Верность памяти - Йожа Герольдова

Отец посмотрел на растерянную дочь, на ее беленькие ручки с накрашенными ногтями и понял, что без домработницы Нина с домашним хозяйством не справится. А впрочем, чему тут было удивляться? Ольга, сама выросшая в семье бедных крестьян, воспитала дочь как барышню довоенного времени. И в университете Нина переползала с одного курса на другой только благодаря стараниям матери, которая, приходя к преподавателям, сразу заявляла: «Я жена подполковника Гавлика…»

За окнами мелькала щедрая, омытая дождями болгарская земля, а полковнику представлялись голые стены его однокомнатной квартиры, жесткий диван, который Ольга не забрала, потому что он был сделан по специальному заказу для него, старинный шкаф. Прошло два года, как они с Ольгой развелись, и полтора года, как ушла Нина. Теперь она только звонит по телефону, когда ей или матери нужны деньги.

Сначала Гавлик терпеливо объяснял ей, что деньги у него есть и он, конечно, может ей их дать, однако пора бы подумать не только о том, как их тратить, но и о том, как их зарабатывать. Терпения у него хватило на год. Теперь же, выслушав ее настойчивые просьбы одолжить деньги с возвратом, он деловым тоном спрашивает:

— Больше тебе нечего сказать мне? — и кладет трубку на рычаг, но сознание неясной вины перед этими двумя женщинами почему — то не покидает его.

Действительно, под его руководством сколачивались роты, батальоны, полки, а упорядочить взаимоотношения в собственной семье он не сумел. И грош цена в таком случае всей его службе, если он допустил, что его жена и дочь превратились в тунеядок.

* * *

Глядя на Марию, наблюдая за ней, никто бы не сказал, что она уже десять лет вдова. Ведь она никому никогда не жаловалась на переживаемые ею трудности, связанные с теперешним положением, не подчеркивала, как порядочна и благородна, как свято хранит верность умершему. Нет, не такова была Мария. Она ничего не выставляла напоказ, даже когда Арбет был жив и ей многое приходилось терпеть.

Замуж она вышла только потому, что хотела иметь семью и детей. И некого винить в том, что Арбет оказался совсем не тем человеком, который ей был нужен. Какой мужчина признался бы, что он лентяй и грубиян, картежник и пьяница? Нет, ни один мужчина ничего подобного заранее о себе не скажет. Не сказал и Арбет.

Марию, в то время сельскую учительницу, он ошеломил перспективой жить в Братиславе, в квартире с горячей водой и отоплением, где не придется разжигать прескверный лигнит хворостом, политым керосином. А в остальном все было как у всех. Обжигающие взгляды, проникновенные, будоражащие душу речи, которым веришь лишь потому, что хочешь верить. Если бы женщины могли заранее предвидеть, в кого превратятся их избранники лет через десять — пятнадцать, они бы не торопились выходить за них замуж и не родили бы детей. Но тогда… тогда человечество вымерло бы…

Даже после первой затрещины Мария не разочаровалась в муже. Напротив, прикладывая к следам от мужниных оплеух платок, намоченный в холодной воде, она пыталась его оправдать. Сердце ее ликовало: он ревнует ее, значит, горячо любит!

Разочарование наступило позже, когда Арбет за одну ночь пропивал зарплату, проигрывал все, даже мелочь, отложенную детям на молоко, а Мария, чтобы свести концы с концами, носилась по вечерним курсам, на которых она преподавала словацкий язык. И не дай бог, если она заявляла, что обеда нет, потому что готовить не из чего. Он, не раздумывая, набрасывался на нее с кулаками…

Немилосердная, жестокая смерть поставила все точки над «и». Мария не оплакивала мужа: у нее просто не было слез. Да и умер — то он так же, как жил. Знал, что пить ему нельзя, что иначе смерть неизбежна, но все равно пил и пил, пока не слег окончательно.

Продержался Арбет всего девять дней. У него тряслись руки, когда он подносил ложку ко рту. Потом он вообще перестал есть. Помнится, Мария тогда первый год работала директором, а самый младший из детей еще не ходил в школу… На десятый день Арбет напился, а из квартиры исчезли транзистор и книги — столько книг, сколько можно было отнести за один раз в букинистический магазин.

Назавтра Мария обежала все букинистические и вернула книги обратно, заплатив на треть дороже.

А потом… потом ей позвонили из больницы — Арбет умер от белой горячки.

8

Опрятно одетый проводник заглянул в купе и прошел по вагону дальше.

— Послушайте, — обратилась Мария к Гавлику, отвернувшись от окна, — вы, очевидно, хорошо говорите по — болгарски?

