Верность памяти - Йожа Герольдова

Она ни с кем не делилась своим горем, однако известие о гибели ее жениха быстро разлетелось по городку. И люди считали своим долгом как — то отреагировать: одни, проходя мимо Марии, вздыхали и отводили глаза, другие, напротив, кидались к ней с соболезнованиями, причем соболезнования были разные.

Самое неприятное произошло накануне дня рождения Марии. Пришла мать Пискоровой и, прикрывая фартуком рот, чтобы никто ее не услышал, загнусавила:

— Этот офицер вам ничего не оставил, пани учительница? Вы ведь знаете, о чем я говорю…

Мария смерила ее неприветливым взглядом, а та, хихикнув, продолжала:

— Не смотрите на меня так, пани учительница, я ведь знаю, как это бывает. Я желаю вам только добра, а мне от этого так никакого проку. Но если что случилось и вы ждете внебрачного ребенка, то это большая беда. Вас и с государственной службы выставить могут…

— Ничего такого не случилось! — обрезала ее Мария и покраснела от гнева.

— Я не имела в виду ничего плохого, пани учительница. Ведь мужчине сделать ребенка легче, чем сапожнику новые ботинки. Вы, может, еще и не догадываетесь, а этот офицер оставил вам о себе вечную память…

— Вон отсюда! — крикнула Мария, едва сдержавшись, чтобы не ударить доброхотку.

— И это за мою — то доброту! — воскликнула Пискорова и поджала губы. — Хорошо, если вам не придется обращаться ко мне, ну а если придется, так я напомню вам о вашей спеси… Уж я вам посоветую!..

Хуже всего было то, что Пискорова, видимо, говорила очень искренне, руководствуясь лучшими побуждениями.

* * *

Оставшись одна, Мария посмотрела на кровать, покрытую розовым покрывалом, на стол, на котором высилась стопка тетрадей, и решила, что проверять их она больше не будет. Она свой долг выполнила, а теперь пусть сюда приходят другие и попытаются выполнить обязанности учителя лучше ее. Ей это уже не под силу, потому что не стало Милана, не стало его улыбки. Чего бы она не сделала ради его улыбки!

Милан не был красавцем. Он был такой, каких много. Вот только разве что носил форму. А вообще — то у него была масса недостатков: он был заносчив и чрезмерно честолюбив, считал себя умнее и значительнее окружающих, он бывал резок и даже груб, любил выпить и сотником мог стать гораздо раньше, если бы не затеял драку со штатскими. Но он принадлежал ей, она любила его, а он любил ее. И никакой бог, справедливый и милосердный, не мог ее утешить. Да и был ли он справедливым, если этот сукин сын директор, никудышный педагог, плохой муж и плохой отец, жил, а Милан погиб?..

Нет, ни о какой справедливости не могло быть и речи. Поэтому в тот день, когда Мария должна была официально стать невестой Милана, она смахнула со стола все тетради второго и третьего классов, словно хотела навсегда отринуть прошлое.

В Легоге ее больше не увидят — это она знала твердо. Она не знала о том, что произойдет через два дня, но была уверена: завтра же старый Кукач отвезет её из Леготы со всеми ее пожитками.

В детстве ей очень хотелось быть мальчишкой. Сначала для того, чтобы безнаказанно лазить по деревьям и играть в футбол тряпочным мячом, потом для того, чтобы быть сильнее других девчонок с ее улицы и дергать их за волосы. А теперь ей хотелось стать мужчиной. Если бы она была мужчиной, то сегодня же отправилась бы хоть пешком туда, на Верхнюю Нитру, разыскала бы тех солдат, которыми командовал ее Милан. Она бы сама стала солдатом и обязательно участвовала в боях.

Однако она была женщиной — одинокой и несчастной. В один день, когда погиб Милан, все в ее жизни резко и непоправимо изменилось, и не стоило теперь марать красными чернилами страницы в школьных тетрадях.

Она незаметно вышла из школы и направилась искать возчика.

7

В купе воцарилась тишина. Лишь колеса монотонно отстукивали километры. Попутчики понимали, что не следует касаться темы восстания, что у каждого из них с ним связано что — то очень памятное, волнующее вопреки их воле даже двадцать восемь лет спустя.

Мария старалась не смотреть на лицо полковника, но уйти от своих мыслей не могла. Если бы Милан остался жив, он сейчас тоже был бы полковником или даже генералом. И сидел бы напротив нее. Они бы молчали, а он сжимал бы ее руки в своих крепких горячих ладонях. Она горько улыбнулась, потому что впервые за многие годы подумала о том, что постоянно вспоминает того, прежнего Милана, каким он сохранился в ее памяти. А как бы он выглядел сегодня?

