Верность памяти - Йожа Герольдова

— Бросьте эти шуточки, уважаемый! Может, я что — то не то сказала, но уверяю вас, это вышло совершенно случайно.

Ее слова привели Гавлика в замешательство. За четыре часа он успел убедиться, что она за словом в карман не полезет. А может, она готовит более коварный удар?

— Придет время, когда в армию будут призывать и женщин… Нет, не хмурьтесь, я думаю не о войне, а о мирном времени… Вот когда побываете в казармах, в учебных центрах…

— Хотелось бы мне, чтобы вы хотя бы день побыли в моей шкуре. Вот тогда бы вы узнали, что такое восемьсот детей, сорок учителей, из которых тридцать пять женщины… Хотелось бы посмотреть, как бы вы чувствовали себя к вечеру…

Он тяжело вздохнул и задумался: несомненно, язык — благословение и проклятие этой женщины. Она брюзжит с той самой минуты, когда они сели в поезд.

— Хорошо, я готов пересмотреть свою точку зрения и впредь считать ваши слова наградой, как поездку в Болгарию.

— Так поездка для вас награда?

— Чему вы удивляетесь? Наше начальство, к вашему сведению, не отличается особой щедростью.

— Не хотите ли вы оказать, что армейское начальство так же скупо, как беланские виноделы? Те, перед тем как открыть свой кошелек, десять раз крякнут с досады…

Гавлик громко расхохотался, и оба сразу почувствовали облегчение.

9

Полковник закурил сигарету, с молчаливого согласия спутницы приоткрыл окно, чтобы купе хотя бы немного проветривалось, и вернулся к только что затронутой теме:

— Судя по меткой характеристике, вам доводилось общаться с беланскими виноделами, не так ли, товарищ директор?

— Я училась в Беле, — объяснила она, искоса наблюдая за ним. — Училась там в педагогическом училище.

* * *

В сущности она сказала правду, точнее, полуправду. В Беле она сдавала выпускные экзамены. А потом ездила туда лишь за вином для Милана… С беланскими же скрягами она имела дело позже…

Телега подпрыгивала по неровной дороге, от лошадей разило потом, от Кукача — дешевой водкой, табаком — самосадом и не стиранной со времен последних праздников одеждой. Но она не замечала ничего, потому что со вчерашнего дня окружающее перестало для нее существовать.

Лошади шли не разбирая дороги, прямо по кочкам. Наконец на одной из них телега перевернулась. У Марии едва не сорвалось с языка ругательство. Она уселась в стороне на связанных перинах и принялась растирать ушибленные колени. Разобранная кровать прищемила ей ноги, разорвав последние чулки. А где же изголовье кровати?

Мария взглянула на здание школы — они уже взобрались на вершину холма, который был виден из окна ее комнатушки. Значит, изголовье кровати осталось там внизу, в долине.

— Давайте вернемся, — обратилась она к возчику.

— Зачем? — спросил он, не выпуская изо рта трубки.

— Мы позабыли изголовье кровати.

— Я не люблю возвращаться с полпути, пани учительница, это плохая примета.

— Оставьте ваши приметы при себе, пан Кукач. Что же, из — за ваших примет я должна покупать новую кровать?

Он повернулся к ней и смерил ее презрительным взглядом:

— Молоды вы еще старика учить…

— Возраст — это не патент на ум, — ответила она заученной фразой, которая, по мнению студенток педагогического училища, служила подтверждением, что профессор дурак.

— Сколько бы вам ни стукнуло лет, вы все равно останетесь женщиной.

Кровь ударила ей в голову: этот голодранец, избивающий жену и наводящий страх на всю округу, смеет оскорблять ее!

— Поверните обратно! — приказала Мария строго, будто перед ней сидел ученик. — И ни слова больше… Если откажетесь… — Она сунула правую руку под свой ободранный зеленый макинтош и вдруг почувствовала, что еще немного, и она расплачется.

Возчик хмуро посмотрел на неполноценное существо в юбке, стремившееся поучать и приказывать, проглотил слюну и — остановил лошадей…

* * *

За Тесарами мимо них проехал запыленный мотоцикл с коляской. Сначала она не обратила внимания на серые фигуры в касках и только немного погодя осознала, что это те, против кого сражался ее Милан.

Затем их обогнал грузовик с такими же серыми фигурами, сидевшими рядами. За ним проследовали запыленный «опель» и два грузовика без скамеек, набитые людьми — мужчинами и женщинами. Ей даже показалось, что там были и дети. За вторым грузовиком шла открытая машина с пулеметом.

— Господи боже! — взмолился Кукач.

