Россия 1917 года в эго-документах - Коллектив авторов

дням, а по часам. Башмаки 3-хлетнему ребенку стоят 8 ½ рублей…

[***]

Суббота, 29 апреля

…Развал, хулиганство, науськивание голодной, деморализованной черни… третьего дня

(27 апреля) в одиннадцатую годовщину Первой Думы (221) – Гучков сказал, что Россия «на краю

гибели» (222). Волнующую, трогательную речь произнес Ф. И. Родичев, этот исконный, бескорыстный

искатель русской свободы, Дон Кихот русских «бессмысленных мечтаний». Он умолял всех очнуться

от яда вражды и помнить только, что погибает Россия. Надо спасать Россию, а там «разберемся»…

Увы! Это даже не [1455] вопль в пустыню, а [1456] безнадежная мольба за родину перед

«Шигалевыми» (223), которые вне своего разрушительного «катехизиса» – не видят, не слышат и не

разумеют. Над Россией тяготеет фатум. Чего не доделало самодержавие, доделает революция. Армии

нет [1457]. Два месяца революции превратили ее в разбойничий стан. Что же будет дальше?!. Нас ждет

судьба Турции, Персии… (224)

Четверг, 4 мая

…Вся жизнь перевернулась. Волны взбаламученного моря хлещут вовсе стороны, опрокидывая по

пути почти все, что ни попадется. В [1458] самых патриархальных [1459] домах [1460], где

десятилетиями складывалось мирное общежитие господ и слуг – прислуга, словно по колдовству, оборотилась в «классовых врагов»… Наша повариха – латышка, которая двадцать лет с нами прожила

душа в душу, завела у себя в кухне клуб и там идет форменная пропаганда. Интересно, что с нами она

так же безупречно корректна, как всегда и когда я с ней завожу разговор о «текущем моменте», она

своим однозвучным голосом меня успокаивает: – Бог даст, все будет по-прежнему. Мало чего глупым

людям кажется.

– А что это, Юлия Ивановна, у нас как будто прислуга чем то недовольна?

– Не знаю. Кажется все хорошо, все по-хорошему. Ну, русские ведь глупые, думают [1461], что

если революция, то это значит, что все будут богатые и не нужно работать.

– А вы как думаете, Юлия Ивановна?

Она засмеялась своим коротким, деревянным смешком.

– А я думаю, что еще неизвестно, что будет. Надо подождать…

[***]

…В Москве прибавляется жителей. Сюда бегут из Петербурга [1462] «граждане», чтобы быть

подальше от «очага» революции. Цены на квартиры повысились вдвое и втрое… (225)

[***]

…Политическое положение все усложняется. Гучков как-то очень круто вышел из состава Временного

правительства, мотивировав свой «уход» совершенной невозможностью работать при таких условиях, когда армию точно нарочно ведут к полному развалу (226).

Керенский в очень пылкой речи воскликнул, что он «жалеет, что не умер два месяца

тому [1463] назад, п[отому] [1464] ч[то] тогда он бы верил, что революция есть дело свободных

людей, а не взбунтовавшихся рабов[»] (227). Первые осмысленные слова среди потока трескучих фраз.

Милюков тоже ушел в отставку (228). Временное Правительство уже три дня бьется, чтобы

создать «коалиционное» министерство, но пока еще ни до какого соглашения не дошли. Говорят, Керенский будет военным и морским министром (прямо швец и жнец и в дуду игрец!) Министром

иностранных дел (на место Милюкова) – называют Терещенко, про которого в сущности известно

только, что он сын очень богатого человека (229). Из «социалистов» говорят о Чернове (230),

Пешехонове и Скобелеве. Интересно, что наши социалисты не желают проводить в члены

Временн[ого] Правительства Плеханова (231), одного из немногих социал-демократов с европейским

именем и широким кругозором… Как всегда на первые места пролезают посредственности.

Революционный режим в этом отношении ничем не отличается от монархического… У нас в Москве

такое чувство, что Временное Правительство ни при каких «комбинациях» не удержится – и мы

фатально полетим в пропасть…

[***]

…Аграрные грабежи, которые деликатно именуются «беспорядками», разгораются по всей России.

В Мценском уезде разгромлено имение Шереметьевых (232). Грабили солдаты и мужики под

предводительством двух прапорщиков. Когда они дорвались до винного погреба, то пили до тех пор, пока не падали мертвые. Громили как истинные варвары. На семь верст от имения дорога была

усыпана листами от французских книг, осколками зеркал, клочьями ковров. Во дворце мебель и двери

разбиты в щепки, уничтожена галерея картин, стены, драгоценности, посуда, пять [1465] роялей и

т[ак] д[алее]. О земледельческих орудиях, машинах, зерне, посевах, рабочем скоте, породистых

коровах, конном [1466] заводе и говорить нечего. Все увезено, уведено или сметено в прах.

Приехавший оттуда д[окто]р Ш. похож на человека, вырвавшегося из сумасшедшего дома…

Из Тамбовской губ[ернии] приехала [1467] прелестная, умная

и [1468] незлобивая [1469] Douchette N. (233) Она еще сидит в своем родовом [1470] гнезде, но думает, что скоро придется бежать [1471]. Помещики терроризированы, а крестьяне сведены с ума

«ораторами». К ней уже обращались восемь деревень с требованием: «– отдайте нам ваш пар! Именье

у вас все равно отберут, так уже лучше пусть нам пар достанется, чем придут чужие». Такое

обращение [1472] считается желаньем обойтись с барыней «по-хорошему»… Распоряжается

«народом» маляр, известный всему околотку проходимец, до революции считавшийся в деревне

«последним» человеком. Он говорил Douchette: «– Я все отлично знаю и понимаю – и эседков, и

эрдеков, и все партии. С нашим народом иногда нужно действовать кулаком…» На возражение

Douchette: – Зачем же кулаком? Я думаю, можно без кулака, он любезно заметил: «Мы солидарны в

наших политических понятиях». И это «поводыри» нашего слепого стада. И ведь это только начало.

«Les [1473] Dieux ont soif?» [1474], (234) Жажда русских «богов» только распаляется [1475], может

поглотить всю страну, п[отому] ч[то] русским «Гамеленам» (235) всегда было «по колено море»…

[***]

Воскресенье, 7 мая

…Погода гнусная. «Коалиционное» министерство внесло [1476] некоторую надежду на

успокоение и газеты опять записали в мажорном тоне. Надолго ли?.. Временное Правительство

далее [1477] «действует». Каждую минуту какой-ниб[удь] бездарный доцент назначается сенатором

или восьмым товарищем министра. Евг[ений] Трубецкой сострил, что скоро на пост

главнокомандующего всеми армиями будет назначена «бабушка русской революции» Брешко-Брешковская (236). А Борис О. очень рекомендует на пост министра финансов только что

выпущенного на волю «Сашку-семинариста» (237).

Служащая в Земском Союзе барышня получила письмо с фронта от брата офицера. Он пишет: Еслиб немцы начали наступление, они бы нашли наши окопы пустыми, пот[ому] что [1478] солдаты

бегом [1479] пустились до Москвы… Недавно, один «неприемлющий» войны прапорщик просил

солдат: – Товарищи! Сделайте меня полковым командиром – и я вам обещаю, что никогда не поведу

вас в атаку… [1480]

Понедельник, 8 мая

Весь день шел снег. Тоска такая, точно ничего в жизни не было хорошего, а теперь уже и

подавно [1481] ничего не будет… [1482] Революция [1483] растерзает Россию и растопчет каждого

отдельного