Сейчас он, вероятно, весил бы не меньше центнера, а может, и больше. Его лоб — боже, как она боялась, что лиловая жилка, пульсировавшая у него на виске всякий раз, когда он волновался, неожиданно лопнет! — уже густо избороздили бы морщины. Его добрые и ласковые руки давно огрубели бы, а мужественный баритон приобрел стальные нотки, как у сидящего напротив нее полковника. Но изгиб губ утратил бы прежнюю жесткость.

Теперь Милан был бы уже в запасе, ведь он на шесть лет старше ее. Он наверняка был бы полковником или генералом запаса…

* * *

«В молодости она, вероятно, была красива как картинка, — думал Гавлик, переводя взгляд с балканских домиков с плоскими крышами на небольшие стада овец, но видел лишь лицо своей собеседницы. — Светлые волосы, очевидно, были еще светлее. Кожа по — прежнему белая и нежная, и серые глаза прекрасно контрастируют с ней. Вот только намечающийся двойной подбородок — явный признак прожитых лет. Она, кажется, говорила о том, что замужем, что у нее дети, а фигура почти девичья — никаких накоплений, не в пример многим моим сверстницам. Можно представить, какой она была в молодости…»

Он поймал себя на мысли, что смотрит на нее слишком пристально, и строго приказал себе: «Ну, хватит думать о женщинах…»

То, что должно было произойти, то произошло. Совместная жизнь с Ольгой казалась ему теперь чем — то очень нереальным. Ольга появилась на его горизонте как раз в тот момент, когда он, новоиспеченный надпоручик, чувствовал себя так, будто ему принадлежит весь мир, и был готов немедленно вить семейное гнездышко. И вот его семейная жизнь обернулась миражем. Нет, он больше не попадется на удочку ни таким, как Ольга, ни таким, как Нина…

При мысли о дочери его взгляд стал серьезным. Развод отца Нина одобрила и сразу встала на его сторону. Она понимала, что мать, по натуре женщина властолюбивая, присвоившая себе право распоряжаться не только зарплатой мужа, но и его поступками и даже мыслями, действовала не лучшим образом, и потому поддержала отца.

Жена же настолько уверовала в покорность мужа, что не считала нужным что — либо скрывать. Когда через год после событий 1968 года его повысили в звании и на погонах у него появилась третья звезда, Ольга с удовлетворением заявила:

— Видишь, как вовремя я тебе посоветовала держать язык за зубами и идти в ногу со всеми. Ты поступил очень умно, последовав моему совету, и теперь у тебя три звезды…

Он, как всегда, промолчал, хотя надо было осадить жену. Ему вообще было очень стыдно, что почти два десятилетия какая — то чужая женщина распоряжалась им, как вещью — как безвкусной люстрой, висевшей в их комнате, или как фарфоровыми борзыми и оленями, стоявшими в их горке… Надо было воспротивиться этому, возмутиться, но, очевидно, он просто обленился. Позволил, чтобы его купили.

Ольга работала в домоуправлении, и работа ей очень нравилась прежде всего тем, что позволяла козырять званием мужа и своим положением. А вообще ее интересовало только домашнее хозяйство. Она постоянно наводила чистоту в квартире, следила за тем, чтобы белье приятно пахло, а булочки к паштету были обязательно подогреты. Он платил за заботу и комфорт тем, что, избегая ссор, молчаливо соглашался с принимаемыми ею решениями, выслушивал ее с приветливым и внимательным выражением лица, по существу, не вникая в те пустячные проблемы, которые ее волновали…

По — настоящему взбунтовался он, когда Ольга похвалила его за осмотрительное поведение, благодаря чему он не вылетел из армии, как некоторые соседи по дому, проявившие в сложный для республики период удивительную слепоту и нерасчетливость. Ее слова, ее покровительственный тон переполнили чашу терпения. Правда, он объяснил ей, что поступил так, руководствуясь своими убеждениями и представлениями о чести, а не осмотрительностью или какими — либо расчетами, что, таким образом, третья звезда — это награда за то, что руководители республики и товарищи могут быть уверены: пока штабом дивизии руководит подполковник Гавлик, партийную организацию возглавляет подполковник Козина, танки дивизии не выйдут на пражские улицы поддерживать всякий крикливый сброд. Однако после этого разговора их семейная жизнь окончательно разладилась…

Ольга неистовствовала подобно тигрице. Он несказанно удивился, подсчитав, сколько разных писем и заявлений написала она, борясь за свое благополучие, и положение в обществе, которое она создавала, используя его имя, Нина оставалась с ним до тех пор, пока ей не пришлось впервые приготовить себе завтрак. Сам Гавлик уже много лет дома не завтракал, потому что его рабочий день начинался чуть свет. Еще больше дочь пожалела о том, что мать ушла, когда понадобилось постирать белье. Обдумав положение, она заявила отцу, что придется найти приходящую прислугу.