Остаточные явления - Дмитрий Беловолов

Настало время обеда. Синий потащил меня в кафе. Стали заказывать и я потерялся в выборе, но синий пришел на помощь.

– Жиденького тебе надо поесть.– сказал он с отеческой заботой в голосе, будто к чему-то меня подготавливал и я взял куриный супчик с лапшей.

Я уже заканчивал работу, когда бородатый, стоя в дверях произнес.

– Сейчас самое время – и скрылся. На часах было шестнадцать сорок пять. Я положил инструмент и вышел из душегубки.

Спустился в подземный переход, соединяющий бренный мир с мариной. Это двадцать метров вечной печали и сырости, которая настроила на нужный лад-концентрацию, как перед концертом. И вот, я в черных плавках, в руке маленькая пластиковая бутылка, в которой уже лежит мой паспорт, осторожно вошел в воду, стараясь ни на кого не обращать внимания, хоть и имели место экземпляры достойные в ту роковую минуту.

Я уплывал все дальше и дальше от них и от себя. Иногда я оглядывался. Все-таки земля держала, но для меня она была всего лишь точкой отсчета. Сначала я замечал едва различимые очертания людей, потом они превратились в огромную телесную массу неаполитанской светло- желтой. Она молчаливо кипела позади. Моя любимая краска. Ей я всегда заканчиваю картину, чтобы я не писал: и закаты, и рассветы. Уже через час я увидел изумрудного цвета горы. Зрелище было бесподобным. Мне никогда не нравился зеленый, а тут он возымел на меня притягательную силу. Я вспомнил куст жасмина и женщину, которая жила в нем. Я так и не дописал ту картину. А надо ли? Она проверяла меня на прочность. Проверяет и сейчас, когда я от неё удаляюсь, соблазняет своим изумрудным взглядом. Вернется ли, подлец? Я плыл к другой, я повторял её имя, чтобы не сбиться с курса.

Сначала отказала левая нога. Я взял саморез, привязанный к шнурку плавок, и стал бить им по ноге. Но ничего не выходило. Нога болталась, как чужая пьяная жена, которую нужно довести до дома. Через какое-то время к ней присоединилась её пьяная подруга. И я с двумя этими дурами решил переплыть море? Они были готовы на все ради меня, но сообразив, вовремя нажрались и превратились в бесчувственное мясо. Время от времени они очухивались, благодаря ударам самореза. Это позволяло мне плыть дальше. Страха не было, ничего не было, только было от чего-то весело. Я впервые за много лет чувствовал жизнь. И у этой жизни не было свидетелей. Только синие волны задавали ей темп – то усиливали, то ослабляли её биение. Я дрейфовал на этих волнах, как мешок с дерьмом, все дальше унося за собой свой неповторимый вкус, цвет и запах.

Вдруг, впереди себя, в метрах пятидесяти заметил моторную лодку, красно- бело- черную. Лодка была оживлена смехом и женскими криками. Немного посомневавшись, двинулся к ней. На одних руках. Хладнокровие покидало меня, сменившись радостью встречи с дружинниками Господа. Волна усилила свой бег, стала совсем черной или почернело у меня в глазах. Я снова сдавал экзамен на значок « Умею плавать 25 метров». Солнце сияло мне в лоб сильней обычного, вырывая из меня крик ослепленного долгожданным счастьем. Я выходил на свет. Все были в сборе: кучка бултыхающихся людей в оранжевых спасательных жилетах-то были любители открытого моря. Они радовались, как дети, но с моим появлением смех сменился непонятным молчанием, будто урода узрели.

– К вам можно? – спросил я человека в черных очках и черной бейсболке. Он стоял на мостике и подавал всем оранжевым руку.

– Давай залезай.

Я дождался, пока все оранжевые залезут, все-таки, они деньги платят, и еле заполз сам. Ноги меня не слушались, они были точно из ваты и кровоточили.

Катер взревел и взлетел над водой. Все сидели и молчали, изучая бутылочку у меня в руках. Вдруг один, самый любопытный, спросил.

– А что это у вас в бутылке?

– Паспорт – немного поколебавшись ответил я.

– А зачем вам в море паспорт?

– Я путешествую – поражаясь самому себе, насколько исчерпывающе, ответил я.

Все опустили головы и думали про меня наверняка плохо. Из их нависшего молчания упреком сорвалость только слово «Турция».

Через минут пятнадцать катер достиг берега. Я чувствовал себя пришельцем из космоса, прибывшим с другой планеты с целью взять пробы земли обетованной, а также обогатить её аборигенов знаниями и технологиями выживания в открытом космосе. Не хватало только солнцезащитных очков, чтобы не доставали фанатики, ведь я был обезвожен и ослаблен, а значит в свободном доступе пользования.

