Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

том, что основатель Красного Креста швейцарец Анри Дюнан принял решение создать первую в истории международную организацию для помощи пострадавшим в ходе боевых действий после увиденного им сражения при Сольферино, проложившего путь к объединению Италии. Его, человека, далекого от медицины, потрясло зрелище десятков тысяч раненых солдат, беспомощно лежавших на поле боя. О подобных вещах фашистская пропаганда говорить не желала. Разве англо-французы не поддерживают этих презренных дикарей, затягивая тем войну и обрекая простых людей на лишения? Кинохроника демонстрировала принадлежащие французам здания в захваченных эфиопских городах, пропагандисты разглагольствовали о десятках тысяч европейских наемников и военных советников – якобы единственном серьезном противнике в этой кампании.

Это, разумеется, была ложь. Даже в последних весенних боях 1936 года эфиопы часто переходили в контратаки, действуя если и не умело, то очень храбро. Маршал Бадольо отдал им должное (это лишь оттеняло полководческое мастерство благородного победителя) – императорская гвардия, писал он, «шла на наши позиции, стремительно приближаясь и хорошо используя особенности местности, продемонстрировав сплоченность и замечательный уровень подготовки в сочетании с превосходным презрением к опасности».

К несчастью для Эфиопии, в ее армии почти не было частей, равных императорской гвардии по боеспособности. В ряде сражений февраля-марта 1936 года итальянцам удалось окончательно разгромить уже обескровленные неудачными зимними боями эфиопские войска и открыть себе дорогу к вражеской столице. Успех был несколько подпорчен тем, что фашистские милиционеры так и не сумели показать себя в боях – вся слава досталась армейским подразделениям, колониальной ливийской дивизии и авиации, превратившей отступление эфиопов в разгром. Но зато теперь между передовыми итальянскими частями и Аддис-Абебой были только три сотни километров – и ни одного боеспособного эфиопского отряда. Армия императора таяла на глазах, его личный автомобиль был захвачен вместе со штабной радиостанцией. Последнее, в общем-то, было не такой уж хорошей новостью для фашистского командования – в течение всей войны итальянцы свободно прослушивали редкие (но очень важные) радиопереговоры противника, каждый раз предвосхищая принятые в императорской ставке решения. Но теперь в этом уже не было нужды, и Бадольо мог позволить себе закончить кампанию при помощи безопасного, но эффектного жеста.

Таким жестом и стал «Марш железной воли», организованный маршалом с явной оглядкой на знаменитый «марш на Рим». Почти две тысячи автомашин стали основной движущей силой этого маневра, наглядно продемонстрировавшего возросшие возможности итальянской армии. Благо, главными противниками Бадольо в этом десятидневном броске стали плохая погода и отвратительные дороги. Заранее уверенный в конечном исходе командующий почти полностью отказался от применения танкеток (они только обременили бы итальянцев в походе), но зато прихватил две сотни лошадей, необходимых его офицерам для торжественного въезда в Аддис-Абебу. Два десятка транспортных самолетов ежедневно выбрасывали над наступающими войсковыми колоннами «парашютистов» – овец и быков, немало разнообразивших армейский рацион.

В преддверии окончательной победы итальянская пропаганда сделала незаметный, но важный поворот. Первоначально солдаты королевства выступали в качестве освободителей, теперь же они стали носителями имперской идеи и даже расового превосходства. В связи с этим очень популярная тогда песня Faccetta nera («Черная мордашка») стала почти идеологически вредной. И в самом деле, текст, написанный Ренато Микели (автором замечательной музыки был Марио Руккьоне), явно не вписывался в новую фашистскую концепцию.

Когда ты видишь море за холмами,

Рабыня, что нагружена делами,

Гляди, как над святыми кораблями

Тебе несет свободу триколор.

Законы – вот любви священной своды,

Клич Рима – смерть за долг и за свободу,

И подошли к концу мучений годы:

Настал свободы долгожданный час!

Ах, бедная рабыня-негритянка,

Свободной в Рим прибудешь итальянкой,

И пусть на небе солнце вспыхнет ярко,

Рубашку черную лучами осветив!

Ах, эфиопка, ах, негритянка,

Свободная теперь ты итальянка,

Орлицей итальянскою паря,

Пройдешь пред ликом Дуче и короля!

Муссолини приказал наказывать любого бойца, уличенного в связях с черной женщиной, и прекратить все разговоры об освободительной миссии. Эфиопия – не более чем колониальное пространство, а вовсе не страна, пусть даже отсталая и рабовладельческая. Офицерам было приказано строго воспрепятствовать распространению в войсках «чернокожей порнографии» – многочисленных фотокарточек и рисунков с негритянками. Увы, итальянское командование эту кампанию проиграло.

Между тем весной 1936 года в эфиопской столице нарастала анархия. Павший духом император еще раз попытался найти поддержку во французском и английском посольствах, но, как и прежде, – безуспешно. Заполонившие город воины разбитой армии смешались с местным населением и то требовали вести их в бой, то принимались грабить соплеменников. Дурной пример заразителен, и вскоре войска гарнизона с удовольствием приняли участие в мародерстве и грабежах. После того как совещание с сохранившими верность расами не привело ни к чему конкретному, а известия о быстро приближающихся войсках Бадольо достигли дворца, Хайле Селассие принял решение покинуть страну. Он улетел на одном из уцелевших самолетов эфиопских ВВС – за штурвалом императорского самолета сидел Михаил Бабичефф, командующий воздушным флотом Эфиопии. Итальянцы, в принципе, имевшие возможность воспрепятствовать этому перелету, все-таки позволили императору бежать: Муссолини не хотел создавать мученика и помнил добрые отношения, сложившиеся когда-то между ним и наследным принцем Эфиопии.

В начале мая войска маршала Бадольо вошли в Аддис-Абебу. Забавно, что итальянцев немного опередили колониальные части, первыми оказавшиеся в пригороде эфиопской столицы. Об этом, разумеется, не распространялись – несмотря на сильный дождь, маршал Бадольо устроил себе настоящий триумф: как и задумывалось, конным въехав в город в сопровождении своих офицеров. Многие горожане искренне приветствовали итальянцев, справедливо надеясь, что новые власти прекратят все еще продолжавшиеся вспышки грабежей и погромов. Добравшись до разграбленного здания итальянского посольства, Бадольо дождался поднятия национального флага и воскликнул: «Мы сделали это! Мы победили!» Вечером того же дня долгожданная новость о взятии вражеской столицы достигла Италии, улицы которой заполнились ликующими жителями. Знакомые, повстречавшись на улице, первым делом торжествующе спрашивали друг друга: «Чья теперь Абиссиния?» и дружно отвечали – «Наша!» Это стало характерной приметой тех месяцев.

Муссолини тоже торжествовал, да так, как никогда еще в своей карьере государственного деятеля. Сбылась его заветная мечта – организовать, провести и выиграть настоящую большую войну. И Италия справилась сама, одна выстояв против всего мира!

Об этом дуче объявил 9 мая 1936 года. Выступая в Риме перед огромной толпой, Муссолини провозгласил о создании империи. Сотни тысяч римлян, внимавших каждому слову Муссолини, неистово рукоплескали – это был день их общей победы. Дуче напомнил согражданам о причинах и целях