Вызволение сути - Михаил Израилевич Армалинский

и об остальных своих любимчиках: Викторе Пелевине и Татьяне Толстой. И назовёт он свой новый опус Капитал оргазма.

После меня им уже всё можно.

Юнна Мориц

Талант и старость

Книжка стихов Юнны Мориц Суровой нитью 1974 года произвела на меня сильное впечатление, и поэтому, когда в начале 1975-о я поехал в Москву на "штурм поэтов", Юнна Мориц попала в список моих целей.

Я раздобыл Справочник Союза писателей и выписал домашние адреса Евтушенко, Вознесенского, Давида Самойлова и Юнны Мориц.

В 1974 году я сделал сборник стихов Вразумлённые страсти1, распечатал его на машинке в пяти экземплярах, переплёл и получилась опасная. по тем временам, самиздатовская книжка.

Один экземпляр я оставил себе, а остальные четыре решил вручить избранным поэтам. Я был уверен, что личный визит много эффективнее, чем посылать книгу по почте.

Эффективнее в том смысле, что кто-то из них влюбится в мои стихи и протолкнёт в печать. Мечты, мечты…

Евтушенко и Вознесенского не оказалось дома, во всяком случае дверь мне никто не открыл, несмотря на упорные звонки.

Давид Самойлов дверь открыл, даже пригласил войти. Помню комнату с роялем и какого-то парня. Я вручил свою книжку, что-то сказал, я не хотел навязываться на разговор и ушёл. Меня не задерживали. Ничего от Самойлова не последовало.

Насколько я помню, Юнна Мориц жила на Кутузовском проспекте, который меня восхитил своей яркой мощью. Сравнивать его архитектуру я мог только с той, что я видел в СССР, где ничего подобного не бывало.

Дверь мне открыла сама Юнна Мориц, за ней в глубине я увидел старую женщину маленького роста, тревожно в меня всматривающуюся. В прихожей я уже привычно вручил свою книжку. Не помню, был ли разговор, но если был, то весьма краткий.

Я вернулся в Ленинград и вскоре получил письмо от Юнны Мориц, где она благосклонно отзывалась о моих стихах и назвала стихотворение, которое ей понравилось больше всех:

Дождь царапает стекло,

и, без видимых причин,

вспоминается Лакло,

автор женщин и мужчин.

На мгновение сцепясь,

верх и низ, со слоем слой,

дождь – сомнительная связь

между небом и землёй.

Можно было считать, что моя поездка в Москву была не абсолютно бесполезной, хотя никаких публикаций в результате её не произошло.

При отъезде из СССР в 1976 году я письмо Мориц взять с собой не мог – было запрещено вывозить из родины что-любо рукописное или напечатанное на машинке.

Уже будучи в Америке, я купил Избранное Юнны Мориц, вышедшее в 1982 году, и нисколько не пожалел, а даже порадовался покупке.

И вот последние годы доходят до меня патриотические стихотворения Юнны Мориц, атакующие украинских фашистов и прочих русофобов.

Мутация её таланта, под влиянием радиации русских СМИ, страшна и удручающа. Преклонный возраст лишает всякого иммунитета к повсеместной и агрессивной лжи.

Вот свеженькое из её ФБ:

Я – странный человек, люблю свою страну,

Особенно люблю в трагическое время,

Когда со всех сторон хулят её одну

И травят клеветой – в эпохоти гареме…

Что ж, похоть – это хорошо, гарем – ещё лучше, а вот Эпохоть в гареме – это уже призыв близкого слабоумия.

Юнна Мориц старше меня на десять лет, и она служит мне зловещим предостережением, что может сделать старость с человеком, причём не только с его телом, но и с разумом.

Всё что я могу сейчас, это попросить у читателей прощения впрок, коль старость лишит меня разума подобно Юнне Мориц, и я стану писать о том, как я люблю Америку и что со всех сторон её хулят, пока я в гареме играю с похотниками.

Но лучше всего упросить бога оставить мне достаточно разума, чтобы я вообще перестал писать, а лишь почивал на лаврах до самой смерти.

Александр Григорьевич Гидони

4 июля 1936 – 9 марта 1989

Александр Гидони. Солнце идёт с запада : Книга воспоминаний. – Торонто : Современник, 1980. – 537 с.

В 1978 году я начал издательскую деятельность тем, что решил переиздать свою тогда наиболее рискованную, по стандартам того времени, третью книжку стихов Маятник3 – ленинградский самиздат 1976 года.

Я разослал её по русским эмигрантским журналам, среди которых оказался Современник, с давних времён издававшийся в Торонто. Через некоторое время в нём появилась рецензия Галины Румянцевой. Как я вскоре узнал, она была женой главного редактора журнала Александра Гидони. Мы стали переписываться, и в 1979 году я прилетел в Торонто, где мы познакомились лично и окончательно договорились о переиздании Современником моей книжки Состояние2.

Из своего визита в Торонто я не запомнил ничего из проведённого времени c Александром и Галиной. Перечитывая письма, я узнал, что они познакомили меня к какой-то эмигрантской семьёй, но кто эти люди и как они выглядели я не запомнил, как и самого знакомства. Единственное воспоминание от поездки в Торонто, которое сохранилось в памяти – это женское.

Выйдя вечером из своей гостиницы, я увидел стоящую неподалеку от входа стройную негритянку лет тридцати. На ней был элегантный плащ, и она уверенно стояла на высоких каблуках. Подойдя к ней ближе, я разглядел в сумерках красивое и опытное лицо. Не помню, какими словами я предложил ей пойти ко мне в номер, но денег я ей точно не предлагал – уж это я запомнил. Она смерила меня взглядом и кивнула головой, мы провели вместе часа два, и она ушла, не упоминая о деньгах. Пизда у неё пахла пиздой, что редко встретишь у американок. Но самое главное, что я ничем не заразился.

В 1980 году Гидони приехал в Миннеаполис давать лекцию в университете Миннесоты. Опять-таки я ничего не запомнил: ни о чём была лекция, ни наши общения с ним. Кроме женского.

Накануне его приезда, я познакомился с девушкой, отчётливой красоты. Она была яркой блондинкой лет двадцати пяти, и всё это вместе переполнило меня желанием. Я плотно приступил к ней, но она заявила, что не может вступать ни в какие близкие отношения. Оказалась, что девушка лечилась от кокаиновой зависимости в знаменитой клинике в Миннеаполисе, куда съезжались богатые наркоманы со всей страны. Девушка работала секретаршей у техасского адвоката, который приучил её к потреблению кокаина в процессе их совокуплений. А когда эта привычка стала для неё уж слишком обременительной, дорогой и заметной, адвокат послал свою любовницу лечиться. В процессе выхода из активной зависимости психика наркомана весьма хрупка и потому им категорически запрещается вступать в интимные отношения с кем бы то ни было.

Я предложил ей невинно пойти на открытие выставки знаменитого художника в одном из музеев, но она категорически отказалась.

И вот приезжает Гидони. Я хотел его как-то развлекать и повёл в музей на эту выставку. Сидим мы с ним на скамеечке в зале перед картиной – и вдруг проходит моя кокаинщица