Когда осенние печали. Часть 3. - Эвелина Пиженко

«Главное — держитесь… — доктор медицинских наук, известный на всю страну онколог ободряюще кивнул резко побледневшему пациенту. — Диагноз — это ещё не приговор. Будем бороться».

«Каковы мои шансы?» — Виталий произнёс эти слова, едва разжимая губы.

«Шансы есть. Но от вас потребуются силы, в первую очередь — положительный настрой. Это — залог успеха… мы должны верить в победу».

Несмотря на поддержку врачей, вера никак не хотела селиться в сердце Виталия. Поставленный диагноз был сродни кодовому слову, парализовавшему всё его существо — не было сил ни говорить, ни двигаться, ни думать. Все дни, пока он ждал результатов анализов, Виталий много раз представлял себе подобное… Ему казалось, что даже самое страшное заключение не сможет выбить его из колеи.

Но оно выбило… выстегнуло… выкинуло из обычной жизни, поставив неумолимую преграду между «вчера» и «сегодня», и повесив туманную завесу между «сегодня» и «завтра».

Он пришёл в себя лишь спустя несколько дней — вернулась способность адекватно оценивать своё положение. Лечение предстояло длительное, тяжёлое. Теоретически прогноз был со знаком плюс… Но на деле мог случиться любой исход — об этом его предупредили сразу.

Из клиники Виталий уехал, как только закончились необходимые диагностические процедуры и был взят материал на исследование. В ожидании результатов он каждый день ездил в офис на работу, стараясь не думать о болезни, и иногда это получалось. Была надежда, и она грела… Сейчас этой надежды не было. Был только страшный, смертельный диагноз и — неизвестность…

— Бела… — в один из вечеров Виталий зашёл в комнату супруги и присел рядом на широкую кровать. — Я останусь сегодня у тебя?..

— Зачем?! — оторвавшись от журнала, Изабелла подняла на него изумлённый взгляд. Затем, как будто догадавшись, что её вопрос звучит не очень уместно, торопливо поправилась: — Ну, оставайся, конечно… Будешь спать?.. Или почитаешь что–нибудь?..

— Поговори со мной?.. — он захватил ладонью её кисть, слегка потянул к себе. — Просто поговори?..

— Поговорить?.. — она недоумённо пожала плечами. — О чём?..

— О чём–нибудь… всё равно.

— Послушай, Виталий… — Изабелла всё–таки отложила журнал и приподнялась на постели. — Я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Моя мать тоже болела раком, я помню, как она мучилась. Но ты же мужчина… Ты должен взять себя в руки! Лечение только началось, к тому же… я предлагала тебе клинику в Израиле, там работает мой родственник. Ты мог бы уехать туда хоть на месяц, хоть на год.

— Я не хочу лечиться в Израиле.

— Почему?

— Просто — не хочу. Какая разница, где принимать препараты?

— В Росси нет такой аппаратуры.

— Есть. Знаешь, я, пожалуй, пойду.

Резко поднявшись, Виталий встал и направился к двери. В стальном взгляде Изабеллы не было ни сострадания, ни участия. Она уже не раз заговаривала с ним о лечении за границей, но Виталию в этих разговорах чудилась не забота, а желание отправить его с глаз долой, как раздражающий фактор.

— Подожди! — Изабелла окликнула его уже на пороге и жестом позвала назад. — Ты хотел поговорить, у меня тоже есть к тебе разговор. Сядь, Талик.

— Что? — нехотя вернувшись, Виталий присел уже не на кровать, а на банкетку, сцепил пальцы рук.

— Представляешь, Беркович морду воротит… — супруга изобразила на кукольном лице презрительную мину — одна сторона и так увеличенного рта разъехалась чуть ли не до уха. — Как тебе этот клоун?

— В смысле — воротит?

— От нашего Ростика… — прищурившись, Изабелла недобро усмехнулась. — Цену набивает, сука такая.

— Так кто воротит — сам Беркович, или его дочь?

— Сам, конечно. Нужно что–то придумать… Такую партию упускать нельзя.

— Я не знаю… что тут можно придумать? У меня сейчас не те проблемы, Бела…

— Талик, ты — эгоист! Дело касается нашего будущего, тем более, девочка хорошенькая, я её видела несколько раз… Умная, воспитанная… Внуки красивые получатся.

Услышав о внуках, Виталий вспомнил о прошлом разговоре с Михаилом. Он никогда не обсуждал с Изабеллой свои отношения с сыном, но сейчас ему вдруг захотелось изменить этому правилу.

— А я тебе говорил, что Мишка собрался жениться? — вопрос прозвучал неожиданно, без предисловий.

— Какой Мишка?.. — Изабелла смотрела на него непонимающе.

— Мой сын, — Виталий произнёс эти слова чётко, раздельно. — Я не говорил?

— Нет, не говорил, — недовольно поморщившись, супруга мотнула головой, затем подняла на него настороженный взгляд. — И — что?.. Денег просит? Ну, дай сколько–нибудь…

— Нет, не просит. Просто — женится.

— Ну, и попутного ветра. Пошлёшь потом подарок… Не отвлекайся, Талик. У нас серьёзный разговор…

* * *

Незадолго до Нового года Виталию предстояло лечь в клинику — для очередного курса лечебных процедур. Делать какие–либо выводы и прогнозы было ещё рано, но он постепенно привыкал к своему новому состоянию. Оно было безрадостным и тревожным, но острая фаза прошла, теперь это была въевшаяся в сознание, привычная тревога вперемешку с печалью и угнетённостью, свойственная неизлечимым больным. Виталий старался не показывать своего настроения, но глаза выдавали — в них отражалось внутреннее состояние его души и тела.

Он каждый день ездил в офис, исполнял свои обязанности. Утром к нему приезжала медицинская сестра, делала уколы, а по вечерам приходила массажистка — лёгкий массаж помогал расслабиться, укреплял нервную систему и ослабленный болезнью иммунитет.

На первый взгляд, Виталий не был обделён вниманием и не оставался в одиночестве — весь день он общался с персоналом, партнёрами, просто знакомыми людими. Но он всё больше и больше чувствовал себя чужим в собственном доме. А, если точнее, чужими были окружающие его люди — и Ростислав, и Изабелла. Вопросы о самочувствии звучали дежурно, советы «держаться» — равнодушно. Он видел, что супругу судьба Ростислава занимает гораздо больше, чем его здоровье. Она горячо пеклась о будущем племянника и довольно прохладно воспринимала болезнь мужа. Она находилась рядом, но в её глазах не было ни тени сопереживания. Прислуга больше жалела своего хозяина, чем его собственная жена.

…Мясников часто ловил себя на мысли, что ему ужасно хочется простого участия — словом или прикосновением женской ладони — к голове, щеке, плечу… Он уже не помнил, когда последний раз чувствовал женские объятия. Не страстные, а просто — любящие, жалеющие…

…Это было так давно… Так обнимала его Таня… В последнее время он часто вспоминал о ней. Таня хотела родить ему ребёнка, она говорила об этом не раз, но у него были совершенно другие планы.