Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

Табличку на следующей двери Роб не понял — запас персидских слов был слишком ограничен, — но отворив дверь, сразу догадался, что здесь лечат заболевания и повреждения глаз. Невдалеке отчитывали плотного служителя, и тот дрожал перед начальством.

— Ошибка вышла, господин Карим Гарун, — оправдывался он. — Мне казалось, вы велели снять повязки у Эсведа Омара.

— Ишак ты безмозглый, — с отвращением произнес мастер. Был он молодой и худощавый, но с развитой мускулатурой, а на голове его Роб не без удивления увидел зеленый тюрбан учащегося — держался этот человек так уверенно, словно был хозяином по крайней мере этой части больницы. Черты его лица были отнюдь не женственны, но утонченны и аристократичны, такого красивого мужчину Роб до сих пор еще не встречал. Черные волосы казались шелковыми, а в глубоко посаженных карих глазах полыхал гнев. — Это твоя ошибка, Руми. Я тебе велел снять повязку у Куру Йезиди, а вовсе не у Эсведа Омара. Устад Джузджани[130] самолично удалял катаракту Эсведа Омара, а мне приказал следить, чтобы повязку на глазах не трогали пять дней. Я передал это распоряжение тебе, а ты нарушил его, жук навозный! И теперь, если зрение Эсведа Омара будет хоть чуть-чуть затуманено и гнев аль-Джузджани падет на мою голову, я твою толстую задницу нарежу ломтями, как жареного барашка! — Тут он заметил Роба, который стоял и смотрел как зачарованный, и недовольно обратился к нему. — А тебе-то что нужно?

— Поговорить с Ибн Синой о зачислении в школу медиков.

— Поговоришь. Однако князь лекарей не назначил тебе встречу?

— Нет.

— Тогда ступай в соседнее здание, поднимись на второй этаж и поговори с хаджи[131] Давутом Хосейном, заместителем управителя школы. Управитель же — Ротун ибн Наср, дальний родственник самого шаха, один из его военачальников. Он получил эту должность в знак почета, но в школе никогда не появляется. Всем руководит хаджи Давут Хосейн, вот с ним тебе и надо говорить. — После этого учащийся, которого звали Карим Гарун, снова грозно повернулся к служителю: — Так ты собираешься менять повязку на глазах Куру Йезиди, о подобный кучке грязи под копытом верблюда?

* * *

По крайней мере часть учащихся проживала в Большом Вымени — это можно было заключить из того, что вдоль затененного коридора первого этажа шел ряд дверей маленьких келий. Через открытую дверь у самой лестницы Роб увидел двух человек, которые, как ему показалось, резали лежавшего на столе желтого пса — вероятно, мертвого.

Поднявшись на второй этаж, он попросил человека в зеленом тюрбане проводить его к хаджи и оказался наконец в кабинете Давута Хосейна.

Заместитель управителя был невысоким тщедушным человечком, еще не старым, с выражением сознания собственной важности на лице. Одет он был в рубаху из дорогой серой материи и белый тюрбан, положенный тому, кто совершил путешествие в Мекку. Глаза — маленькие, черные, а забиба на лбу свидетельствовала о его набожности.

Обменявшись традиционными приветствиями, перешли к делу. Роб высказал свою просьбу, и хаджи пристально вгляделся в него:

— Так ты говоришь, что приехал из Англии? Это в Европе?…И в какой же части Европы?

— На севере.

— На севере Европы… Сколько времени тебе понадобилось чтобы добраться к нам?

— Меньше двух лет, хаджи.

— Два года! Это достойно удивления. Твой отец, должно быть, тоже лекарь, учился в нашей школе?

— Отец? Нет, хаджи.

— Хм-м-м. Ну, может быть, дядя?

— Нет-нет, я в нашей семье буду первым лекарем.

— Здесь, — нахмурился хаджи, — учатся потомки многих поколений лекарей. У тебя есть рекомендательные письма, зимми?

— Нет, господин Хосейн. — Роб почувствовал, как в душе нарастают страх и растерянность. — Я цирюльник-хирург, получил некоторую подготовку…

— Так у тебя нет отзывов от кого-либо из наших знаменитых выпускников? — переспросил пораженный Хосейн.

— Нет.

— Мы не принимаем на учебу первого встречного!

— Но у меня ведь не минутный каприз. Я проехал невероятное расстояние, ибо преисполнен решимости обучиться медицине. Я выучил ваш язык.

— Слабенько, должен сказать, — хмыкнул хаджи. — Мы не просто обучаем медицине. Мы не ремесленников выпускаем, а людей по-настоящему образованных и воспитанных. Наряду с медициной наши учащиеся изучают богословие, философию, математику, физику, астрологию и юриспруденцию. И лишь потом, став всесторонне образованными учеными, духовно развитыми людьми, они могут выбирать, какому виду деятельности посвятить себя: преподаванию, медицине или законоведению.

