Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да я так… чисто обезболиться. К вечеру уже терпежу нет. Таблетки постоянно принимать нельзя — наркоманом станешь.
— Так лучше алкоголиком быть? — спросил отец Александр.
— Выходит так, — смирился Андрюха.
— Я же дал тебе молитвы особые.
— Не помогают молитвы, батюшка.
— А это потому, Андрюша, что слабо веришь. Господь тебя не слышит.
— Матронушке молишься? — спросил отец Александр.
— Молюсь, — ответил Калугин.
— И что, не помогает?
— Помогает, но не всегда.
Казалось, отец Александр расстроился. Взгляд его стал ещё более суровым.
— Ладно, — сказал он. — Иди обратно. В храме пересиди. Там Ольга есть. Она тебя накормит. А у нас с молодым человеком… — Он посмотрел на меня очень выразительно, и я опять отвёл глаза. — … разговор длинный будет. Как тебя зовут, сын мой?
— Эдуард.
— Не крещённый? — спросил он, а я удивился; казалось, он действительно видит любого человека насквозь.
— Так точно. Не крещённый.
— Так за этим и приехали, батюшка, — вставил Калугин, а он сказал ему строго:
— Иди, Андрюша. Мы сами разберёмся.
Батюшка был явно расстроен. Андрюха поцеловал ему руку и отправился в обратный путь.
— Вода есть? — спросил я.
Он ушёл в пещеру и вернулся с алюминиевой кружкой в руке; поставил её передо мной, сел напротив и посмотрел на меня вопрошающим взглядом.
— Ну рассказывай.
— О чём рассказывать, батюшка? — спросил я и почувствовал, как сердце моё колыхнулось и перехватило дыхание.
— А что из души твоей просится, то и рассказывай. Ты не хуже меня знаешь, что тебя мучает.
Я заглянул в себя — где там моя душа? Завалилась за подкладку как пятачок. Рассказать хотелось многое, но с чего начать? Я задумался… Начинать нужно было с самого детства.
Мы разговаривали около трёх часов. Отец Александр был как ключ ко всем дверям. Он давал настолько точные ответы на мои вопросы, что я запомнил этот разговор на всю жизнь. Я не чувствовал никакого осуждения с его стороны и никакого высокомерия. Он был терпеливым учителем, а я нерадивым учеником. Батюшка умел слушать: он ни разу не потерял нить разговора и ни разу не выпустил меня из фокуса своего внимания, хотя мною было сказано очень много. В общих чертах это напоминало историю пророка Моисея и горящего куста. До сегодняшнего дня встреча с этим человеком остаётся для меня главным откровением моей жизни.
— Мне очень плохо, батюшка, — начал я свою исповедь. — Каждое утро я просыпаюсь с чудовищной болью в сердце. Я даже во сне чувствую её. Я не хочу просыпаться по утрам. Я хочу уснуть навсегда, только без сновидений, и не надо мне вашего рая.
— Пьёшь давно?
— Две недели. Как в отпуск вышел, так и не просыхаю.
Я соврал, потому что на самом деле пил уже два месяца.
— А зачем пьёшь? Человек ты вроде не глупый, и должен понимать, что водка разрушает не только тело, но и губит душу твою бессмертную. Обо что ты запнулся, сын мой? О какой камень?
— Почему я пью? — Я задумался, и в моём сознании начали вспыхивать какие-то мысли, словно кто-то нашёптывал мне их за спиной.
— Вы, наверно, думаете, батюшка, что у каждого алкоголика есть какая-то веская причина, для того чтобы пить? Люди пьют, потому что есть алкоголь. Всё, что Создатель даёт нам для выживания, мы используем себе во вред. Любые рецепторы используем для получения наслаждений и ни в чём не знаем меры. Люди — это ненасытные твари, пожирающие сами себя, потому что нас никто не жрёт. У нас нет в природе врагов, кроме нас самих, а ведь мы тоже нуждаемся в естественном отборе, как и все остальные виды. Микробов мы победили, с вирусами успешно боремся…
Я заметил, что батюшка слегка поморщился, — тонкая жилка дёрнулась у него под глазом, — ему явно не понравился ход моих мыслей.
— Ну ладно, давайте посмотрим с другой стороны, — робко предложил я. — Повальный алкоголизм — это всего лишь верхушка айсберга. Следствие, так сказать, всеобщей неудовлетворённости. Мы смерились с нашей участью, но не приняли её. Наше бытие — это вечный конфликт желаемого с действительным. Мы такие по определению, но мы хотим быть другими, совершенно не понимая какими именно. Алкоголь — это великий обманщик. Он создаёт псевдо-реальность в отдельно взятом мозгу. Он рисует новыми красками надоевшую до чёртиков картинку, которую мы видим каждый день. Он помогает людям почувствовать что-то новое и ощутить себя другими существами, более свободными, красивыми, талантливыми. Люди не могут жить в перманентном состоянии. Это невыносимо. Им нужно меняться.
— Ничто так не меняет людей, как время.
— Слишком медленно. Настолько медленно, что не чувствуешь этих перемен. А водка это делает мгновенно. Хлопнул стакан, а через минуту ты уже красавчик, умница, талант, сексуальный гигант или чемпион мира по боксу. Я не могу быть счастливым просто так, поэтому для меня алкоголь — это единственный катализатор радости. И это при том, что у меня богатый внутренний мир и множество всяких увлечений. А если взять простого работягу — какие у него могут быть радости, кроме бухла?
Буквально на секунду улыбка вытянула разрез глаз и вспыхнула в глубине его зрачков, но тут же растворилась в холодном, строгом выражении лица.
— Меня не интересует, почему люди пьют, — молвил батюшка. — Лукавый не дремлет. Он повсюду расставляет свои ловушки. Меня волнует вопрос — почему ты живёшь последнее время так, словно у тебя нет будущего? Ты ведь молодой парень, и у тебя всё ещё впереди, если не будешь дураком.
Я задумался: «А ведь он прав… Откуда в нашем поколении такая тяга к саморазрушению? Откуда такая безнадёга? Неужели причина в том, что мы ни во что не верим?»
— Мне кажется, батюшка, что это всё началось ещё с девяностых, — робко предположил я. — Мы не верим в будущее… Потому что его нет у нашей страны, у нашего народа и, как мне кажется, у всего человечества. Я чувствую на своём лице дуновение надвигающейся катастрофы. Повсюду — ужас, огонь, нищета, голод, страшная бездуховность. Рушатся вековые устои, общественные институты, распадаются
- Стихи (3) - Иосиф Бродский - Русская классическая проза
- Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин - Биографии и Мемуары / Классическая проза / Русская классическая проза
- Проклятый род. Часть III. На путях смерти. - Иван Рукавишников - Русская классическая проза
- Семь храмов - Милош Урбан - Ужасы и Мистика
- Лабиринт, наводящий страх - Татьяна Тронина - Ужасы и Мистика
- Штамм Закат - Чак Хоган - Ужасы и Мистика
- Штамм Закат - Чак Хоган - Ужасы и Мистика
- Люди с платформы № 5 - Клэр Пули - Русская классическая проза
- Между синим и зеленым - Сергей Кубрин - Русская классическая проза
- Красавица Леночка и другие психопаты - Джонни Псих - Контркультура