Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

убежать и падал с кровати. Родители вскакивали с дивана и укладывали меня назад. «Ты когда угомонишься?» — раздражённо спросил отец, а мама гладила меня по головке и уговаривала: «Спи, сынок, спи». Кое-как я всё-таки уснул. Среди ночи я проснулся от толчка — открыл глаза и в свете уличного фонаря, который проникал в комнату сквозь отодвинутую штору, увидел нечто…

Я резко замолчал: меня переполнили чувства и солёный комок подступил к горлу. По всему телу бежала холодная дрожь. Даже теперь, спустя столько лет, меня охватывает неподдельный ужас, когда я вспоминаю «ночного гостя».

— Что это было, сын мой? Опиши, как он выглядел.

Легко сказать. Когда я начинаю об этом говорить, у меня деревенеет язык и холодный озноб пробегает между лопаток, словно кто-то стоит за моей спиной и шепчет: «Молчи. Молчи. Молчи». Поэтому я стараюсь об этом не говорить и даже не вспоминать.

Я долго подбирал слова…

— Абсолютная тьма внутри человеческого силуэта, — сдавленным голосом произнёс я (мне как будто не хватало воздуха). — Некая сущность, выходящая за рамки онтологических представлений. Таких тварей в нашей реальности я не видел. Но самое ужасное — это его глаза… горящие… рубиновые… прожигающие насквозь.

— Время остановилось, — продолжал я. — Всё замерло. Я даже закричать не мог. Я не знаю, сколько это продолжалось. Я просто смотрел в его глаза и не мог оторваться… А потом он исчез… Открытое окно, белеющая занавеска, тусклый свет фонаря, обеденный стол, а его нет… И вот тогда я заорал во всё горло, от души заорал, так заорал, что проснулась вся улица. Я помню вспыхнувшую в потолке лампочку и всклокоченные головы мои родителей… Вот это был кипиш!

Я смеялся, а отец Александр смотрел на меня широко открытыми глазами… Это был единственный момент нашего разговора, когда я поверг его в замешательство. Это длилось несколько секунд, а потом он сказал, чуть шевельнув губами:

— Это был демон.

— Я не знаю, кто это был, но моё детство закончилось после его появления и в моём сердце навсегда поселился страх, с которым я борюсь по сей день. Можно сказать, что я посвятил этому всю свою жизнь. В то самое время, пока мои сверстники радовались жизни, я мучительно пытался избавиться от этого проклятия.

— Ты не должен был его видеть. Ты увидел его случайно, сквозь сон.

— Я знаю точно, что я проснулся.

— Это тебе так кажется, — уговаривал меня батюшка. — Это было частичное пробуждение. В такие моменты человек находится между двух миров. Ну ладно, это уже не имеет значения. Что было дальше?

— После этого я кричал каждую ночь, — продолжал я. — Я просыпался в ужасе. Я даже не помнил, что мне снилось, и не слышал собственного крика… Надо мной загоралась лампочка и появлялось две всклокоченных головы. Когда родителям надоело подрываться каждую ночь, они начали водить меня по всяким бабкам… «Родничок. Родничок», — бормотали те и не знали, что со мной делать, пока одна маленькая сморщенная старушка с Рудника не отмолила меня. Я перестал орать по ночам, но я изменился. Страх перестал выплёскиваться наружу. Он ушёл вовнутрь и методично начал проводить свою разрушительную работу. Я чувствовал жуткое одиночество всегда и везде. Когда я смотрел на родителей, то они казались мне чужими людьми, которые почему-то живут со мной в одной квартире, имеют в отношении меня неограниченные права, постоянно читают нотации и даже занимаются рукоприкладством. Именно в это время я становлюсь законченным индивидуалистом. Всё реже и реже встречаюсь с друзьями, предпочитая читать книги, вместо того чтобы общаться с этими балбесами. Мне становятся неприятны учителя, поскольку они постоянно врут и подавляют меня как личность. Советская школа всегда была прокрустовым ложем, в котором всех подгоняли под один стандарт. Я ненавидел это место, в котором всегда царил запах кислых щей, и я терпеть не мог своих одноклассников, которые в общей своей массе были дураками и мерзавцами. А ещё ко мне пришло осознание бессмысленности бытия…

— В таком юном возрасте? — удивился батюшка.

— Не сразу, конечно, а постепенно… От вопроса: в чём смысл жизни?… и до ответа: никакого смысла в этом нет… было очень много попыток найти себя… Но со временем я нашёл лишь тишину, которую мне дарил алкоголь. Тишину и покой.

— Ты знаешь, сын мой… — Он посмотрел на меня очень строго. — Наверно, ты ещё не созрел для того, чтобы ответить на этот вопрос, и уж тем более был не готов к таким вопросам в раннем возрасте.

Отец Александр задумался и высказал следующую мысль:

— Жизнь бессмысленна как книга, которую только начинаешь читать… Но чем ближе к эпилогу, тем понятнее становится идея автора и всё смыслы, которые он вкладывал в неё.

— Ну Вы, наверно, уже приблизились к эпилогу? — спросил я, состроив ехидную физиономию. — И можете ответить на вопрос: в чём смысл жизни?

— Не могу, и даже не ставлю перед собой такую цель… Как говорят на Востоке: утром познал истину, а вечером можешь умереть.

— Хорошо сказано. А кто-то вообще знает?

— Наверняка Создатель знает, в чём наше предназначение. Это же его проект. А нам это знать ни к чему, и каждый просто должен нести свой крест и влачить свою юдоль, какая бы она не была.

— Всё понятно: кому-то в рай, кому-то в ад… Каждому воздастся по вере его. Ну допустим, что наш мир — это многоступенчатая система отбора… Кого и куда? И самое главное — зачем? Грешники будут перманентно страдать в аду, а праведники будут бесконечно кайфовать в раю. Вам не кажется, батюшка, что основной постулат христианства попахивает популизмом, как предвыборная компания очередного президента? Голосуйте за меня и будете жить в шоколаде…

Отец Александр ничего не ответил. Он сидел в расслабленной позе, опустив глаза, и ветер захлёстывал на лицо его длинные волосы. Я видел, как по небу летят серые кучевые облака, цепляясь за верхушки гор. Я только расслабился и почувствовал себя комфортно в обществе этого потрясающего человека, как меня вновь охватила тревога. Мне даже показалось, что он уснул и потерял ко мне интерес. Действительно, о чём можно говорить с таким идиотом?

— Батюшка, — окликнул я его.

— Да, я слушаю тебя,