Великая иллюзия - Татьяна Юрьевна Степанова

и…

Она обнаружила, что стоит перед открытым холодильником. Сердце в груди ее колотилось. В ванной шумел душ. Катя сунула руки под струю холодной воды в кухонной раковине и приложила тыльную сторону ладони ко лбу. Прохлада… Жар… Жар… Холодно… Горячо…

Гектор разделся в ванной, снял бинты, хирургический пластырь, включил воду. Глянул на себя в зеркало. Взял с полки Катину махровую резинку для волос, вдохнул аромат, закрыл глаза… Он коснулся резинки губами… Включил горячий душ. Ванная наполнилась паром. Ее ванная… Ее шампунь… Он пах ветивером и полынью… Ее розовая массажная губка… Он взял губку и тоже поцеловал… аромат ее кожи. Голова его кружилась от восторга, от боли… физической острой сладкой боли… От жажды… от пламени… Пульс зашкаливало, словно он бежал километры в бронежилете, с полной амуницией спецназа по сирийской пустыне… Взгляд его замер на шрамах, что покрывали его тело, – следы увечий, ожога факелом, бесконечных хирургических операций, старые и совсем свежие, еще не зажившие… результат операции, которую он сделал, рискнув и здоровьем, и жизнью, и теперь ждал… Он вернул губку на полку и врубил холодный душ.

Стоял под обжигающими ледяными струями, сколько хватило сил, чтобы унять жар внутри…

Он в ее доме… И она с ним… Они наедине… За одно это он был готов умереть.

Катя из кухни увидела, как Гектор вышел из ванной – обнаженный, на бедрах намотано серое полотенце. Его накачанное тело – копия античной статуи. Рельефная мускулатура, широкие плечи, могучий торс воина, мужчины. Катя видела его полуголым и в лесу перед спаррингом, и еще раньше, когда они с Вилли Ригелем устраивали состязания в Серебряном Бору, у Гектора дома, но сейчас его облик, его мужская стать и красота восхитили и поразили ее несказанно и лишь усилили смятение…

– Катя, можно попросить щетку – брюки отчистить от грязи?

– Да, конечно, сейчас! – Она пошла в прихожую, достала щетку и вручила ему.

Он снова скрылся в ванной. Она вернулась на кухню. Сливки из холодильника… омлет смешать в миске… хлеб… масло… клубничный джем… сердце бьется, как сумасшедшее…

В ванной Гектор отчистил щеткой брюки. Налепил свежий пластырь и туго забинтовался. После операции он пока не мог пользоваться нижним бельем и надел брюки, как носил в командировках, на манер спецназа. Натянул футболку. Грязные бинты и пластырь он завернул в свою рубашку, забрал скомканный сверток. Глубоко вздохнул всей грудью… Выходи. Держи себя в руках… Не смей пугать ее…

– Гек, переверните омлет, пока я в душе. – Катя встретила его улыбкой. – Вот лопаточка, командуйте на кухне. Кофе сейчас сварится… Вы босой…

Он послушно взял лопаточку для омлета. Из свертка с рубашкой на пол посыпались грязные бинты и пластырь. Он залился краской, хотел поднять… Но Катя опередила его, нагнулась, сама собрала его бинты.

– Не надо в рубашку… зачем… они вам ее испачкают… Я сейчас все сама выброшу. Гек… Вам воды дать? Попить?

– Нагноение небольшое. Инфекция попала… Поэтому так долго на перевязке я. Катя… милая… спасибо…

– Все будет хорошо, Гек, все заживет.

В ванной зеркало запотело от пара – может, и к лучшему. Катя сейчас не хотела видеть выражение своего взволнованного лица. Пахло ветивером и полынью – он мылся ее шампунем…

Когда она, переодевшись в чистую белую рубашку и льняные брюки, наконец выползла из душа, с кухни дохнуло чадом.

– Омлет у меня сгорел, – признался Гектор потерянно. – Не кулинарится что-то… сконцентрироваться опять не могу.

– Ничего, сейчас смешаю новый омлет. – Катя улыбалась, смотрела на него так, словно видела впервые.

«Он у меня дома… и он такой… родной… близкий мне человек, словно мы с ним всегда существовали вдвоем… вместе…»

– Я подумал – счастье какое, мы двадцать четыре часа вместе с вами, не разлучаемся. Все вместе делаем. Все сообща, – говорил он ей взволнованно то же самое, почти слово в слово. – Сейчас завтракать сядем, то есть обедать… Я это убийство благословляю в душе, честное слово.

– Кофе готов, Гек… Вам черный без сахара? Я хлеб обжарила – тосты с клубничным джемом любите?

– Люблю… Катя… я люблю… тосты.

Она поспешила смешать новый омлет, вылила его на сковородку. Когда она хотела перевернуть его лопаткой, Гектор подошел сзади, забрал тихонько, очень бережно ее руку, сжимавшую ручку сковородки, в свой кулак и… подбросил омлет на сковородке, словно фокусник.

– Когда мы вместе, все лучше выходит, вкуснее, – шепнул он и сразу отпустил ее руку.

Они ели то, что приготовили, пили кофе, разговаривали, смеялись, забыв обо всем, об усталости, тревогах и сомнениях. Катя подумала, что ей, как и ему, хочется, чтобы этот завтрак-обед, этот день вообще не кончался…

– У вас дома так красиво, просторно, столько воздуха, света, книг… так спокойно, – произнес Гектор. – А можно спросить вас?

– Конечно, о чем?

– Кто это такой? – Он нагнулся и с пола под столом достал античный бюст – тот, что стоял на подоконнике в комнате, – принес на кухню, не поленился ведь, пока Катя была в душе!

– Один троянец, – в тон ему ответила Катя. – Шлемоблещущий… шапочку с конским султаном на нем видите? Первый в Трое – защитник, воин и мой любимый герой в «Илиаде». Скажите, как его зовут?

Их взгляды встретились. Гектор встал. На лице его возникло столь страстное и решительное выражение, что Катя невольно оробела.

Но тут зазвонил его мобильный.

– Гектор Игоревич! – жизнерадостно возвестил из своего далека Полосатик-Блистанов. – Во сколько к Четвергову мы, а? Я здесь, в Звенигороде, через час примерно освобожусь. Ничего мы не нашли, никакой отравы. Ворону я, как вы и приказали, выпустил на волю из клетки. А у меня новость для вас обоих просто обалденная!

– Какая еще у тебя новость? – медленно спросил Гектор.

– Та дрянь, шкурка ящерицы, что вы в шкафу мадам Регины нашли! Мой эксперт решил перепроверить, специалистов-биологов привлек. Оказалось, он ошибся, не водятся такие пресмыкающиеся в наших краях. И это не той ящерицы шкурка, что я из могилки выкопал, а другой совсем. Такие лишь в пустынях обитают – в Египте, в Ливии, в Африке. Она намеренно была мумифицирована при помощи дубильных препаратов. И возраст ее древний – не менее