Остаточные явления - Дмитрий Беловолов

– А насколько договорился, если не секрет.

– Двести пятьдесят.

– Я меньше семисот бы и не тронулся. Да, вляпался ты в историю.

– Выбирать не приходиться. Вы заказчика давно знаете?

– Да! Он нас периодически приглашает. Вот эту гостиницу мы тоже делали.

– Срубили бабла небось?

– Да так.

По их цветущему виду на лицах, было видно, что ребята не парились особо. Все у них пучком. Меня то заказчик попросту съел с потрошками моими доморощенными. Нашел дурака рукастого, а я и рад стараться. Но ничего не поделаешь, договор – есть договор. Работа уже не доставляла мне прежней радости, и вопреки всем запретам я искал момента поскорее смыться на пляж.

К часам трем я с художниками созрели для мороженного. Самый доступный продукт для поддержания тонуса. Брали, что по проще, да по дешевле, без извилистых форм. Только я один из нашего худсовета сомневался в выборе. Какое на этот день? Серебряное или золотистое? Что случиться со мной и с геополитической картиной мира после съеденного? Обертка, этот долбанный фантик имел для меня колоссальное значение.

Мороженное «ГОСТ» – классическое сочетание: красное, белое, черное. Для работающего гостя, как для меня, самое подходящее, но выдавать ГОСТовские результаты на радость местным аборигенам я не намерен. Есть «Фараон» – сделаю одолжение ментам, чего гляди, столкнусь с ними, когда буду отливать на чью- нибудь грядку и они на свой счет поставят галочку по раскрываемости преступлений за текущий месяц. Есть «Картошка» – это же «Бульбаши» – белорусы, что-то им перепадет, но не сегодня. Вчера пробовал, оно самое дешевое и самое вкусное, все в шоколаде, и когда ешь его, вся моя бредятина на мгновение пропадает скорее всего в самой Белоруссии и окрашивается потерянным, белым цветом еще не тронутого холста. Попробую то и другое с минимальным отрывом пока меня не признали полезным гостем для местной общественности, пока не сойдет фараонова спесь и не прорастут картофельные пряди на моём белорусском челе, если верить далеким предкам. Эскимо в серебряной обертке, его лунное сияние я оставлю на вечер, когда потеряю бдительность ума и отойду ко сну, свободным от душных бредней прошедшего дня, с «Лунной сонатой» на слуху и обглоданной деревянной палочкой во рту вместо соски. Ну, а «Магнат» мне не по зубам. Он с орешками и для него нужно избыточное честолюбие и деньги, хотя это мороженное и есть тот правильный выбор, уравновешивающий моё душевное состояние со всей геополитической и экономической картиной мира.

– Ну, бери уже, Димон – поторапливали коллеги.

– Сейчас, сейчас – дрожаще продублировал я.– «Фараон» пожалуйста. Раскрываю его, кусаю и думаю не произойдет ли чего с Египтом или на худой конец с Украиной – съедаю замороженный мир целого народа.

Синий взял тоже «Фараона»

– Не буду больше брать его, тут орехов полно, зубы уж не те – морщился синий, хотя зубы у него были большие и ровные, как у настоящего южанина. Бородатый уплетал эскимо в серебристой фольге, времен «Старика Хотабыча». Выстроились в шеренгу, по старшинству. Охлажденные, уткнулись в синеву моря, для которой каждый из нас наверняка выбрал бы свою краску, чтобы рассказать о его пределах и своем сухопутном томлении.

– К вечеру будет шторм —сказал бородатый —Вон уже… Собирается войско.

Для меня это значило, что я сегодня останусь на берегу и значит нужно искать себе развлечение на суше.

– На том берегу Турция?

– Да, Турки живут.

– И сколько километров до них?

– Где-то 360. А еще, правее, Болгария. Там жизнь – мечтательно заключил бородач – и недвижимость там недорогая.

После работы: изможденные, потные и вонючие – решили пройтись по злачным местам. Винца попить. Мудрый бородач от ранних вливаний отказался, сославшись на еще какие-то дела. Остался я, да взбодренный синий, не терпевший поскорее углубиться в вина. Долго ходили по городу, выбирали место. Синий тревожно смотрел по сторонам, осторожно переходил дорогу, сомневаясь в правильности перехода и вообще, чем-то был взволнован. У меня сложилось впечатление, что он вообще в первый раз выходит в свет.

– Давай уже здесь – указывал я на очередную разливочную.

– Нет, здесь нас наебут, да и потом я знаю эту бабу за стойкой, она разбавляет водой.

– Тогда здесь – показываю на холодные интерьеры голубого цвета заведения и жду от синего ответной реакции.– здесь я с маман своей дегустировал.

– И как, нормально? – не доверял синий – ну, ладно давай здесь, – согласился наконец он – дальше все равно ничего нет.

