Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

смотрел на белокурое лицо возлюбленной и тихо говорил – люблю. Но в приятный бред вмешивался голос из настоящего, он был непонятен и Лагер пытался прогнать его, надеясь остаться в этом моменте навечно. Но голос был упорен и сквозь сон он почувствовал жжение и боль, голос обрёл чёткость и в тот же момент образ любимой, сына и пруда замерцал и испарился, будто мираж. Пред ним возникли, будто из пустоты огненно-красные губы и зелёные глаза, знакомые, но безумно напуганные. Теперь он понимал, что голос был санитарки, и именно она хлестала его по щекам.

– Вы живы! – облегчённо сказала девушка.

Хва несколько секунд молча смотрел в её глаза и по сторонам, кругом была бетонная пыль, она скрипела на зубах, забивала глаза и нос, вся его форма была серой от неё. Немного придя в себя, он пощупал затылок, тот был перебинтован. Сильно болела голова и тошнило. Наконец капитан пришёл в себя и тихо, дабы не тревожить гудящую боль спросил.

– Что здесь произошло?

– Бомба, бомба господин капитан, она влетела сверху и взорвалась внутри, много погибших, очень много.

И только теперь Лагер разглядел, что всё кругом было усеяно ранеными, они кричали и ругались, среди едкой брани раздавались знакомые голоса бойцов его роты. Девушка санитарка была уже далеко не в белом соблазнительном халатике, теперь он был грязным и с бурыми пятнами.

– Вы не видели моего заместителя? Невысокий, плотный парень, лейтенант с широким лицом?

– Среди раненых лейтенантов не видела, вам нужно лежать капитан, у вас сотрясение и травма головы.

– Вколи мне обезболивающего, мне нельзя лежать. Быстрее, не мнись. Приказ это, а не просьба!

Девчонка быстро дёрнулась в сторону, выхватила из сумки шприц и вколола Лагеру в плечо. Руки её дрожали и иголка вошла болезненно, Хва скривился, но не сказал и слова. Санитарка извинилась и встревоженным голосом спросила.

– Можно я пойду, господин, там много раненых, им нужна помощь, хирург не справляется. Можно?

– Подожди, сколько убитых не знаешь?

– Десятка два точно есть.

– Всё, беги, помогай раненым.

Лагер встал на ноги и, шатаясь, поплёлся на поиски заместителя. В ушах шумело, но головная боль понемногу отпускала, в коридорах и на лестницах лежали трупы и раненые. Творилась неразбериха. Лейтенант Катароп, заместитель ротного, нашёлся довольно быстро, в комнате связи, где тот безуспешно пытался связаться со штабом при помощи беспроводной связи, но в динамик слышались одни помехи. Увидев Хва, Катароп, от радости даже обнял его своими крепкими руками и, не успев разомкнуть объятия начал тараторить, о состоянии дел. Лагер узнал о том, что бомба вошла в левую часть бункера и уничтожила комнаты обслуги, несколько пулемётных гнёзд, две пушечные амбразуры и разнесла в клочья оружейную комнату. Так же был завален туннель в северный дзот, с которым также пропала связь.

– Котивы, сукины дети, не просто так шандарахнули в нас этой бомбой, ждите штурма, зуб даю, они с минуты на минуты начнут нас выживать отсюда, им нужно это шоссе, дабы войти в Брелим. Приказываю всем занять боевые посты, смотреть во все глаза и бить врага беспощадно, всех кроме медиков под ружьё, легко раненым также нечего прохлаждаться, все на защиту. Не дадим этим сукам прорваться…

Слова капитана прервали оглушительные хлопки и стены бункера сотряслись. Это били тяжёлые муринские пушки, грохот был нестерпимо громким, всё дрожало и сотрясалось, каждое попадание в бункер сбивало с ног. Лагеру казалось, что вот-вот и он оглохнет либо сойдёт с ума. Плюнув на страх, капитан подошёл к смотровой амбразуре и с ужасом увидел изрытые, будто неким адским плугом окрестности. У широкого дорожного моста, что высился над пустым руслом, шёл бой, истошно строчил гетерский пулемёт, поливая в ночной темноте, еле заметные силуэты, что выбирались из леса. Хва приказал обстрелять врага, но слабые пушки бункера не могли так далеко стрелять. Бой за мост длился около десяти минут, капитан с ужасом смотрел, как из лесной чащи, на поляну выходили стройные цепи силуэтов и под пулемётную стрельбу бежали вперёд, не считаясь с потерями. Вспышки огня озаряли окрестности, блокпост держался до тех пор, пока не умолк пулемёт. Сразу после его последнего выстрела, на окопы и укрытия гетерцев полились струи огнемётов, пламя поглотило всех, кто оставался в живых, что-то взорвалось и наступила тишина, лишь костёр из блокпоста, горел ярким красно-жёлтым пламенем. Прошла всего минута и поляну сотряс мощный взрыв, мост в секунду разлетелся на части и взмыл в небо, Лагер понимал, что никак нельзя оставить врагу его и заминировал после первого же обстрела. Теперь становилось действительно страшно.

Капитану было не по себе, в бою страшно, но ждать, что он вот-вот начнётся хуже в разы. В голове мелькали разные мысли: о доме и семье он старался не думать, это мешало ему сосредоточиться, а вот воспоминания из боевого прошлого были очень кстати. Но проанализировав все свои бои, ничего похожего ему найти не удалось. Хоть капитан сражался с врагами не раз, похожей ситуации он не припомнил, были зачистки городских кварталов, бои в лесах с повстанцами, наступления на мятежные города, но, что бы так, ни разу. Впервые Лагер боялся, по-настоящему. Но к счастью или нет, затишье долгим не было, из леса показались люди, они выкатили противоминные орудия. Залп и сотни мелких бомб накрыли поле перед бункером, почти все мины с детонировали и добавили к симфонии хлопков орудий, звон и грохот взрывов. Капитану стало спокойней, теперь он знал, что скоро начнётся бой.

– Идут, идут свиньи, – глядя в бинокль, злобно буркнул Катароп.

– Как подойдут к руслу, обрушьте на них лавину свинца, да так, чтоб они в штаны наложили.

Муринские солдаты, серыми силуэтам, по грязному снегу, шли ровными цепями, около пятисот бойцов, с автоматами в руках. Лагеру казалось странным их поведение, то ли враг слишком самоуверен, что идёт в полный рост, без прикрытия, то ли пьян или под действием какого-нибудь наркотика.

– Напугать нас решили, выродки котивские, а нам не страшно и не такое видали. Всех вас перебьём и земелькой присыплем. – Злобно бурчал заместитель роты, корча лицо и щуря глаз, что пытался поймать целиком мушку.

Лагер глядел в истоптанную тысячами трусливых ног, даль, через прицел своего автомата. Поймав на мушку силуэт врага, он пристально вглядывался в его шаги, порой казалось, что он слышит его дыхание, шарканье ног и частое биение сердца. Но ритм набивало именно его. Капитан понимал, что возможно этот день окажется последним в его короткой жизни, что его любимый