Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

Лагер, не сомневаясь в более тяжёлом положении дел на фронте, он немедленно приказал усилить наряды и выслать разведку. Наступила ночь, холодная, будто зимняя, снег зарядил свой хоровод, кругом стало бело, словно зима, победив весну, завладела этими землями навечно.

Во время очередного перекура с Ревчей, к Лагеру подошел молодой солдат, он был встревожен, дыхание его было прерывистым. Поприветствовав своего командира, он представился и объяснил, что прибыл с разведки.

– К нам приближаются несколько тысяч солдат, они идут не колоннами, а в разнобой, не пойми кто, нам не удалось установить кто они, но есть основание полагать, что гетерцы!

Хва тут же бросил недокуренную сигарету на пол, растоптал её башмаком и направился к смотровой амбразуре, дойдя, он примкнул взор к биноклю. Было тихо, падал снег. В бункере началось оживление, прозвучала команда к бою. Все были подняты по тревоге. Амбразуры ощетинились стволами, сонные глаза фавийцев всматривались в снежную даль. В тишине то и дело раздавалась сонная зевота.

Спустя пару часов, из леса показался солдат, оборванный и худой, сделав два шага по снежной равнине, он замер и упал лицом в снег. Больше вышедший не шевелился, но следом показались ещё четверо, а следом ещё десяток, за ними уже пошла нескончаемая людская волна. Солдаты были словно стадо сонных баранов, что брели без смысла и цели, просто шагая. Хва видел в бинокль их изорванную, грязную, покрытую лохмотьями форму желтовато-серого цвета. Оружия практически ни у кого не было, лица были пусты, походка словно предсмертная. Вскоре стало ясно это гетерцы. Хва отменил тревогу, а сам продолжил наблюдать за происходящим. Спустя пару минут гетерцев стало около десятка тысяч, а потом и вовсе вдвое больше. Это была огромная масса солдат, людское море, все они шли в сторону Брелима, не обращая ни на что внимания.

– Господин капитан, – обратился к Лагеру рядом стоящий, крайне взволнованный солдат, – Что это такое?

– Не знаю, но предположу, что это катастрофа!

А тем временем людское море, словно приливная волна накатывалась на равнину перед бункером. Солдаты, что уже не могли идти, бросали оружие и боеприпасы, никто не разговаривал, стояла тишина. И лишь топот тысяч ног пугающе раздавался в округе.

Хва вышел из бункера с парой своих бойцов и пошёл навстречу солдатам, под ногами хрустел снег, в лицо бил ледяной ветер. Гетерцы шли молча, никто не обращал внимания на фавийца, его, будто скалу, обходило людское течение. Даже те, кто подымал свой убитый и пустой взор, смотрели на капитана бессмысленно и безразлично. Лагер всматривался в эти лица и не мог в них разглядеть ничего, кроме страха. Складывалось впечатление, что это шли зомби, а не люди, без цели и смысла, просто повинуясь инстинкту. Хва поймал одного из солдат за руку, но тот даже не подняв взора, оттолкнул его и пошёл дальше, волоча за собой автомат. Все происходящие наводило ужасающе угнетённое чувство на всех фавийцев, которые не понимали происходящего. Озлобленный Лагер налетел на одного гетерского сержанта и влепив ему пощёчину громко закричал на него.

– Что произошло? Куда вы все идёте? – кулаки фавийского капитана сжали китель сержанта, и тот молвил, тихо и отрешённо.

– Все пропало.

– Что пропало? Откуда вы?

– Мы, мы из Хорма, мы, мы с фронта, – заикаясь, лопотал сержант, его испуганные глаза бегали по сторонам.

– Что случилось? Кто дал команду отступать?

– Нет, нет господин, мы без к-команды, м-мы бежим, – уже более разборчиво говорил тот. – Всё произошло само собой, все бегут.

– Вы потерпели поражение?

– Поражение!? Нас с-смяли, растоптали и перебили, там ад, там мяс-с-сорубка, там котивы, они вскрыли фронт, все кто вырвался из окружения бежали, мы все бежим. Бегите и вы, котивы нас всех перережут, они везде, они демоны.

– Вы поддались панике, сержант, вы бежите ка проклятые крысы!

– Я, я к-капитан хочу жить, я не хочу умирать, все кто остались там, обречены, котивы всех убьют, всех и вас то же! – голос сержанта, который был поначалу тих, превратился истерический крик и визг. Его глаза метались, а тело дрожало, он явно был не в себе.

– Трусы поганые! – не выдержал Хва и крикнул этому испуганному сержанту прямо в лицо. – Бежите как тараканы! А мы ваш проклятый город должны защищать, костьми лечь! Пока вы выродки поганые бежите, наложив в штаны? Да вы, проклятые ублюдки, открыли фронт муринцам! Вы предали свою страну!

– Я, я боюсь, я не хочу умирать, если вы хотите то помирайте, а я, я не хочу, я домой, д-домой хочу, у меня там мама, я д-домой. – Дальше гетерец начал нести какой-то бред и совершенно выходить из ума. Лагер отпустил руки и охваченный истерикой сержант побежал прочь.

Для фавийского офицера, что прибыл на фронт добровольно, пропитанный искренним желанием спасти мир от маутовской чумы, было большим ударом видеть подобное. Что-то кубарем ворвалось в его душу и перевернуло всё верх дном, оставив после себя множество вопросов без ответов. Но хуже всего в сердце затесался страх, вредный, мелкий зверёк, он грыз капитана где-то в душе, принуждая бояться неясности.

Тяжело было осознать истинный размах катастрофы, но лишь в этот момент, когда он стоял средь обезумевшей от страха толпы, что плелись на запад, Лагер понял, что отныне между его бункером и муринской армией никого и ничего нет. Сдерживать врага не кому, гетерцы, не боясь репрессий и казней, бежали подальше от фронта, бросив всё, что могли, и оружие, и технику, и раненых. Хва более не стал ни с кем разговаривать и, расталкивая нестройные ряды трусов, вернулся со своими людьми в свой бункер, где его ждали растерянные солдаты. Рота была в ужасе, от редкого зрелища, но паники не поддавались, все готовы были воевать со своим командиром до конца. А людская река продолжала течь на восток, огибая бункер и дзоты, люди-зомби плелись в тыл, превращая своими ногами свежий снег в омерзительную жижу, поле стало чёрно-белым, далеко шумел тёмный лес.

Так и шагали гетерцы более часа, вскоре из леса начали показываться совсем малочисленные отряды, по пять, десять человек. Ночной мороз сковывал холодное небо. Хва сидел у бойницы и со страхам глядел в пугающею черноту небосвода, пытаясь разглядеть в нём силуэты вражеских самолётов. Но ночь была тиха, редкие отряды гетерцев продолжали выходить на поляну, пока их не начали косить пулемёты из лесной чащи.

Капитан не смотря на это приказал не открывать огонь и вся рота молча смотрела в амбразуры за медленным уничтожением союзников. Гетерцы просто падали на снег