Эта фраза местного синего, безответственно брошенная им в пропасть, слегка меня напрягла. Я действительно представил, что там, дальше – ничего нет, мы сидим на краю. Там, дальше, пустота – вина нет, женщин нет, только одинокие виртуальные магнолии своими лампочками-цветками освещали асфальтовую дорогу в никуда. А раз это так, то единственное, что нас оберегало от края и попыток сорваться в этот обманчивый путь – разговоры о том, чего в данный момент действительно не хватает – о женщинах. Ввиду своей не опытности в этом вопросе, наш разговор приобрел одностороннее движение, я только успевал вворачивать одобрительные знаки на его пути и сглатывать слюну, выделявшуюся от похотливых откровений ловеласа-затейника. Он советовал брать телку и идти с ней на горную речку.

– Тебе на речку нужно. Барышни там сами раздеваются- поведал синий. Я сидел и слушал о его очередном похождении, как последний задрот, мысленно представлял себя зрителем, случайно оказавшемся в кустах, и он все никак не унимался, расширяя мой кругозор.

На земле я заметил брошенные брошюры с воззванием к господу от свидетелей Иегова. Мне вспомнился брат, который был бы не в восторге, увидев это.

– Они тоже здесь орудуют – показал я на землю.

– А, эти то, да. Саша плотник из них же.

И я рассказал о своем счастливом брате. Он выслушал и глубоко задумался. Все-таки недоставало женщин и мы оба это понимали, поэтому синего потянуло домой.

– Найди себе барышню – напоследок сказал он и ушел. Я взял еще стаканчик и пошёл к себе, цепляясь озабоченным взглядом за женские задницы. Уже сидя на ступеньках своего прибежища вкушал черную ночь и запивал ее красным, отгоняя от себя еще один день без моей женщины. Подул свежий ветерок и я почему – то вспомнил о матери. На пороге показалась она в скромном халатике с голубыми цветочками.

– Добрый вечер. Это вы мой сосед?

– Да. Это вы принесли с собой свежий ветерок?

– Она улыбнулась, обнажив на щеках маленькие ямочки.

– Как вас зовут?

– Я – Дима.

– Я – Оля.

Я чуть не подавился вином на ее имени. Ей было на вид лет тридцать семь. Самый сок, правда, слегка забродивший. Она с любопытством принялась меня разглядывать. Да уж, было на что посмотреть.

– А как вы устроились? Можно посмотреть на вашу комнату.

– Хотите сравнить, кому повезло больше. Пожалуйста – и я отрыл свою дверь, пропуская её вперед. Она сразу уселась на мою кровать, оголив свои ножки до задницы, проверила на прочность, слегка на ней попрыгав.

– О, у вас лучше – глядя мне в глаза, произнесла Оля и загадочно улыбнулась.

– Да, у меня еще тут животные кое-какие обитают, мокрицы. Вон ползут. – и показал на стайку.

– Она быстро поднялась и вышла из моей каморки.

Её призыв не сработал на меня. Проблема в том, что её звали так же, как мою мать. У меня было много Ольг, но эта почему-то, как-то по-особенному смотрела на меня, с материнской заботой в глазах, которой я не видел даже у своей матери. И еще этот подозрительный ветерок не выходил из моей головы. Мать всегда приносит свежий ветер в мою пустыню, при чём, этот ветерок, как правило, сопровождается криком неудовлетворенности чем-либо. Поэтому я всегда настороженно относился ко всем Ольгам, пугающим мое сознание одним только своим именем.

Первого кого я встретил на следующее утро, был маленький сынок хозяйки Наташи.

– Как тебя зовут малыш?

– Артем – ответил он уверенно, хотя ему было лет пять. Я же в его годы еще сомневался в представлении своего имени незнакомцам. Он взял меня за руку и потянул в малинник, сорвал ягоду и предложил мне. Я отказался, но он настаивал на том, чтобы я попробовал, и это показалось мне очень странным. И тут хотят подкормить и подкрасить. А может он меня спасал от чего-то? От голода.

Я почти ничего не ел в эти дни, разве, когда совсем прижмет. Ходил есть в столовую и в кафе при гостинице, где работал. Я чередовал их посещение по настроению. Один день столовский борщ с котлетами, в другой жиденький супчик с лапшой и непонятный гуляш в гостиничном кафе. Я не уточнял и не спрашивал, что ем, чтобы не ввергать свою голодную душу в новые противоречия. Делят. Пусть делят, только не влезают мне в голову. Но они лезли не только в неё, но и в мой желудок. Каждый раз, после очередного похода в столовую, гостиничный персонал смотрел на меня с рентгеновским подозрением, уличая во мне чужеродную массу. Наш. Нет, не наш. А все потому, что я красился- с необычайной быстротой и легкостью, дерзко менял местоположение, занимая должное место на картине мира и всего порядка, как в голове, так и в желудке. Не желая быть не тем, не нашим, не иным, не вашим, ни кем бы то ни было еще, только собой. Роковую роль играла моя белесая фамилия- как белый холст готовый принять на себя цветовой удар. Я так давно не писал, не смешивал краски, что все вокруг меня занялось этим делом, забирало у меня мою работу, соперничая в мастерстве со мной же. Сочетания цветов и их оттенки – все это имело здесь какое-то значение и свою игру, и для её природной красоты я был слеп. Единственным, что мирило меня с собой и со всем этим земным бредом, было море – слезы земли и всепрощающего неба.