Остаточные явления - Дмитрий Беловолов

Эта фраза застряла у меня в голове, как девятидюймовый гвоздь. Я войду в эту дверь, и этим же гвоздем вы её заколотите.

А небо тем временем заботилось, раздавая всем своим животным по заслугам. Кругом все рычало и гоготало. Голова раскалывалась, и море чеканило секунды сомнений. Звонить- не звонить. По дороге промчался огромный небесно-голубой рефрижератор, на котором большими буквами пронеслось слово «ДАМИР». Это ли долгожданный мир проехал мимо меня или мне показали, на что способна сила мысли. Сразу за «ДАМИРОМ» другой фургон – он вез детские игрушки, которыми развлекали меня уже сумасшедшего, увлеченного охотой за всеядным хищником, за самим собой. Игра света и тени закончилась. Где же занавес?. А может я и есть тот занавес. Как- то на одной свадебке я играл простую роль- роль занавеса. У меня был ошеломительный успех. Все рыдали от смеха.

«Видел» – сказал кто- то сверху и пошел дождь. Солнце пробилось сквозь облака, озарив огромную радугу. Бог показал свои цвета и на душе стало легче.

– Ты куда- спросил синий

– Схожу, посмотрю, что там за церковь такая.

– Иди лучше домой, там же у тебя женщина. Она тебе скажет…

– Что скажет?

Синий умолк, оставив меня без ответа, и перешел на другую сторону дороги. Теперь я остался без глаз, без ушей и без нуха. Куда идти? В подобных ситуациях, я шел по зову желудка? Но желудок молчал. Оставалось сердце и врожденное любопытство. Двинулся по магнолиевой аллее, которая и должна по расчетам вывести к улице Мира. Прохожие смотрели на меня и чему-то улыбались. Видок у меня был еще тот, заебанный. Я пребывал в великом сомнении и слюнявой печалью на лице подкармливал жизнерадостных прохожих. От их позитива меня подташнивало.

Я был на пол пути к цели, я почти дошел, как вдруг из неоткуда, как грибы выросла сладкая парочка в сером.

– Ваши документы?

– Я достал из заднего кармана свой обветшалый паспорт.

– Что с паспортом? Почему он мокрый?

– Попал под дождь.

Они внимательно его изучали и чему-то посмеивались.

– Где живешь?

– Снимаю коморку.

– Снимаешь значит. А регистрация есть?

– Какая?

– По приезду нужно регистрироваться.

Другой ринулся в сторону и остановил еще двоих проходимцев кавказской наружности.

– И этих берем. Пошли что-ли в участок. Занесем тебя в базу, а то ходишь тут неприкаянный.

Пришли в участок. Завели в кабинет. Все было похоже на театральную постановку с плохими актерами в местном драмкружке. Сфотографировали. Как бы вскользь обозвали «пидором», но я не поддался на провокацию. Хотелось домой. Отпустили. Я поспешил домой в надежде услышать что-то от той самой женщины, которая якобы является ответчицей о моем долгом пути во тьме.

Ольга куда-то спешила, на ночь глядя. Выглядела нервозной и неудовлетворенной.

– Я тебе оставила хлеб и огурцы на столе. Ешь, а то смотреть на тебя страшно.

– А вы куда?

– Я все, уезжаю.

Странно как-то. Она была здесь всего два дня и не дождавшись движений с моей стороны, наверно разочаровалась в мужском роде и решила покинуть то единственное место в этом шатком городе, где могла утолить свой голод и почувствовать хоть какую- то устойчивость этого мира.

Я взял сумки и последовал за ней к поджидавшему уже такси.

– Вот, что я тебе скажу – сказала она. Я напряг уши, в надежде услышать нечто удивительное. – Лечиться тебе нужно!

Она высветила меня во тьме. Я пошатнулся, и обрел равновесие, только когда покрылся выхлопным дымом от её уезжавшей в никуда повозки.

Утро выдалось пасмурным, и если идет дождь, то нужно сваливать, вместе, с тучами. Позавтракал оставленным мне Ольгой огурцом, собрал сумку, попрощался с мокрицами и вышел из коморки. Распрощался с Наташей. Ушел.

Перед отъездом, чтобы не отягощать себе путь, спрятал свой деревянный чемоданчик с красками под цементной отбивной плитой на пляже и пошел к заказчику.

Он должен мне еще денег. Но его на месте не оказалось. Так обычно и бывает: в день расплаты появляются дела по важней. Ждать я его не стал. Я жду только одного человека на земле и мне этого ожидания хватает на всех. Взял билет на поезд. Сел в его пустые и влажные плацкарты и умчался вслед за тучами, в Питер.

