Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

Людей на улицах все прибавлялось, по ним тек нескончаемый людской поток, и двигались все в одном направлении.

— Куда это все спешат? — спросил Роб у торговца.

— На прием у шаха, — ответил тот, косясь на побитого еврея в порванной одежде. Роб отошел.

«Ну, а что? — подумал он вдруг. — Выбирать-то все равно не приходится».

И он пошел вместе со всеми по улице Али и Фатимы, пересек широкую, из четырех параллельных дорожек, улицу Тысячи Садов, свернул на ослепительно чистый бульвар, носивший имя Врата Рая. В толпе шли молодые, и старики, и люди среднего возраста, хаджи в белых тюрбанах, учащиеся в зеленых, муллы, нищие, здоровые и увечные, одетые в лохмотья и изодранные тюрбаны всевозможных расцветок. Молодые отцы с младенцами на руках, носильщики с паланкинами, верховые на конях и ослах. Роб обнаружил, что идет вслед за большой группой евреев в темных кафтанах. Он так и пристроился позади них, как отбившийся от стаи неоперившийся птенец.

Прошли через небольшую искусственную рощу, дававшую немного прохлады — деревьев в Исфагане было не так много, — а затем, не выходя за пределы города, оказались среди обширных полей и стад пасущихся коз и овец — королевский дворец отделялся таким образом от остального города. Вот подошли к зеленой лужайке, по бокам которой, словно портал, высились две огромные каменные колонны. Когда показалось первое здание царского двора, Роб решил, что это и есть дворец, потому что он был больше королевских палат в Лондоне. Но дальше пошли все новые и новые здания, ничуть не меньшие, построенные из камня и кирпича. Многие с башенками и затейливыми крылечками; при каждом террасы и большие сады. Толпа проходила мимо виноградников, конюшен, двух скаковых полей, фруктовых садов и увитых зеленью беседок такой красоты, что Робу хотелось выйти из толпы и побродить среди этого ароматного великолепия. Правда, он не сомневался, что посторонним бродить там запрещено.

И вот возникло здание столь величественное и в то же время столь изящное, что дух захватывало, даже не верилось, что такое бывает. Крыши сплошь в форме грудей, пояс укреплений, на которых расхаживали стражи в сверкающих шлемах, со сверкающими щитами. Над головами стражей трепетали на легком ветерке длинные разноцветные флажки.

Роб ухватил за рукав шедшего впереди широкоплечего еврея, из-под рубашки которого проглядывало белье с кисточками.

— Как называется эта крепость?

— Да ты что! Это же Райский Дворец, жилище шаха! — Человек посмотрел на Роба встревоженно: — Да ты, друг, весь в крови.

— Пустяки, просто несчастный случай.

Людской поток двигался теперь по длинной аллее, ведущей к дворцу; когда подошли ближе, Роб увидел, что главный дворец окружен широким рвом. Мост через ров был поднят, однако по эту сторону рва, рядом с площадкой, служившей парадным входом, начинался длинный крытый коридор, и толпа вливалась в его двери.

Внутри оказался зал раза в два поменьше собора Святой Софии в Константинополе. Полы выложены мрамором. Стены и высокие потолки каменные, с продуманно расположенными отверстиями, так что мягкий дневной свет заливал все помещение. Это и был Зал с колоннами — у всех стен высились каменные колонны, покрытые искусной резьбой, с желобками по всей высоте. Основания колонн были вырезаны в форме ног и лап всевозможных животных.

Когда Роб вошел, зал был наполовину заполнен, а за ним входили все новые и новые посетители, прижимая Роба к группе евреев. По всей длине зала были оставлены свободные проходы, огражденные веревками. Роб стоял и смотрел, с проснувшимся интересом вбирая новые впечатления. Проведенное в каркане время заставило его осознать и твердо запомнить, что он здесь чужеземец. То, что он считает естественным, персам может показаться странным и даже угрожающим, а сама жизнь его, как он уже понял, может зависеть от того, насколько правильно он сумеет понять их мысли и поступки.

Роб заметил, что люди знатные, облаченные в расшитые штаны и рубахи, шелковые тюрбаны и атласные башмаки, въезжали в зал верхом через отдельный вход. Каждого из них примерно за сто пятьдесят шагов до трона останавливали слуги шаха; получив монетку, они уводили под уздцы коня, а прибывший шел дальше пешком среди бедняков.

