Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды - Александр Архангельский

Но здесь и сейчас ключевые события переместились в иную плоскость. Раньше спорили насчет верхушечного уровня. Кому удастся просочиться сквозь плотную партийную кладку? До конца ли удушат возможность публичных дискуссий? Разверстают ли крупную собственность? Вопрос теперь стоит иначе: выживет ли частный человек внутри шлакозасыпного государства? Возможна ли вольная инициатива граждан, желающих жить по собственным правилам; да, в рамках закона, но вопреки царящим нравам? Научимся ли мы объединяться – не для политической борьбы, а для самозащиты общегражданского идеала и личного интереса? Если да, то Россия заново обучится свободе и начнет строительство завтрашнего государства. С фундамента, с нулевого цикла. Государства, по определению несовершенного, но живого и дееспособного. Если нет – пиши пропало.

Переключение регистра, сверху вниз, началось с водителя Щербинского, продолжилось конфликтом в Южном Бутово, отозвалось Европейским университетом, аукнулось в истории с Тарусой. И всякий раз мы видели, как местночтимая власть, наделенная мощным инстинктом самосохранения, прицельно била в главные опоры нашего общего будущего. Уничтожала все, что угрожает ее безраздельности. Имущественные основания личной независимости. Материально подтвержденные условия свободной деятельности – на благо общества, во зло тотальному контролю, самодурству и воровству. Человеку предписано быть беззащитным перед лицом гаишного начальства; он не может отстаивать право на землю, со всем упорством просвещенного жлобства; нечего ему учить студентов за пределами официоза, да еще в таких красивых зданиях; не положено благотворить без покровительства районного вождя. Здесь и проходит нынешняя линия разлома: или торжествует современная логика, в которой власть – обслуга общественных надоб, или сохраняется система откупов. Причем на откуп отдаются не корчмы, а территории и судьбы.

На этой неделе бои неместного значения продолжались. Московская гордума, ссылаясь на сочинский прецедент, пожелала поправить Земельный кодекс. И в первом чтении одобрила желание любимого градоначальника: расширить перечень законных оснований для изъятия частных земельных участков под государственные надобы. Сейчас изъятие разрешено в исключительных случаях. Как то: строительство дорог, электростанций и объектов обороны. А предлагается считать муниципальной нуждой еще и бюджетное строительство социального жилья. Любого. Лужковитяне уверяют, что будут только расчищать промзоны, чтобы строить, строить, строить дома для нуждающихся москвичей. И мы бы рады им поверить, нарисовать картинку: замоскворецкие набережные зачищены от вредоносных предприятий; вдоль стен Кремля возводятся многоэтажки; на балконах гоняют чаи переселяемые бабушки в платочках; их старенькие дедушки вынимают из планшетов бинокли, заглядывают в окна Администрации Президента и проливают слезы умиления… Но опыт столичной жизни даром не проходит. Все мы заранее знаем, что под предлогом социального строительства будут отбирать участки под старинными домами в самом центре города. Чтобы возводить роскошный новодел. Новый столичный закон используют для захвата лакомых кусочков промышленной собственности… Раньше рейдерскую ложь прикрывали более кудрявыми словами; сегодня стесняться вовсе перестали, поскольку видят: верховное государство само не прочь разрыхлить и заболотить почву, на которой стоит обособленный от него гражданин. Пусть лучше живет и помнит: придем в любой момент и сделаем что захотим. А если будешь хорошим, то лично тебе – поможем.

И все-таки, повторимся, местный уровень сегодня важней и страшнее. То, что происходит в Сочи, – беспредел и безобразие. Грабеж средь бела дня. Ссылки на самозахват – лукавы. Если в Сочи строились прибрежные отели без разрешения – сносите. Безо всякой Олимпиады. А обычных людей с их наделами – не трогайте… Но сочинское узаконенное беззаконие хотя бы ограничено во времени: до начала Олимпиады. Московские планы отъема бессрочны. Они создают условия для вечной неуверенности собственника, подталкивают его в объятия чиновника, пахнут подношениями, страхом и покорностью. Так что если лужковский проект состоится – регионы подхватят франшизу; столицу все не любят, но ее пример другим наука.

Лужков уминает частную землю, на которой держится личная воля; тем временем федеральные партийцы утаптывают иную почву. Объявлено о планах вертикально отстроить детские организации, охватив все школы, все средние образовательные учреждения. Нет, говорят нам, мы не пионеры, мы не хотим нарушать законы и не будем откладывать партийные ячейки в детском мире. Мы всего лишь будем контролировать процесс. А осуществлять его поручим гражданину Якеменко. Который, конечно же, забыл отмороженный опыт нашизма и с чистым сердцем будет учить детишек патриотическим идеалам.