Кое-как спустился на берег. Земля пошатнулась у меня из под ног и я упал, крепко сжимая бутылочку. Нашел пустое местечко на песке и залег. Это был неизвестный мне пляж. Вблизи от меня стояло белое здание годов пятидесятых. И кругом пятидесятые: и музыка и женщины и обезьянка на плече у полосатого дяди – тоже от туда. В глазах все стало убыстряться, будто я смотрел какое-то старое кино про счастливых людей. В ушах стоял гул. Перезагрузка. Я отрубился.

Не знаю сколько я так проспал, но жизнь с открывшимися глазами показалась лучше обычного. Правда, все так же хотелось пить и жрать, только воспоминание о недавнем киносеансе билось свежей тревогой где-то в затылке. Чудеса какие-то! Так я прошагал два километра до своего пляжа, осмысливая эти чудеса и свой заплыв, не веря, что вернулся живой. Откуда-то появились силы, и я направился прямиком на работу.

Работал, как заведенный, хотя еле стоял на ногах.

Появился один из маляров в апельсиновых шортах. Началось слюновыделение. Дышать стало тяжело. Он глядел на меня и удивлялся моему ресурсу стойкости.

– Хватит Димон, заканчивай. Отдыхать нужно.

Подошел довольный хозяин и что-то возбужденно принялся рассказывать маляру.

– Наши его перехватили! – Оторвалась от него фраза и ударила мне по голове. «Да, план-перехват удался» -подумал я.

– Три километра! – Слетело с него снова. «Неужели я столько проплыл?!»

– Чуть не ушел! – радовался хозяин и я радовался вместе с ним. «Да, это- маленький шаг для человека, но огромный для всего человечества».

Мне было не успокоиться. Вокруг тоже все шумело или прорезался слух? Я стал лучше слышать. Бог даровал мне слух! И слышимое стало проклятьем, разрывало меня на обрывки слов и звуков. Люди бросались словами, как яблочными огрызками, как семечной шелухой и весь этот мусор доставался мне беспечному, всепоглощающему слушателю, и даже чайки, проносящиеся на до мной, посмеивались. Где я?

– На седьмой ступени- произнесла старуха, карабкающаяся на гору, цепляясь клюкой. Какая еще ступень? Зачем мне это? Куда меня выбросило на этот раз? Кто все эти люди, говорящие на одном со мной языке, и величие его меркнет с каждым слышимым словом и родство его не так меня радует, как раньше? Что со мной случилось? Или тот, кто оказался близко, становиться ближним и уши его дарованы всем и тело его ест тот, кто слышит его. Откуда у меня эти мысли? Без паники.

Я не находил себе места, точки опоры не находил. Она растворилась в этом картонном городке, оставив на нем загадочное пятно, вроде тех чайных пятен, похожих на слюнявых мутантов, которыми я забавлялся в начале своей голодной романтической карьеры, что и привело меня к безобразному состоянию духа и растворенности во всем, чего касался мой вымирающий ум, ищущий, как слон для себя, последнее пристанище. Так я слонялся по городу в поисках новых ощущений и слухов, точно персонаж из компьютерной игры – набирал очки, в виде недопитых бутылок с газировкой, выгорал на солнце. К часам четырем шел на пляж поглазеть на теток.

– Что смотришь? Женись, тогда и будешь глазеть – рявкнула одна толстожопая фемина. Но попадались экземпляры получше. Целую неделю наблюдал за одной чудесной девушкой. Мне хотелось узнать её поближе, ведь у неё была самая аппетитная задница на пляже. Известно было только то, что она замужем за пляжным администратором, который в перерывах между любовными утехами с ней, предоставлял шезлонги и лежаки. Жили они тут же на пляже, в пост модерновом бунгало восьмидесятых годов постройки.

Я был подле неё и искал момента сцепиться с ней языком. Когда же она забирала шезлонги в стойло и закрывала лавочку, я уличил момент для своего выхода.

– Вам помочь

– Да, если можно

– Как вас зовут?

– Камилла —нехотя ответила она.

– Я Дима

– Ставьте поплотней Дима.

– Вот так?

– Да.

– А знаете, я знавал одну Камиллу.

– Да что вы говорите!

– Она была скульптором, и можно сказать единственным гениальным скульптором женщиной этого мира, оставаясь при этом женщиной. Звали её – Камиль Клодет. Была влюблена в Огюста Родена. Вы знаете, кто такой Роден? – Камилла помотала головой и посмотрела на меня с ненавистью, как-будто нашла во мне того самого, не уловимого, кто спаивает её мужа.

– Ну, вот! – продолжал я – За это и поплатилась. Тот был женат и пожелал остаться в браке, нежели с какой-то там художницей. Бедная Камилла сошла с ума от любви к этому придурку. Такая вот история о Камилле и ее любви.