Верность памяти - Йожа Герольдова

Мария была благодарна ей за это: по крайней мере, учительница не видит, как она вспыхнула до самых корней белокурых волос. Все ее здоровое естество взбунтовалось: она не желала быть вещью, которую можно беззастенчиво разглядывать, как телку на ярмарке. И кто? Этот гарнизонный красавчик в зеленом мундире с нашивками на воротнике…

Через магазин Мария не пошла — предпочла черный ход. Пробираясь между домами, она ощущала острый стыд от того, что родилась девушкой. Да и учительница хороша: вместо того чтобы заклеймить этого человека, она мечтательно улыбается, склонив голову…

С тех пор Мария стала избегать военных. К Игрингам она теперь ходила в первой половине дня, пока ловеласы в зеленой форме гоняли солдат на учебном плацу или скакали на лошадях.

3

— «Карлово», — громко прочла Мария надпись на табличке, на этот раз уже умышленно.

— Девять сорок семь, — произнес Гавлик заученным тоном, будто объявлял точное время по радио. — Мы должны были бы уже отправиться.

— Неплохо бы умыться, — сказала она вслух. — Вам не трудно снять мой чемодан? Будьте так любезны.

— Как только поезд тронется, — уклончиво ответил он. — Кстати, в умывальнике есть бумажные полотенца и жидкое мыло.

— Не люблю вытирать лицо бумагой… Если вам трудно, я могу и проводника попросить.

Гавлик встал и, сделав несколько энергичных движений, вытащил из сетки ее чемодан. От нее не ускользнуло, как при этом исказилось его лицо. Она мгновенно рассердилась: «Вот так кавалер! Флиртовать — так всегда пожалуйста, а снять чемодан ему, видите ли, не хочется…»

— Спасибо, — пробурчала она. — Если для вас это так трудно, могли бы и сказать. Вы мне ничем не обязаны.

— А вам, уважаемая, не следует злоупотреблять профессиональной самоуверенностью. Я не собираюсь исповедоваться, но у меня была травма позвоночника.

Она сжала зубы и почувствовала, что краснеет.

— Простите, — прошептала она.

Конечно, сказанное им могло не соответствовать действительности. Он мог все просто выдумать, чтобы оправдать свое нетактичное поведение, ведь истинность его слов все равно не проверишь. А что, если он сказал правду?.. И все-таки она не стала выражать притворное сочувствие или демонстрировать показную женскую заботливость.

В купе Мария вернулась свежая, раскрасневшаяся. Она убрала в чемодан продолговатую, из ткани в горошек косметичку и щелкнула замками.

— Пусть останется здесь, — положила она руку на чемодан, заметив, как заерзал сосед, и с нескрываемым интересом спросила: — У вас это последствия войны?

— Нет, — ответил он безучастно.

«Он для этого слишком молод, — решила она. — Конечно, ему далеко за сорок, может, даже около пятидесяти, но все-таки он солдат мирного времени. Военные бури пронеслись над ним, когда он ходил еще в коротких штанишках…»

Разумеется, он не собирался рассказывать ей, что травма позвоночника — это расплата за любовь к быстрой езде. Страсть к машинам он питал с детства. Но такова уж ирония судьбы: классный наставник по ошибке рекомендовал молодого человека не в механический, а в строительный техникум. Однако любовь к машинам Гавлик сохранил на всю жизнь. И вот эта нелепая катастрофа, месяцы в гипсе…

— Я не пыталась прибавить вам возраст. У меня это просто с языка сорвалось.

— Так на чем же вы основывались? — спросил он смеясь.

— Элементарный подсчет. Ведь я умею считать, писать, складывать, вычитать, умножать и делить, — зачастила она в привычном для нее темпе, который повергал ее собеседников в молчаливое отчаяние.

— У меня такое впечатление, что вы, кроме того, знаете прописные истины… Только вот в геронтологии несильны…

— В геронтологии?

— Так точно. Я наверняка старше вас.

— Я не нуждаюсь в комплиментах.

— Так не провоцируйте собеседников, чтобы они их вам говорили.

— Уважаемый, если вы думаете…

— Уважаемая, почему это мы с вами от самой Софии грыземся, как две злые собаки?

«А он не тюфяк и вовсе не похож на тех, кто просиживает штаны и выжидает случая, чтобы услужить начальству», — подумала она, а вслух спросила:

— Вы любите подпускать шпильки, не так ли?

— Я скорее обороняюсь.

— Неправда.

— Профессия накладывает на человека неизгладимый отпечаток, вот он и становится задирой поневоле…

— Я о последствиях войны всерьез спросила…

— А я воспринял это, пани Арбетова, как намек. Но если быть точным, война меня лишь слегка коснулись.

