Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды - Александр Архангельский

Такое состояние называется похмелье. К сожалению, не только в чужом пиру.

Одна из тем, которые придется обсуждать утром 3 марта, на первой же планерке с участием новоизбранного президента (хотя и под руководством старого), это судьба чужеземной валюты. Доллар падал всю эту неделю, как стрелка барометра – к делению «низко». И пробил-таки запретную черту; на нашей памяти, в начале путинского правления, за один евро давали 86 американских центов, теперь – полтора доллара; курс опустился почти в два раза. Не понимая, что будет с деньгами по ту сторону океана, бесполезно затевать переобустройство экономики по эту. Евгений Евтушенко как-то написал: поэт в России больше, чем поэт. И был, как водится, прав. Применительно к своей эпохе. Сегодняшние поэты утратили вкус к величию; они только и делают, что бормочут: мы никому не нужны, слава богу, мы никому не нужны, оставьте нас в покое, мы никому не нужны. А доллар не стесняется, не комплексует; в теперешней России он давно уже больше, чем доллар. Не стесняется претендовать на всеобщее значение.

Когда-то Евтушенку спародировали: «Я разный, я такой многообразный, / И, разбегаясь в разные края, / Я не бегу от счастья понапрасну, / Поскольку счастье – это тоже я». Так вот, это – типичное самочувствие русского доллара. Он и символическая единица измерения (раньше говорили: кто заплатит? Пушкин? – теперь пора менять формулировку: кто заплатит? дядя Сэм?). Он и объект тайного вожделения. И субъект открытой ненависти. Источник настоящего психоза; в массовом сознании переплелись два взаимоисключающих умонастроения: доллар падает, ужасно, как будем жить; доллар падает, отлично, Америка доигралась. Доллар научил нас, что такое деньги; ежедневное столкновение с ним заставило многих разобраться в устройстве мировых финансов – и шкурой ощутить взаимосвязь политики и экономики; с ним связаны лирические переживания и эпические потрясения; его теперь упоминают к месту и не к месту – как в 80-е к месту и не к месту цитировали стихи; он уступил финансовые роли – евро; символический статус остался за ним навсегда.

Статус остался; а собственно денежный вес – выгорает. Это еще один идеологический урок, который доллар преподал российскому сознанию. Неважно, сколько весит твоя денежная единица; важно, сколько весишь ты сам – как единица мирового государственного измерения. Развеялись иллюзии, будто миром правят деньги, а не мир – деньгами; марксоидные конструкции исчезли. Если ты обладаешь реальной мощью, то можешь становиться неоплатным должником – как стала им Америка, выжигая денежное содержание валюты – в ответ на рост нефтяных издержек, исчисленных в долларах; если нефть стремится к цифре 100, то доллар опускается все ниже. Но самое забавное, что если будет надо, доллар поменяет траекторию. И, насыщаясь, тяжелея, начнет неумолимо дорожать; быть может, мы еще увидим этот фокус.

Но вот что тревожит. Отказавшись от наивного марксизма, общество в лице своих достойных представителей вполне готово впасть в противоположную крайность. И хрипловатым голосом телеведущего Леонтьева само себе объяснит: секрет американской мощи в армии, в отлаженной машине военного принуждения; и мы теперь должны потратить на ракеты все, что накопили. Дивиденды будут после, сначала – траты и затянутые пояса. Разумеется, военная энергия есть магнетическая сила, способная притягивать новые деньги, но это условие недостаточное – и во многом вторичное. Нравится нам Америка или не нравится (нынешняя – точно, что не нравится), но она сначала сосредоточилась на принципах и ценностях, потом заявила, что будет эти ценности отстаивать повсюду – и любой ценой, затем, спустя годы и годы, накачала военные мышцы, а уж только после этого начала получать какой-то профит с армейской мощи.

Какие ценности и принципы положены в основание наших военных доктрин? Быть как Америка, но только лучше? Быть как Византия, но лишь современней? Странные надежды; быть как– не удастся, надо прежде сказать самим себе – как быть. Никому не нужны улучшенные Штаты; не будет второй Византии, по крайней мере успешной и состоятельной. Мы – сами по себе, сами из себя – кто такие? От ответа на этот вопрос будет зависеть будущее не только страны, не только каждого из нас, но и маленького скромного рубля. Как от принципа прав человека, идеи личной независимости и политической свободы производен доллар с его невероятными амбициями.