— Я бы этого не сказал, — отозвался он, явно обрадовавшись: ему тоже хотелось отвлечься от своих тягостных мыслей. — Но в Болгарии я не впервые.

— В командировках бывали, да?

— И в командировках, и частным образом, по приглашению друга, с которым учился в Москве. Он начальник Бургасского гарнизона, а раньше служил в Пловдиве.

— Это далеко от Софии?

— Я бы советовал вам заехать туда на обратном пути. Оттуда хорошо видны Родопы.

— Я не люблю горы. Мне нравятся морские просторы. Вот бы нырнуть в волны и плыть против них!

— Вы любите плавать против течения?

— Не в том смысле, какой вы вкладываете в свои слова, — энергично запротестовала она. — Я отношусь к категории людей разумных, хотя перед сильными личностями преклоняюсь…

«До чего же боевая женщина! — одобрительно подумал о ней Гавлик. — Правда, иногда немного перебарщивает и заносится. Видно, такова судьба женщины — руководителя. Коллеги наверняка завидуют ей и за ее спиной сплетничают. При этом они не вспоминают о тех заботах и обязанностях, которые легли на ее плечи, а только о повышенной зарплате и о том, что должны ей подчиняться, хотя еще вчера чувствовали себя с ней на равных. И ей изо дня в день приходится биться за свой авторитет, за правду, за дисциплину, за авторитет школы». Ему очень захотелось поговорить с ней, и он сказал:

— Немного болгарских слов я запомнил еще в Москве, ведь я проучился в военной академии три года…

Она молча кивнула, решив, что вряд ли узнает от него что — либо существенное. Недаром говорят: о чем военные умалчивают, об этом их спрашивать не стоит. Эту истину первым открыл ей Милан…

— Я жил там с двумя болгарскими товарищами. Один из них — Борис, тот, что из Бургаса… Когда он пригласил меня в гости… — Полковник остановился, что — то быстро подсчитал в уме и продолжил: — Это было восемь лет назад. Я решил заняться языком, чтобы чувствовать себя свободнее, например, самостоятельно купить хлеба или заказать обед в ресторане…

— А по службе вам знание языка пригодилось?

— Перед служебной командировкой в Болгарию пришлось штудировать болгарский более основательно. Правда, принимающая сторона обязана предоставлять переводчика, но если гость хоть немного знает язык и историю страны, то отношение к нему совсем другое.

— И вы этим пользуетесь, чтобы добиться более высоких результатов командировки? — насмешливо спросила она.

Он аж заерзал с досады:

— Да, вы правы, я усердно изучал болгарский и историю страны, чтобы как можно лучше выполнить порученное мне дело, но в то же время я стремился, чтобы мое пребывание в Болгарии было не только полезным, но и приятным…

Она поняла, что невольно обидела его, и попыталась исправить свою оплошность:

— Вы, несомненно, образцовый офицер.

На какое — то мгновение он даже опешил: слова и тон, каким они были произнесены, напомнили ему Ольгу. Слушая его рассказы о воинской дисциплине, о воспитании солдат, о войне в Корее, жена смотрела на него влюбленными глазами и время от времени восклицала: «Милый, ты — образцовый офицер! Нет, ты просто выдающийся офицер!» Тем более неприятно было услышать знакомое восклицание из уст этой неглупой женщины.

— Я вижу, что в кадровых вопросах вы разбираетесь лучше, чем главное управление кадров министерства, — сказал он, слегка поклонившись, и она не уловила в его голосе ни капли иронии.

— Да, в людях я разбираюсь лучше, чем вы думаете, — быстро парировала Мария, а про себя отметила, что, видимо, опять чем — то его обидела.

— В таком случае ваша оценка мне льстит.

— Послушайте, уважаемый, я говорила вполне серьезно…

— Я, уважаемая, полагал, что имею честь ехать в вагоне первого класса с преподавателем, а не со специалистом по военным кадрам…

— Бросьте эти шуточки, уважаемый! Может, я что — то не то сказала, но уверяю вас, это вышло совершенно случайно.

Ее слова привели Гавлика в замешательство. За четыре часа он успел убедиться, что она за словом в карман не полезет. А может, она готовит более коварный удар?

— Придет время, когда в армию будут призывать и женщин… Нет, не хмурьтесь, я думаю не о войне, а о мирном времени… Вот когда побываете в казармах, в учебных центрах…

— Хотелось бы мне, чтобы вы хотя бы день побыли в моей шкуре. Вот тогда бы вы узнали, что такое восемьсот детей, сорок учителей, из которых тридцать пять женщины… Хотелось бы посмотреть, как бы вы чувствовали себя к вечеру…