Великая иллюзия - Татьяна Юрьевна Степанова

располневшая, в закрытом костюме одалиски, рядом с вазой, из которой выбирается ассистентка – юная Мармеладка. Девушка-ящерица в трико с блестками и гребнем на голове – гибкая, запечатленная в акробатических позах на цирковой тумбе. Девушка-ящерица извивается на опилках циркового манежа у ног Мегалании Коралли, словно пресмыкается перед ней. Фотографии из домашнего архива – и на них снова Мегалания Коралли в вечерних черных платьях, в бархатном халате с вороном на руке… Фотографии детей, а затем подростков: Регина, Стас, Вера и она – старшая из всех Соня Мармеладка. Девушка-ящерица.

– Нам надо с вами поговорить, – обратилась Катя к Мармеладовой. – Многое о вас нам уже рассказали те, кто вас знает с детства. И рассказы их не в вашу пользу. Только от вас зависит, опровергнете вы или укрепите наши подозрения в вашей виновности в убийстве Регины Гришиной.

– А давайте сейчас ее спросим – я ли ее убила? – на изуродованном лице Мармеладовой внезапно возникла странная блаженная улыбка. – Ей самой вы поверите?

– То есть как? – Катю перемена в облике Мармеладовой поразила. Всего секунду назад она выглядела нормальной и вот… безумие проступило, словно бледная луна из-за туч…

– Легко и просто. Я с ней при вас побеседую. Вызову ее сейчас для вас. – Мармеладова повернулась и пошла в комнату – к фотографиям, к столу, заваленному книгами, игральными картами, тарелками с остатками еды, кружками с недопитым кофе. – Я же медиум. Разве они… все… те, кто на меня клевещет, этого обо мне вам не сказали?

– Хватит юродствовать! – жестко оборвал ее Гектор. – Дурочкой прикидываетесь? Я же вас видел сейчас на улице. Какая вы настоящая. Когда думаете, что за вами никто не наблюдает.

– А я разная, молодой человек, я мимикрирую. Ящерица я. – Мармеладова уселась за круглый стол и взяла в руки колоду засаленных карт. – Я, например, вижу, что вы… тоже разный. Переменчивый, как погода в апреле. И что у вас был брат. Кажется, близнец. Да? А теперь его нет в живых. Желаете, спросим у Регины, как он там чувствует себя? Или хотите, вызовем его самого?

Гектор сильно побледнел. А Катя… она… странное какое чувство! Вот что это? Догадка безумной Мармеладки, ее блеф или же… какой-то скрытый дар ее, который она пока не весь пускает в ход? А если использует весь, то… Что с ними случится?

– Нет у него никакого брата и не было, – резко бросила Катя. – Что вы перед нами комедию ломаете?

«Пусть ложь… Но она как барьер сейчас, словно защита…»

– Я просто предположила… Нет, да? Ну, ошиблась, простите. – Мармеладова сразу вся сама смешалась, сникла, опустила глаза. – Не смотрите на меня. Да, я безобразна. Я почти тираннозавр. Но это же неприлично так на меня пялиться.

– Простите. – Катя тоже смутилась. – Можем мы поговорить нормально?

Мармеладова вздохнула и кивнула. Изуродованное шрамами лицо ее приняло отрешенное выражение. Почти апатия…

– Незадолго до своей гибели Регина вам звонила? Что она хотела? – спросила Катя.

– Она умоляла меня приехать к ней. Устроить сеанс. Позвать Даниила. – Мармеладова изрекала все это самым спокойным, обыденным тоном.

– С того света? – хмыкнул Гек. Но Катя подняла руку, останавливая его.

– А чего она хотела от покойного сына? – спросила она как можно «обыденнее».

– Жаждала через меня сказать ему, что она не повинна в его смерти.

– Что это не она каким-то образом, не присутствуя в доме на Арбате, заставила его сначала вскрыть себе вены в ванне, затем выбраться из воды, прийти в зал, сделать петлю из веревки, залезть с перерезанными венами на стол и повеситься? – голос Кати, как она ни пыталась держаться, дрогнул.

– Сразу после его самоубийства у меня самой были большие сомнения. И на его похоронах я не сдержалась, разнервничалась… Потом, когда Рига вышла из больницы, я спросила – это ты? Она сказала – нет. Он сам. Она хотела, чтобы он понял, чтобы оставил ее в покое.

– А покойный сын Даниил ее в покое не оставлял?

– Он звонил ей ночью из дома на Арбате. Она сказала мне, что слышала его голос в ночи… Она потом сама стала звонить туда много раз в панике. Но он не брал трубку.

Катя выдержала паузу после ответа Мармеладки. Безумие, безумие витало в артистически захламленной комнате, полной книг и фотографий, пропитанной ароматом крепкого бразильского кофе. И неважно, что несостоявшаяся невеста Ирина Лифарь и ее подруга Эльга признались, что это они звонили Регине Гришиной из арбатского особняка в ту ночь. И неважно, что об этом догадалась даже Верка-Шмыга. Здесь, в логове Мармеладки, бывшей девушки-ящерицы из цирка, ящерки-медиума, на такие частности не обращали внимания…

– А почему вы в четверг не приехали к ней? Или вы все же… побывали у нее? – осторожно спросила Катя.

– Мы договорились с ней на пятницу. Это лучший день для сеанса. А в четверг Рига умерла.

– На сеанс-то вы ее с тех пор не вызывали? Нет? – осведомился Гектор. – Неужели не любопытно медиуму, кто ее подругу детства на тот свет отправил? Или… и так вам все уже ясно?

– Мне не ясно. Если вы опять вините меня в смерти Риги, то вы ошибаетесь. Это не я. А не вызывала я ее потому, что она пребывала все эти скорбные дни в пути… еще не достигла места… Хотите, мы вызовем ее прямо сейчас? И спросим. Она уже может отвечать и приходить оттуда. Она позовет с собой и вашего брата-близнеца… Его раны зарубцевались… Там все проходит – и телесная, и душевная боль…

Гектор отвернулся к окну. Стоял спиной.

– А в трагедии с ножницами, что случилась с вами в молодости, кто виноват? – спросила Катя. – Регина и ее способности?

– Нет. – Мармеладова покачала головой. – Она мне тогда поклялась здоровьем матери, что она ни при чем. Я ей поверила. Мать ее, тетя Глаша, правда, потом быстро умерла от рака… Но я ей поверила тогда. Как же иначе – не верить, когда она рыдала у меня в больнице…

– Следовательно, получается, что вы сами себе изувечили лицо? – не отступала Катя. – Почему?

– Я ничего из того, что произошло, не помню. Я словно проснулась – в гримерке стою в крови, и ножницы… ножницы у меня