Без партийной борьбы и конкурентных выборов можно – пусть не слишком долго – продержаться. Но трудновато жить без ясного сознания, что есть вещи посильнее государства; без уверенности в том, что следующее поколение обеззаражено, освобождено от «нашего» цинизма. Если план Якеменко сойдется по контурам с планом Лужкова, то живого, вольного пространства почти не останется; слова о переменах будут проноситься вихрем над безжизненной поверхностью. И никакие планы обновления не осуществятся. Даже если им вновь присвоят имя любимого вождя.

Великое в малом

На неделе между 31 марта и 6 апреля. – Украина и Грузия не были приняты в НАТО; им обещано членство в альянсе – но в отдаленной перспективе; выступая после этого в Бухаресте, Путин утешил мировое сообщество: еще одной «мюнхенской речи» не будет, ссориться со всеми мы не собираемся, а сам он ощущает себя «дембелем». – Медведев в это время выступал в Сибири.

В начале двухтысячных была поставлена серьезная проблема: малый бизнес загнан в слишком жестокие рамки. Согласования. Согласования. Согласования. (Взятки. Взятки. Взятки.) Сам он продавить великую бюрократическую стену не в состоянии; эту брешь обязана пробить верховная власть при помощи лояльного крупного бизнеса. Сразу в нескольких продвинутых газетах, как бы случайно, появились красивые и впечатляющие схемы: малый бизнесмен и грандиозные структуры, от которых он должен получить печати с подписями; во все стороны разбегаются стрелочки; конверты и кейсы с купюрами поступают во все кабинеты… Грозно было сказано тогда: кто впредь обидит малых сих, будет иметь дело с великим беспощадным государством. Малые сии рукоплескали.

На минувшей неделе избранный, но не вступивший в должность президент (таково официальное звание Медведева) посетил Сибирь и в Тобольске провел заседание Госсовета. На котором смело и принципиально поставил проблему – все того же малого бизнеса. Слова, произнесенные Медведевым, произвели сильнейшее впечатление; давно никто не говорил с такой определенностью о необходимости снять с кормления милицию, санэпидемстанцию, пожарных и прочих самозваных контролеров, о проверках как легализованной форме грабежа.

Почему же Путину не удалось (хотя хотелось) расчистить великий завал в малой сфере, хотя денег после 2001-го стало достаточно, террор пригас, а в элитах царила атмосфера нефтяного счастья и газовой эйфории? Потому что невозможно заставить милицию скромно охранять закон, если ты отдаешь на разграбление крупнейшие корпорации, используя суд как инструмент решения сиюминутных политических проблем; трудновато отлучить санитаров от хлебных кормушек, прикармливая резвых политологов, послушных молодежных лидеров и продюсеров и так далее. Тут либо-либо. Как в анекдоте: батюшка, вы либо снимите крестик, либо наденьте трусы.

Теперь вопрос: преемнику оставлены хоть какие-то рычаги, которые можно привести в действие, чтобы разверстать ситуацию, сломать систему тотального коррупционного контроля за обществом, за деньгами, за властью? Если даже более сильному в организационном смысле, более жесткому и общепризнанному лидеру это, в общем-то, не удалось, то где гарантии, что удастся – новичку? Да, модель управления, которая очевидным образом выстраивается в течение последнего месяца, гораздо сложней и объемней, чем та, что была до сих пор; а любая сложность мешает тотальности и помогает бороться с бюрократией. Разрывы в скрепах российского общества – объективны; власти пытаются их компенсировать за счет двусоставной конструкции: те 90 000 000 населения, что смотрят Первый канал, не имеют доступа к ресурсам и не интересуются глобальным миром, должны опознавать себя и свои представления о государстве – в образе полуушедшего вождя; те 50 000 000, что живут активной жизнью, склонны к самостоятельности и будут по нарастающей осваивать целинное пространство Интернета, могут опознать своего – в преемнике. Неизбежный диалог между двумя неравномерно соподчиненными лидерами, их противоречивый союз будет словно бы символизировать собою союз двух частей российского общества; распределение полномочий между первым и вторым должно отражать соотношение реальных сил в стране. Один – опирается на значительное большинство, но занимает пост формально менее значимый; другой – опирается на ключевое меньшинство, но имеет конституционные преимущества; все это смягчает остроту противоречия и дает тот самый люфт в принятии решений, которого так не хватало до сих пор.