Россия 1917 года в эго-документах - Коллектив авторов

Котляревский (130). Он привез печальные известия, идущие непосредственно от Ал[ександра] Ив[ановича] Бычкова (131), который его просил не делать из

их беседы секрета. Оказывается, что Совет рабочих и солдатских депутатов, как то незаметно

возникший в уголке Таврического дворца, становится все развязнее, присвоил себе право контроля над

Временным Правительством и санкционирует его мероприятия «постолькупоскольку» они

согласуются с видами и лозунгами этого [1263] Совета. Таким образом, сразу создается такое

двоевластие, которое теперь, когда вся страна взбаламучена, грозит самыми опасными последствиями.

Этот самозваный «орган» ведет совершенно самостоятельную политику. Его приказ № 1 – есть

величайшее преступление. Это приказ о немедленной [1264] реорганизации армии. Его отпечатали в

количестве шести миллионов экземпляров и разослали на все фронты – без ведома Временного

Правительства. В результате этого «государственного акта» явилась молниеносная дезорганизация

армии. Солдаты перебили множество офицеров, несчастные офицеры вышибленные [1265] из

привычной колеи, потеряли головы, дисциплина подорвана в корне, пошло массовое дезертирство, все

сбито с толку. Солдаты, забыв свой воинский долг и честь, бросают Россию на растерзание врагам и

бегут, словно сорвавшись с цепи, домой!.. в деревню!..

Это такой ужас, такой срам! [1266] Право, можно подумать, что этот гнусный приказ № 1 куплен у

«Совета [1267] рабочих и солдатских депутатов» на немецкое золото [1268]. Временное Правительство

потребовало отмены этого замечательного приказа. И формально Совет его отменил. Но шесть

миллионов летучек не остановишь [1269]. Они делают свое предательское дело. Несколько немецких

дивизий уже двинуто на наш северный фронт (132). Гучков считает, что Петроград – в настоящее

время – защищен от врагов только льдом Финского залива и распутицей, т[о] е[сть] «божьей волей».

Немцы могут нас взять и с суши и с моря… Балтийского флота (133) больше нет.

В Кронштадте (134) матросы зверским образом убили сто офицеров и сто офицеров брошены в

казематы (135). Всем распоряжаются дикие матросы, разжигаемые какими-то новоявленными, точно

из-под земли выросшими агитаторами (136). В Свеаборге (137) потише, но тоже очень тревожно (138).

Вообще, развал и в армии и в тылу потрясающий. В Петербурге рабочие до сих пор не принялись за

работу. Все празднуют революцию. В Твери «сознательные товарищи» не поверили, что в тюрьме

всего два политических заключенных и волею «свободного народа» – выпустили шесть тысяч

уголовных (139). Теперь вся Тверская [1270] губерния кишит разбойниками. В Корчеве (140) сожгли

председателя Земской управы… (141) Помещичьи усадьбы уже запылали… Крестьяне захватывают

инвентарь, уводят скот, но пока еще с некоторым «недоумением»…

Вот, что мы натворили в первые девять дней революции. Мужицкий патриотизм такой же мираж, как государственная мудрость рабочих… [1271]

[***]

Воскресенье, 12-ое марта

Если Петербург будет взят, то немцы будут нам диктовать условия мира. Наши просвещенные

союзники от нас отступятся, как только мы перестанем поставлять для них пушечное мясо. Россия

будет обращена в Болгарию до Турецкой войны (142) а мы – превратимся в «братушек» … (143) И нас

же эта благородная [1272] Европа будет презирать, как дикарей. Что ж! [1273] если отрешиться от

самолюбия и посмотреть на себя «со стороны», то, вероятно, они окажутся уж не так неправы…

[***]

Четверг, 16-ое марта

Атмосфера жуткая. Солдаты бегут с фронтов неудержимо [1274]. Советы рабочих депутатов

открыто на ножах с Временным [1275] Правительством. В Москве вся администрация и полиция

смещена [1276] и заменена присяжными поверенными, их помощниками, студентами. Все они

называются каким-то новыми, длинными, дурацкими именами: «Помощник Комиссара

Исполнительного Комитета Московской Городской Думы»… Язык сломаешь…

[***]

5 ч[асов] утра, пятница, 17-го марта

Не спится… Проснулась, когда часы [1277] в буфетной били два – и как ни старалась – не могла

заснуть. Думаю, думаю… И сколько сейчас по России таких же бессильных, никому неведомых

людей – думают те же тяжелые, неразрешимые думы! [1278] Неужели русский народ, проснувшийся

Илья Муромец (144), окажется недостойным своей исторической задачи? [1279] Неужели он продаст

свое первенство за чечевичную похлебку «классовых» вожделений?.. (145), [1280] Неужели мы все

ошиблись и наш народ вправду только дикарь и зверь!.. [1281] Неужели фанатики и доктринеры

решатся, ради осуществления своих программных утопий, отдать Россию на поток и

разграбление? [1282] Ведь они же не только марксисты, они ведь русские! [1283] Как же они не

понимают, что теперь – все классовые «интересы» – деталь, что классовая «рознь» [1284] – теперь! –

преступление, что, если мы пропустим этот единственный в истории нашей родины момент, то наши

внуки будут рабами, что нас будут проклинать внуки наших внуков. Теперь – мы обязаны идти все

вместе, как один человек. Это понимает Екатеринославский помещик и гусар Родзянко, это понимают

родовитые аристократы, привыкшие любить государя, потому что их деды и прадеды

служили государям, отождествляя престол с величием России, это понимает моя горничная

Саша (146), для которой нет большей радости, как бегать в церковь, это понимает и наш кучер, и

дворники, и наша деревенская извозчица Дуняша… (147), [1285]

А [1286] вот Чхеидзе этого не понимает!.. [1287] Но [1288], может быть и мы, робкие русские

интеллигенты, тоже не понимаем, в каких муках Россия должна родить свою свободу!.. [1289] Надо

все принять… Может быть!.. [1290]

[***]

Уже день. Серая мгла. Грязный снег… Черные деревья… Поет петух… [1291]

На [1292] что рабам дары свободы

Их нужно резать или стричь

А. Пушкин (148) («Свободы сеятель

сеять семя свои»(?) (149)

Понедельник, 20 марта

…Итак, сбылось то, о чем никто из людей не только [1293] нашего поколения не смел мечтать, но

то, о чем не мечтали наши дети… Как то мы оправдаем свою историческую задачу!.. В 1905 г., в

Париже, – на одном сборном и сумбурном завтраке в caf é Voltaire (150), на котором милейший С.

ввиде plat de resistance [1294] «сервировал» отца Гапона (151) и его [1295] товарища не то Пузина, не

то Кузина (152) – An[atole] France [1296], (153) вполголоса спросил меня –

mais avez vous des grands hommes ne pour mener une r é volution? Des Mirabeaux? (154) Des Dantons?.. (15

5), [1297] Я [1298] сказала, что я [1299] их не знаю, но что ведь и «тулонский поручик» (156) до поры

до времени никому не был известен… Умнейший [1300] из французов покачал головой [1301] и

скосив свои огромные, лукавые глаза в сторону Гапона, с усмешкой [1302] прошептал: – Celui-

l à, c’est un demagogue… il a tout pour se