Роб, упав духом, ждал продолжения.

— Думаю, ты меня вполне понимаешь. Тебя невозможно зачислить.

Он уже почти два года понимал.

И отвернулся от Мэри Каллен.

Он истекал потом под палящим солнцем, замерзал среди льдов и снегов, его хлестали бури и дожди. Он прошел через соляную пустыню и предательский лес. Был подобен муравью, упорно преодолевающему одну гору за другой.

— Я не уйду, пока не поговорю с Ибн Синой, — твердо сказал Роб.

Хаджи Давут Хосейн открыл было рот, но увидел, как Роб смотрит на него. И тут же закрыл рот. Побледнев, он кивнул.

— Будь любезен, подожди здесь, — сказал хаджи и вышел из кабинета.

Роб остался сидеть.

* * *

Через недолгое время явились четыре воина. Ростом они все были ниже Роба, но мускулистые. У каждого была короткая тяжелая дубинка. Один, рябой, все время постукивал дубинкой по мясистой ладони.

— Как зовут тебя, еврей? — спросил рябой, пока без грубости.

— Иессей бен Беньямин.

— Хаджи сказал, ты чужеземец, из Европы?

— Да, из Англии. Это очень далеко отсюда.

Воин кивнул.

— Разве ты не отказался уйти, как просил тебя хаджи?

— Отказался, правда. Но…

— Теперь пора уходить, еврей. Вместе с нами.

— Я не уйду, пока не поговорю с Ибн Синой.

Старший из воинов взмахнул дубинкой.

«Только не по носу!» — мысленно взмолился Роб.

Но кровь потекла сразу, все четверо умели пользоваться дубинками так, чтобы достичь наилучших результатов с наименьшей затратой сил. Они тесно обступили Роба, чтобы он не мог размахнуться сам.

— Чтоб вас черт побрал! — выкрикнул он по-английски. Слов они, конечно, не поняли, но смысл уловили безошибочно, и удары посыпались сильнее. Одна дубинка врезалась повыше виска, и он вдруг ощутил тошноту и головокружение. Робу очень хотелось, чтобы его хоть вырвало в кабинете хаджи, но сильная боль забивала все остальное.

Воины свое дело знали. Когда он уже не представлял никакой угрозы, они отложили дубинки и пустили в ход кулаки.

Потом его вывели из школы — воины поддерживали его с обеих сторон под руки. Снаружи были привязаны четыре больших гнедых коня; воины поехали верхом, а Роб, спотыкаясь, бежал между двумя конями. Как только он падал (а это случалось три раза), один из воинов спешивался и пинал его под ребра, пока Роб не поднимался на ноги. Путь казался бесконечным, но на деле они лишь выехали за двор медресе и остановились у невзрачного кирпичного дома — здесь, как позднее узнал Роб, помещался один из низших шариатских[132] судов. Внутри стоял только деревянный стол, а за ним восседал человек с грозным взглядом, кустистыми бровями и широкой бородой. На плечи была наброшена черная накидка, чем-то походившая на кафтан Роба. Занят он был тем, что разрезал надвое дыню.

Четверка воинов подвела Роба к столу и почтительно застыла, пока судья грязным ногтем выковыривал из дыни семечки в подставленную глиняную чашку. Затем он разрезал дыню на ломтики и не спеша съел. Когда ничего не осталось, судья вытер сперва руки, а затем и нож о свою мантию, обратил лицо к Мекке и возблагодарил Аллаха за ниспосланную пищу.

Покончив с этим, вздохнул и посмотрел на воинов.

— Это безумный еврей из Европы, который возмутил общественное спокойствие, о муфтий[133], — объяснил дело рябой воин. — Взят по жалобе хаджи Давута Хосейна, каковому он угрожал насильственными действиями.

Муфтий кивнул и выковырял из зубов застрявший там кусочек дыни. Потом взглянул на Роба:

— Ты не мусульманин, а обвиняет тебя мусульманин. Слова неверного не могут приниматься как свидетельство против правоверного. Есть ли мусульманин, который сможет выступить в твою защиту?

Роб попытался выговорить что-нибудь, но язык не повиновался, а от усилий даже подогнулись колени. Солдаты пинками заставили его распрямиться.

— Почему ты ведешь себя как собака? А, ладно. В конце концов, это неверный, не знающий наших порядков. Следовательно, он заслуживает снисхождения. Вы передадите его под надзор калантара[134], пусть посидит в каркане, — распорядился муфтий, обращаясь к воинам.