Т. С. Есенина о В. Э. Мейерхольде и З. Н. Райх (сборник) - Н. Панфилова

Константин Лазаревич, то, что вы не женщина, окупается в моих глазах знанием театра, знанием Мейерхольда, стремлением добираться до истины. Как я была рада вашей статье о Блоке и Мейерхольде*. Если вы соберётесь писать о Зинаиде Николаевне, я готова помочь вам, чем только можно.

Всего вам доброго, надеюсь, и это письмо дойдёт.

Т.Есенина

26. V. 82

5

28 октября 1982

Дорогой Константин Лазаревич! Собиралась вам написать сразу после отпуска, но по разным причинам не смогла, в основном из-за непредвиденного аврала на работе. Сейчас жалею, что летом, разговаривая с вашей супругой по телефону, я не догадалась попросить передать вам ответы на самые «лёгкие» ваши вопросы. Вы спрашивали, согласна ли я буду прочесть статью о З.Н., книгу о ней, если она будет написана. Господи, о чём речь, разумеется.

Вы просили прислать «кусочек», вычеркнутый из моей статьи, – о сценическом пути З.Н. Но он был рассчитан на людей, далёких от театра, и содержит лишь факты, вам известные, там нет ничьих отзывов о её игре (я лишь включила целиком стихотворение Б.Л.Пастернака «Мейерхольдам»).

То, что вложено в эту бандероль, возможно, представит для вас некоторый интерес.

Посылаю копии писем З.Н. к М.С.Шагинян. Эти письма минувшим летом передала мне Елена Викторовна – внучка М[ариетты] С[ергеевны], наследница её архива.

Газету со статьёй «…Начни с воспоминаний…»* перешлите мне потом назад, у меня нет другого экземпляра. Это об архиве З.В.Гейман – помните скорбную фигуру на опубликованном вами снимке? В ЦГАЛИ надеялись, что после смерти З.В. её архив попадёт к ним. Но архив перешёл к племяннице Зинаиды Вениаминовны, М.В.Анисимовой, которая не только не пожелала с ним расстаться, но и гнала от себя всех, кто хотел на него взглянуть. Спустя несколько лет дорогу к ней нашёл рязанский журналист Бурачевский, но, как видите, он пишет, что путь этот был «тернист».

Я, кажется, догадываюсь, почему Анисимова поначалу гнала от себя всех – у неё могли быть свои страхи и желание самой сначала разобраться в бумагах тётки. В этом семействе были свои катаклизмы. Первый муж Зин. Вен. уехал за границу и там остался (в статье Бурачевского упоминается, что, будучи ещё молодой, она была «абсолютно седая» – да, огромная копна её волос стала седой в одну ночь). Позднее другом Зинаиды Вениаминовны был писатель Родион Акульшин (помните «Окно в деревню»?), который в войну эмигрировал в США*. А в 1940–1941 годах я встречала Зин. Вен. в приёмной военной прокуратуры, где люди выстаивали колоссальные очереди с просьбами о пересмотре дела. У Зин. Вен. пострадало тогда семейство сестры, в том числе племянница, но это скорей всего была не М.В.Анисимова, а другая племянница.

В письмах Зинаиды Николаевны к Гейман, вероятно, многое связано с театром. Если вы захотите разыскать Анисимову (в статье упоминается, что она живет в районе старого Арбата), она, я думаю, испугается вас не больше, чем Бурачевского.

Посылаю фотографию, где рядом с молоденькой Зинаидой Николаевной – её отец, Николай Андреевич Райх. Снимок сделан в Петрограде 9 января 1917 года. Пройдут считанные недели, и З.Н. останется в столице одна (родители переедут в Орёл), весной познакомится с Есениным. Показывая этот снимок, З.Н. не забывала упомянуть, что на ней – первое в её жизни шелковое платье, собственным трудом заработанное. А как «приложение» к снимку посылаю ещё опубликованное в газ. «Красный Север» стихотворение Ганина* – поэта, расстрелянного в 1924 году и ныне реабилитированного. Это стихотворение Ганин подарил З.Н. летом 1917 года. Мать очень им дорожила, но в войну эта рукопись пропала вместе с другими её бумагами. Мне лишь недавно прислали эти стихи, напечатанные ещё в 1977 году.

Н.А. и З.Н.Райх. 1917

Ганин был одним из спутников Есенина и З.Н. в поездке к Белому морю. А на обратном пути, в Вологде, он поставил свою подпись в церковной книге как свидетель при их венчании. На Севере существует фантастическая версия относительно этих событий. Якобы, значит, сначала женихом и невестой были Зинаида Николаевна и Ганин. Из Петрограда они поехали венчаться в Вологду на родину жениха. Есенин же всего-навсего их сопровождал. А по дороге Зинаида Николаевна передумала, переиграла и в Вологде повенчалась с Есениным. Потом уже, без спутников, молодые совершили поездку к Белому морю. Эта версия попадала в печать, потом, в печати же, была опровергнута одним из биографов Есенина. Но она живуча, и я подумала, что случайно вы вполне можете на неё натолкнуться.