Доктор Осипов: вечный сюжет

На неделе между 3 и 9 марта. – Наутро после грандиозных выборов президента маленький тарусский градоначальник по фамилии Нахров решил уволить главврача центральной районной больницы Ирину Олейникову. Без особых объяснений и формально оглашаемых причин.

История, казалось бы, банальная. По всей России градоначальники увольняют директоров – когда по самодурству, когда по делу, но тарусский сюжет – особь статья.

В високосную пятницу, 29 февраля, министр российского соцздрава Татьяна Голикова поздравила коллектив больницы с радостным событием: открылся межрайонный кардиологический центр. Вполне европейского уровня. Доступ – бесплатный. Государство не потратило на это ни копейки. Все деньги собраны благотворителями под имя известного кардиолога Максима Осипова, который три дня в неделю зарабатывает себе на жизнь в Москве, иногда – за границей, а четыре – лечит больных в Тарусе. За так называемую зарплату районного специалиста. Вместе с другим московским доктором Охотиным. При поддержке местных докторов. Под административной защитой главврача Олейниковой. Цель одна-единственная: создать в районе качественную медицину, не позволять людям умирать раньше времени только потому, что техника отстала. А потом, быть может, переехать в Тарусу с концами. Просто потому, что здесь хорошо; тут когда-то врачевал осиповский дед; и в Тарусе – отечество.

В пятницу, стало быть, федеральная власть поздравила и поблагодарила; городская – в понедельник – уволила. За то, что центр открыли вопреки судебному запрету. (Город запрещает открывать спасительное заведение; прекрасно, прекрасно!) А еще через день пошли сообщения: в Тарусе – выемка документов. Обвинение: мошенничество в особо крупных размерах, совершенное группой лиц по предварительному сговору. Что украли – непонятно. У кого – тоже. Понятно только, кому помешали воспользоваться средствами благотворителей. У Осипова в самом начале его творческого пути был забавный разговор с министром здравоохранения одной российской области, в названии первая буква К, последняя А, а в середине есть еще одно А, и Л, и У, и Г. Министр никак не мог понять, чего москвич задумал. Увести половину пожертвований? Тогда понятно; заходи, заноси, уводи. Закупить оборудование за полцены, а проставить в ведомости полную? И здесь вопросов нет; давай конверты и ставь, что хочешь. Просто так? По вере? А что такое вера? Это, что ли, когда у правящего архиерея принимают местное начальство?.. Товарищ Нахров тоже, видимо, гадал: что ж людям нужно? Не хотят объяснять по-простому, по-нашему; ссылаются на идеалы и мораль; стало быть, все желают забрать себе. Без общинного распила. Нехорошо. Кто в городе хозяин?

Теперь от конкретного тарусского сюжета перейдем к обширной исторической рамке, вне которой истинный смысл происходящего ускользает. Четыре с лишним года назад, примерно с такой же формулировкой, было запущено дело Ходорковского. У верховников тогда имелся довод – как для Страшного суда, так и для общественного мнения. Да, мы понимаем, что все не слишком-то законно, но выбор истории прост: или мы его, или он нас. Деньги «ЮКОСа» могут быть пущены на политическую борьбу – значит, их придется отобрать. Да, разлагая по пути соратников. Да, повторяя схемы залоговых аукционов; что же делать. Допустим, какая-то страшная логика в этом была. Сильно сомневаемся, однако для очистки совести – допустим. Но, независимо от политических резонов и поверх разговоров о целесообразности, делом Ходорковского был подан сигнал чиновничеству и спецслужбам: можно. Давайте, ребята. Фас.

В тот момент и зародилась вся череда последующих дел, каждое из которых по внешним масштабам было все меньше, отговорки – все слабее. Разгром «Интерньюса» и изгнание Мананы Асламазян, как матрешка, вынимаются из дела Ходорковского; единственное, что элиты могут сказать теперь в свое оправдание: а чего это она?! Из дела Асламазян произрастает преследование корреспондента «The New Times» Наталии Морарь и мелкотравчатое решение закрыть Европейский университет в Санкт-Петербурге – под предлогом нарушения пожарной безопасности; и тут уже не находится доводов вообще. Если не считать доводом лакомое историческое здание, которое так хочется прибрать к рукам. Судьба Европейского университета клонируется в историю с Тарусой. Казалось бы, совсем уже крохотную. Эхо от грандиозных конфликтов на вершинах экономической власти докатилось до скромного городка и скоро начнет стихать…