Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

бункере всего пять сотен, мы, конечно-же будим стоять насмерть, но судя по сведеньям гетерцев группировка котивов превосходит нас в сотни раз. Мы не простоим и дня, если они подтянут бронебойные орудия.

– Чего ты мямлишь, капитан? Держись и нечего сопли распускать. Помощь будет, но попозже, нет сейчас такого резерва, что бы разом прикрыть весь участок фронта. Жди. Если надумаешь отступить, не вздумай. Не тебе одному тяжело.

– Моя рота, господин генерал, будет стоять до конца, но если враг сломит нас?

– Как тебя звать капитан? – раздался сухой голос в трубке.

– Лагер, Хва Лагер господин генерал.

– Хва, выполни мой приказ, не забивай голову свою размышлениями, ни к чему тебе это. Выстоишь, станешь майором, доверю тебе батальон, но ежели струсишь и, поджав хвост бросишь бункер, то расстреляют тебя как труса и заберут у твоей семьи все блага, что родина тебе вручила. Отправим их на улицу. Будь мужиком. Стой до конца. – голос генерала был раздражён и суров.

– Да, господин генерал. Но есть хоть возможность поддержать нас с воздуха? Или хотя бы обстрелять лес, что перед бункером. У нас нет таких дальнобойных орудий, всего четыре мелкокалиберных пушек.

– Хватит просить, Хва, я тебе не волшебник. Котивы прорываются на севере, если будет возможность, то поможем. А пока крепись и держись, ты в бункере, они в поле. Ты в преимуществе. Держись и не ной! – Генерал отключил связь и в трубке раздались протяжные гудки.

Лагер отдал трубку аппарата связи, улыбчивому, светлолицему радисту, который не упустил возможности стрельнуть у капитана сигаретку. На душе было тревожно, гдето в лесу сидел враг, который, не добившись ответной стрельбы, умолк. Ночь была невыносимо тихой и тёмной. Истерзанный внутренними переживаниями, капитан выкурил немало сигарет, так много он не курил уже давно. Ему казалось, что лёгкие заполнились мерзкой, липкой сигаретной смолой и почернели, стало тяжко дышать, горло раздирал мучительный сухой кашель. Дабы облегчить и без того терзаемый стрессами организм, Хва решил спуститься к Ревче и попросить его заварить ему травяного чаю, который облегчал кашель и снимал напряжение.

С мыслью снять стресс при помощи горячего напитка и очередной истории из жизни фронтового друга, капитан спустился по бетонной лестнице вниз, в подземную часть бункера, где встретил Ревчу. Повар метался по своей кухне и собирал, что-то в плотный, солдатский рюкзак. Хва поприветствовал его.

– Говорил я тут со своим генералом, требует держать бункер до конца, – сказал Хва.

– Понятно, другого и не следовало ожидать, – буркнул старик себе под нос.

– Мол, вы в бункере, вам не страшно.

– А ему там, в кабинете не страшно? Ты не спросил? – язвительно подметил Ревча.

– Ха-ха, шутишь, шутить это хорошо, да вот чаю я хотел бы твоего выпить. Не заваришь кружечку. Уж больно много сигарет выкурил, боюсь лёгкие выплюнуть, а твоё зелье неплохо унимает кашель.

– Эта бурда нравиться только тебе капитан. Один ты её и пьёшь. Хотя мне не жалко, сейчас заварю.

Ревча налил в блестящую, жестяную кружку кипятка, положил пару ложек сухих, молотых листьев, каких-то неведомых Лагеру трав. Комнату быстро наполнил приятный, терпкий аромат с ягодными нотками. Пока напиток заваривался, старик продолжил молча набирать рюкзак. Лагер подошёл к нему и неуверенно спросил.

– А на кой, ты собираешь этот портфель? В поход собрался?

– Типа того. Чай заварился. Можешь пить.

– Ревча, старый сукин-сын. Ты куда собрался? – уже более твёрдо и с нескрываемым интересом спросил Лагер.

– Я ухожу, не сердись на меня, Хва. Но я ухожу, мне нечего тут делать.

Капитан остолбенел, он мигом забыл про чай и всё остальное, голос его стал твёрд и суров.

– А не обозрел ли ты Ревча? А? Ты дезертировать вздумал? С ума сошёл, что ли? Котивы не сегодня-завтра в атаку пойдут, а ты решил сбежать?

– Да капитан, именно поэтому я и решил сбежать. Мне нет дела до вашей войны. Если вы хотите умереть в этом бункере, провонявшем тухлятиной, то это ваше право. Умирай героем. Но я уже говорил, что помирать здесь не собираюсь, где угодно помру, но не здесь.

– Это преступление, Ревча, тебя осудят. Тебе никто не давал разрешение покидать бункер.

– А кто мне запретит? Ты? Залез? Маут? Кто? Я человек, пусть старый, но нелишённый ума. Эта война затеяна идиотами на верхах, а исполняется идиотами в низах, я не идиот. Я не хочу умирать. Я решил и я уйду! Хочешь, задержи меня. Можешь даже пристрелить, но я не передумаю. Я не соглашался воевать, меня заставили. Ты пришёл сам, вот и воюй.

Лагер не знал, что ответить ему. Перебирая в голове разные фразы и ругательства, он зло смотрел на Ревчу и искренне не понимал, почему старик покидает их. Как фавийский офицер, Хва не сомневался ни на секунду, что Ревча предатель и дезертир, тем более с опасными речами, но как простой лагун, ему казалось, что не честно будет арестовывать старика. Но грудь его нервно вздымалась, а глаза проедали в Ревче дыру.

– Я считал тебя другом, – выдавил из себя Хва.

– Я продолжаю считать тебя таковым. Ты прости меня, но я всё равно уйду.

Лагер взял в руки кружку горячего чая и сделал пару глотков, почувствовав приятное тепло, распространяющиеся от горла к желудку, он тихо, чтобы не услышали лишние уши, промолвил.

– Хочешь бежать, беги. Я доложу, что ты пропал без вести, но если поймают тебя, про меня молчи. Не то и мне несдобровать. Но всё же я ни как не пойму, на, что ты надеешься? Куда ты пойдёшь? Тебя поймают на первом же блокпосту, как дезертира привлекут к ответственности, могут и расстрелять. Зачем тебе это? Ты не солдат, ты повар, тебя никто не просит воевать.

– Хва, не в смерти дело, дело в моём личном выборе. Я против, не хочу я здесь погибнуть…

– Но почему же сразу погибнуть?

– Да потому, что муринцы вас всех перебьют. Вы не остановите их в своём бункере, а на помощь вам никто не придёт. Ты офицер, у тебя есть честь и прочая обуза, но у меня её нет. Я не обязан. Я прожил долгую жизнь не для того, что бы сгинуть в сырых, бетонных стенах. Нет.

– Ну как знаешь, Ревча. Беги. Я же останусь здесь, если же помру, так мужской смертью.

Ревча ухмыльнулся, пожал крепкую капитанскую руку, улыбнулся кривыми губами и закинув рюкзак на худую, старческую спину, пошёл прочь: от Лагера, бункера и войны. Хва проводил его взглядом, после чего присел за стул и распаковав