— Смотрите за дорогой, — напомнила Мария.

— Лучше бы нам вернуться, ведь они хватают всех, кто попадется под руку…

— Ну и что?

Ей предстояло проехать еще километров шестьдесят, чтобы попасть домой, и торговаться с Кукачем она не собиралась. Он и так получил хороший урок, когда все — таки вынужден был вернуться за изголовьем кровати.

— Они хватают людей, отвозят их куда — то за Тесары и расстреливают…

«И женщин, и детей?» — хотела она было спросить, однако промолчала и постаралась отогнать ужасные мысли, которые не укладывались у нее в голове. Но ей это не удалось, ведь она собственными глазами видела, как грузовики свернули с шоссе и медленно затряслись к лесочку по колдобинам проселочной дороги.

— Папаша, нельзя ли побыстрей? — обратилась она к возчику, чтобы подавить в себе страх.

— Лучше я вернусь, — раздраженно и в то же время решительно заявил он.

— Вы сделаете то, что я вам прикажу!

— Если я не вернусь, мне крышка…

— Вам будет крышка, если вы меня не послушаетесь. И мне ни чуточки не будет вас жаль! — крикнула она с досадой, сознавая, что грубость сейчас ее единственное оружие.

* * *

Сосед с их улицы выслушал ее молча и, как ей показалось, равнодушно. Это был старый железнодорожник, за год до войны ушедший на пенсию. Сейчас он ничем не занимался — очевидно, хотел, чтобы в округе забыли о том, как на Первое мая он носил транспаранты социал — демократов, как ходил во главе колонны вместе с членами районного комитета.

— Ничего, скоро все забудется, — утешал он Марию, не выпуская изо рта трубку, напоминавшую ему о старом добром времени, когда он еще не бросил курить из — за астмы. — Потом выйдешь замуж, пойдут дети… Все пройдет, все забудется.

— А вы уже все забыли, дядя Мего? — спросила Мария с укоризной в голосе.

— Что забыл, Кошечка? — переспросил он, не выпуская трубки изо рта, и ей показалось, что, когда он назвал ее ненавистным детским прозвищем, в глазах у него блеснул лукавый огонек.

— Все, во что верили раньше, ради чего ходили в колоннах…

— Знаешь, мне ничего другого не оставалось, — печально ответил он. — Сейчас такие порядки, что…

— И раньше порядки были не лучше, просто тогда вы их не признавали.

— Что творится на белом свете! — воскликнул он, покачивая седой головой и прикрывая покрасневшие веки. — Что творится на белом свете! Даже женщины бунтуют…

— Вы, дядюшка, тоже считаете, что место женщины у плиты?

— Я говорил о том, — перебил он ее, — что против существующих порядков стремятся бороться даже женщины. Если я этого дождался, значит, не зря прожил жизнь.

* * *

Они даже не здоровались. Она знала его только в лицо. Он был мелким служащим на мельнице. И вот он пришел к ней с поручением, уловив момент, когда, кроме нее, дома никого не было. Он появился, как только мать скрылась за углом — она пошла за чем — то в магазин.

— Вы, вероятно, догадываетесь, от кого я пришел. Нам нужны деньги, много денег. Это приказ.

По правде говоря, она представляла себе все совсем иначе — проще и романтичнее. Вот если бы ей принесли приказ от Мего, что она должна уложить рюкзак и уйти куда — нибудь в Карпаты…

Она с трудом скрыла разочарование, вообразив, как будет выпрашивать деньги.

В заключение гость добавил, что передавать ему ничего не надо. Просто, когда она соберет приличную сумму, пусть положит у стены дома треугольный осколок от цветочного горшка.

— Обязательно треугольный, — уточнил он и предостерег на прощание: — Ну а если что случится, мы с вами не знакомы. Вы меня поняли, пани учительница?

* * *

— Кому нужны деньги? — спросил шепотом папаша Михал, к которому Мария вместе с подругами бегала пробовать вино совсем молоденькой девушкой.

Она перестала наведываться в его погреб, как только осознала, что Анечка, девушка чуть постарше ее, с лицом мадонны, расплачивается за угощение здесь же, где — то за бочками… Через некоторое время на шее у Анечки появилась золотая цепочка, а на пальто — такой меховой воротник, на какой ее отец не мог заработать на нефтеразработках в Гбели. Недаром в городке говорили, что у папаши Михала даже сапоги набиты сотнями.

— Чем меньше знаешь, тем меньше шансов проболтаться, — пыталась уйти от его расспросов Мария: она боялась, что если сознается в неведении, то он поднимет ее на смех.