сколько переодевала свою девочку Белла, и которую прятали бы за дверью и потом выскакивали с ней навстречу отцу, когда он возвращался домой. Короче говоря, не было и не будет на свете другой такой дочки, с которой столько всего проделывали бы, сколько проделывала с этой неутомимой девочкой ее богатая на выдумку, веселая, счастливая мать.

Этой неутомимой девочке пошел третий месяц, когда Белла стала подмечать, что чело мужа то и дело омрачает какая-то тяжелая дума. Присматриваясь к нему, она видела, как это облако сгущается, темнеет, и вскоре сама начала волноваться. Не раз ей приходилось будить его ночью, когда он бормотал во сне, и хотя бормотал он ее имя, она понимала, что ему не дает покоя бремя каких-то забот. И наконец Белла потребовала, чтобы он поделил с ней это бремя и половину его переложил на ее плечи.

- Джон! - весело сказала она, возвращаясь к их давнему разговору. - Ты же знаешь, как я надеюсь, что в серьезных делах на меня можно будет положиться. А ведь ты тревожишься, наверно, не по пустякам. С твоей стороны очень деликатно, что ты пытаешься скрыть от меня свои неприятности, но тебе это не удается, милый.

- Да, мое сокровище, неприятности у меня есть, этого я не стану отрицать.

- Так будьте любезны признаться во всем, сэр!

Но нет! Он не признался. "Ну и пусть! - подумала Белла. - Джон требует, чтобы я свято верила ему, и он не разочаруется во мне".

Как-то раз она поехала в Лондон, уговорившись встретиться с мужем и пойти с ним за покупками. Джон дожидался ее на условленном месте. Он был в отличном расположении духа, но почему-то опять завел разговор о богатстве и, шагая по улицам рядом с ней, вдруг сказал: "Вообрази, что вон та великолепная карета принадлежит нам, и сейчас мы сядем в нее и поедем в свой великолепный особняк". Как Белла обставила бы этот особняк? Чего ей больше всего хочется? Белла сама не знает, у нее и так все есть. Но, уступив наконец его настояниям, она призналась, что ей хотелось бы детскую для неутомимой дочки - такую детскую, какой еще никто не видывал. "Нарядную, веселую, словно радуга", - ведь их дочка уже замечает краски. А лестница пусть будет уставлена самыми роскошными цветами, так как ей доподлинно известно, что их дочка замечает цветы. И еще нужен садок с красивыми птицами, так как их дочка, вне всякого сомнения, замечает птиц. Что еще? Пожалуй, все, Джон. Поскольку вкусы неутомимой дочки были удовлетворены полностью, ничего другого Белла придумать не могла.

Так они болтали, идя по городу, и под конец Джон спросил: "А разве ты не мечтаешь о драгоценностях?"

И Белла ответила со смеком, что, если уж на то пошло, пусть у нее на туалетном столике стоит шкатулка слоновой кости, полная драгоценностей... и вдруг все эти мечты потускнели и исчезли...

Они завернули за угол и столкнулись с мистером Лайтвудом.

Он остановился как вкопанный при виде Беллиного мужа, а тот сразу изменился в лице.

- Мы уже знакомы с мистером Лайтвудом, - сказал Джон.

- Как знакомы? - удивилась Белла. - Мистер Лайтвуд говорил мне, что он тебя и в глаза не видел.

- Тогда я не подозревал, что мы уже встречались, - ответил Лайтвуд, волнуясь за нее. - Я думал, что только понаслышке знаю... мистера Роксмита. - Два последних слова были подчеркнуты.