План был такой. В одно касание. Завладеть денежными средствами, купить плавсредство и на следующий же день отбыть обратно. Поезд коснулся Московского вокзала. Я забросил вещи в камеру хранения и пошел на Введенскую, к Лехе, за гонораром, который он получил вместо меня еще месяц назад. Знакомые двери все никак не хотели открываться. Я слегка нервничал, сказывался недосып на беспокойной плацкарте. Леху видеть не хотелось. При последнем телефонном разговоре он назвал меня «пидором», за то, что я не вынес за собой мусор. Неужели для меня никаких других эпитетов не находиться, кроме как этот. Открыла его жена. Трясущимися руками отсчитывала мне деньги- «Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, а тысячу ты нам должен». Отлично. Взял деньги и ушел. Кофе мне больше не предлагают в этом доме. Не очень то и хотелось.

Известным мне коротким маршрутом рванул на рынок. Рынок для рыбаков и охотников. Я не тот и не другой, но по моему виду можно было сразу определить, что я за фрукт и какие цели преследую.

– Нужна лодка.

– Какая?

– Вот эта, черненькая.

– Пожалуйста. Сразу говорю лодка в порядке. Можно даже не смотреть. Я уже закрываюсь. Берете?

– Да! Она, что в рюкзаке?

– Да, все как полагается. Берете?

– А почему рюкзак розовый?

– Какой есть.

Детский сад какой-то. Розовый рюкзак для черной лодки. Конспирация была будьте-нате. С таким рюкзаком только игрушки по детским домам разносить. Рюкзак выдавал мои розовые намерения.

– Беру!

Со всем своим барахлом отправился на залив, в Солнечное. Нужно было испробовать лодку и найти место для ночлега. Данный пляж вполне подходил для этих целей. Одинокий и солнечный – согревал своей схожестью со мной, не привлекая постороннего внимания публики. Зашел в местный магазин, взял овощей, сосиски и запить.

Солнце подпаливало мою обросшую голову и тянуло вниз к земле. Да еще этот розовый мешок в килограмм двадцать испытывал на мне земное притяжение. Наконец-то я нашел подходящее место у воды на белом песке. Позади лесок, впереди море. Я надул лодку и опустил её на воду. Лодка смотрелась красиво и величественно: черная резина и выделяющиеся на ней две голубые деревянные лавочки. И она на воде, в тридцати километрах от границы. Сверкнула упрямая мысль, но я её забил вёслами по воде. Вода была слишком холодна для нарушения границы. Да и потом мне нужно в те места, где можно спать на открытом воздухе. Нордические страны не привлекали, хоть и раскрас моей лодки вполне толерантный по отношению к ним. Сошел бы за своего. Я проплыл метров двадцать от берега, и мысль о встрече с викингами замерзла, не успев согреться в руках. На до мной пролетел чувак на крохотном самолетике, помахал мне рукой и что-то крикнул. Я не расслышал. Запасли гады. Кругом глаза.

Я поставил лодку на весла и развел костер. Приготовил роскошный ужин. Поел, попил и лег спать под лодку. Было здорово и свежо, и никуда не хотелось рваться. Я просто устал. Возможно, впервые. Я плыл воспоминаниями о своих малочисленных написанных, и орущей толпе ненаписанных полотен. Грезил о великих победах кисти. Но где это всё? Может, на том берегу. А на этом, только волчья доля меня и ждет. Здесь в лесу. Правда, пейзажи я почти не пишу. Все эти бескрайние поля без свиста не пройти. Русская природа меня выматывает своим однообразием. Глядя на неё я теряю концентрацию, и в результате она меня съедает и я сливаюсь с ней безраздельно, превращаюсь в еще один унылый пейзаж в памяти земли, которая никогда обо мне не вспомнит. Но русскому, человеку, мыслящему здесь, невыносимо быть не художником, да и художником тоже. С развитием сюжета ты понимаешь, что спасает только семья, а она ставит тебя в один строй рисовать цветочки, потому что ягодки ты уже отписал.

Сел в поезд, задохнуться можно. Раскаленные стенки плацкарты сдавливали грудь, да ещё контингент подобрался с традиционным, огуречно-яичным амбрэ, чавкающий и хмельной. Мой розовый мешок упал с плеч ярким жизнерадостным пятном на глаза пассажиров. Я зацепил их, и мы тронулись.

Снова сходил с ума, осторожно прислушиваясь к хорошо прожаренным мнениям и советам дурного посола. Запивал водой. Все смывало, оставалась только головная боль от разночтений. К Москве подъезжали спорно, а там я вырубился, не в силах воспроизводить всю свою намотанную чушь. Проснулся от удушливого запаха райских кущь. Пахло неуместно дорогими духами, исходившими от молоденьких тел. Их была целая команда, этих попочек обтянутых в коротенькие шортики. Девочки подсобрались что надо. Я наблюдал за формами, пока их содержание томилось от вожделения и девичьих мечт.