— С какого же вы года? — спросила Мария по привычке строгим тоном.

— С двадцать третьего.

— Правда? — удивилась она. — Значит, вы все-таки участвовали в войне?

— В Словацком восстании, — бесстрастно уточнил Гавлик. — С первого до последнего дня.

— И с тех пор вы все время служите, — продолжила за него Мария.

— Если исключить отпуска и лечение в госпиталях. «Значит, он полковник, а может, и генерал», — подумала Мария и, вздохнув, воскликнула:

— Боже, за это время выросло целое поколение! Прошла половина жизни… Я, кажется, перед восстанием выпускные экзамены сдавала.

— И с тех пор вы все время преподаете?

— Да как вам сказать…

— Что, бросили работу в школе?

— Нет, я стала директором. Но иногда так хочется побыть простым преподавателем. Хотите верьте, хотите нет, а я говорю правду.

— Я вам верю. Только вот хотел спросить… В общем, мне никогда не доводилось встречать преподавателя, даже директора, который отправлялся бы в отпуск в начале учебного года.

Она рассмеялась. Сейчас ей казалось, что школа отошла в далекое прошлое, почти в доисторические времена.

* * *

Да, того, что выпало на ее долю летом этого года, она не пожелала бы даже своим недругам. Пришлось следить не только за ремонтом в школе, но и за строителями, которые привыкли по ходу дела радеть о своей избушке в родной деревушке.

В последний день августа в школу прибыла приемная комиссия. Мария встретила членов комиссии и, поболтав с ними немного, сбежала в прокуренное кафе, чтобы посидеть там, положив ногу на ногу, за чашечкой невкусного черного кофе. А после обеда с актом комиссии она направилась прямо к заместителю председателя национального комитета. Секретарша и оглянуться не успела, как Мария уже оказалась в его кабинете.

— Завтра я уезжаю в отпуск, — сообщила она как о чем-то само собой разумеющемся, предварительно доложив о завершении ремонта.

— Никуда ты не поедешь, — отозвался заместитель, сидевший у другого конца огромного полированного стола.

С этим человеком Мария учительствовала в Прешове сразу после войны и потому в разговоре с ним придерживалась полуофициального тона.

— Нет, поеду, — повторила она спокойно, но решительно.

В последнее время она чувствовала, что совсем выбилась из сил. Засыпала только со снотворным. Ее собственные дети избегали встреч с ней, и даже мать притихла.

— Сейчас это невозможно, — возразил заместитель полуофициально — полудружески. — В школе без тебя не обойдутся.

— Ты знаешь об этом меньше, чем ваш вахтер, — заявила Мария. — Когда ты в последний раз вел урок?

— Я не потерплю личных выпадов! — парировал заместитель уже более раздраженно.

— А я не потерплю официального тона, особенно когда он не обязателен… И в отпуск я пойду с субботы. В противном случае ищи себе нового директора…

— Подбором кадров я не занимаюсь… И куда же ты намерена уйти, если не секрет?

— Секрета тут никакого нет, только не пытайся иронизировать. Ты отлично знаешь, что ирония никогда не была твоей сильной стороной… Ну а я хотела бы перейти на редакторскую работу… Не веришь? — спросила она и сразу поднялась.

Заместитель знал, что при нынешнем дефиците кадров ее везде возьмут с радостью…

* * *

— Главное, что я наконец в поезде, — сказала Мария, заерзав на своем месте, — и еду в Бургас. И не будет ни школы, ни пыли в коридорах. А как только я окунусь в море, товарищ полковник…

— Откуда вам известно, в каком я звании? — удивленно воскликнул Гавлик.

— Я угадала?

— Вы это высчитали?

Она отвела глаза в сторону, чтобы не видеть его недовольного взгляда, а про себя подумала, что, наверное, не стоит дразнить его: ведь в общем-то он человек неплохой и ведет себя вполне, прилично.

— А почему вы так поздно едете в отпуск, товарищ полковник? Неужели вам захотелось помокнуть под балканским дождем? Или вас привлекает ароматная плиска?

* * *

О том, что учения армий Варшавского Договора будут называться «Щит», Гавлик узнал одним из первых. Он сразу ясно представил себе, сколько встанет проблем перед их штабом. Правда, он отвечал за работу только на своем участке, но мог судить об этом на основании многолетнего опыта, в том числе на основании опыта учений «Влтава», в которых он принимал участие. Однако учения «Щит» превзошли его ожидания и учения «Влтава» казались ему теперь детской забавой.