В толпе начали сновать мелкие чиновники в серых одеяниях и тюрбанах. Они спрашивали имена тех, кто явился с прошениями, и Роб пробился к проходу, старательно, по буквам, назвал свое имя одному из чиновников, который записал сказанное на удивительно тонком, невесомом листе пергамента.

Высокий человек поднялся на возвышение в дальнем конце зала, где был установлен большой трон. Робу издалека было плохо видно, но он понял, что это не шах — человек сел на малый трон, стоявший ниже и справа от царского.

— Это кто? — спросил Роб у того еврея, с которым ему уже довелось беседовать.

— Великий визирь, святой имам[136] Мирза-абу-ль-Кандраси, — ответил тот с явным беспокойством: от него не укрылось, что Роб явился с прошением.

Шах Ала ад-Даула твердым шагом поднялся на возвышение, отстегнул с пояса меч, положил на пол, а затем воссел на трон. Все, кто находился в Зале Колонн, простерлись ниц, а имам Кандраси в это время призывал благословение Аллаха на тех, кто пришел искать справедливости у Льва Персии.

Разбор дел начался незамедлительно. Хотя в зале воцарилась полнейшая тишина, Роб не мог ясно расслышать ни просителей, ни слова восседающего на троне. Однако то, что говорилось у трона, тут же повторяли громкими голосами глашатаи, расставленные в ключевых точках зала, и таким образом каждое слово доносилось без малейшего искажения до сведения всех присутствующих.

Первое дело касалось двух пастухов с обветренными лицами. Они явились из деревни Ардистан, прошагав два дня до Исфагана, дабы представить на рассмотрение шаха свой спор. Спорили они, и весьма горячо, о том, кому из них принадлежит новорожденный козленок. Один был владельцем козы, долгое время считавшейся яловой и не способной к рождению козлят. Другой спорщик утверждал, что подготовил козу к успешному спариванию, и вследствие этого добивался права на половину козленка.

— Прибегал ли ты к волшебству? — вопросил его имам.

— О достойнейший, я всего лишь пощекотал ее перышком и разгорячил, — ответил спрошенный, и вся толпа в зале разразилась хохотом, притопывая ногами. Через мгновение имам возвестил, что шах решает это дело в пользу того, кто умеет пользоваться перышком.

Для большинства присутствующих все происходящее было развлечением. Шах хранил молчание. Вполне возможно, что он сообщал свои решения имаму какими-то знаками, однако казалось, что все решения исходят от самого Кандраси, который не щадил глупцов.

Школьный учитель сурового вида, с умащенными волосами и безукоризненно подстриженной бородой, одетый в вышитую и разукрашенную рубаху, которая прилична только человеку очень богатому, поверг к ступеням трона прошение об открытии новой школы в городе Наине.

— А разве в этом городе не существуют уже две школы? — едко спросил имам Кандраси.

— Те школы никуда не годны, о достойнейший из достойных, и учат в них люди невежественные, — без запинки выговорил учитель. По толпе пробежал приглушенный ропот недовольства.

Учитель продолжал зачитывать свое прошение, в котором предлагалось назначить управляющего означенной новой школой — с таким подробным описанием совершенно ненужных требований, к оному лицу предъявляемых, и всевозможных мелочей, что в толпе явственно раздались смешки: стало понятно, что под такие требования сможет подойти только сам проситель.

— Довольно, — перебил чтение имам Кандраси. — Прошение твое лукаво и направлено к собственной выгоде, а потому оскорбительно для великого шаха. Пусть калантар отсчитает этому человеку двадцать ударов палкой, и да будет доволен этим Аллах!

Появились воины, размахивающие дубинками, при виде которых у Роба заныли все синяки, и учителя, громко взывающего о милосердии, увели прочь.

Следующее дело трудно было назвать развлечением: два аристократа, одетых в богатые шелковые наряды, немного разошлись во мнениях по вопросу о владении выпасами. Это вызвало обсуждение, которое велось тихими голосами, со ссылками на старинные договоры, заключенные давно почившими предками, и казалось, что дискуссии не будет конца. Зрители тем временем зевали и шепотом жаловались друг другу на духоту в переполненном помещении и на то, как болят затекшие ноги. Когда наконец было оглашено решение, оно не вызвало ни малейшего интереса.

— Пусть выйдет вперед Иессей бен Беньямин, еврей из Англии, — выкрикнул один из глашатаев.

Имя повисло в воздухе и пошло эхом гулять по залу, повторяемое снова и снова. Роб прохромал к длинному, устланному ковром проходу, остро ощущая, какой на нем грязный и рваный кафтан и какая потертая старая кожаная шляпа — под стать избитому лицу.