«Живучесть» можно объяснить. Венчание состоялось 4 августа, а даты поездки на Белое море документально не зафиксированы. Вариант, позволяющий считать поездку свадебным путешествием, кажется людям более благопристойным (сужу по письмам и разговорам)…

То, что путешествие было всё-таки досвадебным, косвенно подтверждается (если не считать моей статьи, написанной по рассказам матери) воспоминаниями поэта Чернявского («Новый мир», 1965, № 10) и этим вот стихотворением Ганина.

Мемуаров, в которых встречается имя З.Н., вряд ли мне попадалось больше, чем вам. На всякий случай хочу спросить – знакома ли вам книга воспоминаний ленинградского музыковеда Богданова-Березовского? Её у меня, увы, нет, и я запамятовала, как она называется. Богданов-Березовский жил некоторое время у нас на Брюсовском*, кажется, в самом начале 1930 года. Об этом у него написано несколько страниц (читая их лет десять назад, я вспоминала строки Пушкина: «К доброжелательству досель я не привык, и странен мне его приветливый язык*»).

Возможно, вам пригодились бы некоторые данные о «домейерхольдовском» периоде жизни З.Н., опубликованные в журнале Пушкинского Дома «Русская литература» (1976, № 3). Статья называется «К биографии Сергея Есенина (Зинаида Райх и Сергей Есенин)»*. Моя статья была написана исключительно по памяти, а эта содержит ссылки на документы, в ней больше сведений – где, когда и чем занималась Зинаида Николаевна. Кстати, в этой статье впервые указано, что дело о разводе было возбуждено по заявлению Зинаиды Николаевны, а не Есенина, как это всегда преподносилось в литературе о нём. Журнал этот, наверное, легко добываем, но я могла бы его послать на время, если надо.

Возвращаюсь к вашим вопросам. Фамилии человека, который был на Брюсовском у З.Н. поздно вечером 14 июля 1939 года, я, пожалуй, вообще не знала. В те тягостные дни мало на чём останавливалось внимание. Однажды, когда я приехала с дачи на Брюсовский, мать и этот молодой человек сидели за столом и разбирали какие-то бумаги. Мысль о том, что, слава богу, для З.Н. нашлось отвлекающее занятие, – такая мысль мелькнула, а чем именно они занимались – это меня не заинтересовало. Называла его мать каким-то коротким именем – вроде «Саши».

О даче. В 1926 году, когда вышел четырёхтомник Есенина, мне и брату как наследникам причиталась довольно большая сумма. Зинаиду Николаевну назначили нашим «опекуном», и ей было разрешено (в том же году) купить на наше имя дачу. Расположена она была в лесу, в крохотном безымянном посёлке (всего пять домов), поблизости от шоссе Энтузиастов (бывшего Владимирского тракта) и деревни Горенки. В давние времена, когда осуждённых гнали на каторгу по Владимирке, родственникам разрешали сопровождать их до этой деревни. Здесь горевали при расставании – отсюда название. Минутах в десяти ходьбы от нас находился роскошный парк, хорошо известный учёным-ботаникам, – бывшее имение графа Разумовского. Тишина, безлюдье, но, увы, уже в 30-е годы поблизости начали строить «ящики».

Название «Горенки» вам встречалось – в том единственном письме* Всеволода Эмильевича к З.Н., которое публикуется (Вс. Эм. ездил тогда на дачу один, а З.Н. лежала в кремлёвской больнице).

В первые годы Всеволод Эмильевич и Зинаида Николаевна редко бывали на даче (надо было ехать поездом до станции Балашиха и 3 километра идти пешком), но когда купили машину, они всё чаще устремлялись туда. Бывали там в любое время года (меньше всего – летом), но, конечно, только урывками – на день, на полдня, на одну ночь. Говорят, жив еще старик Манвелов – шофёр Всеволода Эмильевича. Он, конечно, помнит, как часто его упрашивали отвезти на дачу после спектакля – он этого не любил и не всегда соглашался. На даче поселили Лидию Анисимовну – это имя вам знакомо. В городе была другая домработница, но летом 1939 года З.Н. поменяла их местами. Сторожила Лидию Анисимовну немецкая овчарка Урс. Этого пса Мейерхольд так обожал за красоту и бурный темперамент, что описать невозможно.

Воду брали из колодца, электричества не было, но зато не было телефона. Приехав, тут же разжигали камин – пакеты с древесным углём, купленным в керосиновой лавке, привозили с собой из города. Вс. Эм. на даче иногда работал. Оба любили ходить на лыжах.

На этой даче в августе 1939 года и был спрятан архив. Как удалось спрятать – полностью я это «рассекретила», кажется, только в 1961-м или в 1962 году, когда театровед Подольский прислал мне копию записи Эйзенштейна «Сокровище» с просьбой её расшифровать. Кое-что он сам уже расшифровал. Догадаться, что речь идет об архиве Мейерхольда, было не так уж трудно, но Подольский какими-то судьбами определил место действия и действующих лиц. Я написала ему, а потом виделась с ним в Москве. У него была безумная идея опубликовать эту историю в журнале «Советские архивы» (который вскоре был прикрыт)*. Об архиве я обещаю написать вам по порядку и подробно в следующем письме, которое, видимо, смогу написать на ноябрьские праздники. И тогда же попробую ответить на ваши вопросы о взаимоотношениях Вс. Эм. и З.Н. в работе над спектаклями и т. д. У меня очень мало наблюдений, которые представили бы для вас интерес, но кое о чем я могу рассказать в общих чертах и вспомнить некоторые детали.