Позолоченная луна - Джой Джордан-Лейк

принять посетителей. И я не могу представить себе, о каких таких делах он вообще мог бы говорить с вами.

Вандербильт казался смущенным. МакНейми — непоколебимо уверенным.

А Кэбот… Он казался несчастным. Приехав сюда с этими людьми, он невольно стал их союзником.

— Не могу вообразить себе, — слышала Керри свои слова, произносимые хриплым, незнакомым ей самой голосом, — что могло бы послужить причиной для вашего визита.

МакНейми протянул ей бумагу с гербом Вандербильта сверху и несколькими строчками, написанными размашистым почерком ниже на странице. Этот герб, с большой центральной «V» и переплетенными листьями, заметила она, заметно отличался от того, в офисе телеграфиста, с французскими лилиями и галльским петухом, про который она тоже сначала подумала, что он имеет отношение к Вандербильтам.

Но МакНейми указывал на то, что было ниже, на размашистый почерк. На те несколько крупно написанных слов, нацарапанных, похоже, чем-то вроде угля.

Даже еще до того, как она разобрала расплывающиеся линии, Керри поняла, о чем это письмо. У нее свело желудок, когда она прочитала вслух близнецам, не сводящим с нее взглядов: Готов обсудить продажу фермы.

Глава 41

Конец зимы 1896 года

Выехав из Нью-Йорка с его ледяным зимним дождем, Лилли в каком-то оцепенении не замечала названий всех этих деревушек, которые миновал поезд, взбираясь в горы, да они ее и не волновали — ей было совершенно не до того. Она машинально разглаживала коричневый шелк своего дорожного платья, узкого в талии и спадающего бронзовым колоколом ниже линии бедер. Но то, как хорошо она выглядела в этом платье, тоже совершенно ее не волновало.

Единственная часть этого путешествия, которой она боялась, было прибытие на станцию Билтмор, где умер репортер.

Она отказывалась даже в мыслях произносить слова: был убит. Ну и само слово убийство, конечно, тоже.

— Знаете, — произнес у нее за спиной мужской голос. — Вы всю дорогу какая-то притихшая и рассеянная. Не очень-то похоже на вас, мисс Бартелеми, если позволите заметить.

Мэдисон Грант. Как же она его ненавидела. Это было второе, чего она боялась, собираясь в поездку, — необходимости ехать вместе с ним.

Она слабо улыбнулась ему, надеясь, что он не заметит отвращения в ее лице.

— Вот как, мистер Грант? Но, без сомнения, несколько недель в Билтморе исцелят меня. Этот пейзаж. Эта красота. — Она видела, что Грант наблюдает за ней со своего кресла, пока она смотрит в окно. Поезд стал в очередной раз поворачивать, и хрустальный шандельер посередине вагона закачался.

Колеса внизу отсчитывали время — все эти минуты, пока Грант пялился на нее, проходили без толку. Потому что ей-то хотелось открыть письмо.

И, откровенно говоря, пейзаж вокруг в это время года можно было считать красивым только в том случае, если вам нравятся голые серебристые ветви да сосны, растущие прямо на камнях. Лиллиан Бартелеми, рожденная и выросшая в Новом Орлеане, не считала красивыми эти виды.

Хотя она должна стараться разглядеть в них эту красоту. То, что ее пригласили в Билтмор, означало, что Джордж хочет ее видеть. При всем его интересе к искусству, филантропии и сельскому хозяйству он все же должен был чувствовать достаточно влечения к ней, чтобы сразу после Нового года прислать ей приглашение присоединиться к небольшой компании друзей в Голубых горах.

А вот Мэдисону Гранту, как она слышала в светских сплетнях, такого приглашения не прислали. Он, скорее всего, сам напросился, дав понять, что хочет лучше изучить леса Билтмора в качестве одного из лидеров «Охраны земель Америки». Грант имел неплохие связи в тех же социальных и интеллектуальных кругах, что и Джордж, и, если бы ему грубо отказали от визита в Билтмор, это сразу стало бы главной темой светских разговоров — чего, как Лилли точно было известно, Джордж старался любой ценой избегать. Если учесть тот факт, в какой дали от Нью-Йорка он выстроил этот дом.

— Да уж.

Голос Гранта звучал, как и голос любого американца, который пытается казаться англичанином, — претенциозно. Она оборвала его, быстро повернувшись к окну:

— Потрясающе красиво. — Лилли произнесла это вслух, ради Джорджа стараясь действительно так думать.

— Несомненно. Хотя, в духе моей работы, должен отметить факт истощения природных ресурсов. Местные люди предпочитают доводить свои земли до истощения.

Лилли не была общественным деятелем, но про себя подумала, что, может быть, у них вовсе нет предпочтений — это Мэдисону Гранту никогда в жизни не приходилось рубить дерево или сажать что-либо ради пропитания. Продолжая смотреть в окно, она начала пальцем открывать край конверта.

Грант продолжал что-то бубнить.

— Покупка Джорджем этой земли сможет восполнить нехватку и истощение путем направленного, разумного лесничества, и, более того…

Она тихонько вытащила письмо из конверта. Ее пальцы пробежали по листку, будто она могла прочесть ими то, что там было написано.

Грант, похоже, сменил тему, перейдя от своих драгоценных хвойных к балу-маскараду миссис Астор. Да он заткнется когда-нибудь? Одно дело выносить приставания мужчин, от которых ей могла бы быть какая-то польза. Но человек, который не сделает ей ничего хорошего…

— Вы, мистер Грант, выпускник Йеля. С вашими огромными связями, не говоря уж о вашей работе по спасению американских бизонов и винторогих антилоп, вы должны быть невероятно занятым человеком. — Словно кость, брошенная голодной собаке, лесть должна была на какое-то время утихомирить его, чтобы замолчал.

— Кажется, мисс Бартелеми, я видел вас несколько раз в Мет в этом зимнем сезоне. Хотя, к своему удивлению, ни разу — в обществе вашего друга Вандербильта.

Лилли смерила его взглядом. И не ответила на вопрос в его намеке.

— Хотя, — продолжал он, — он сделал нам обоим честь, снова пригласив в Билтмор.

Она так и не выдала Мэдисону Гранту своего разочарования Джорджем, который, известный тем, что посещал оперу иногда четырежды в неделю, не предложил ей сопроводить ее туда ни разу за этот сезон. Но все же она сейчас ехала в его личном вагоне, его племянница Эмили спала в кресле в дальнем углу, и на сей раз они остановятся прямо в его доме, потому что официальное открытие Билтмора уже состоялось.

— Что, — заметила Эмили на станции только этим утром, — гораздо больше всего того, чего удалось добиться любой другой молодой женщине из нашего круга.

Грант взял журнал со столика слева от него.

— Я сам очень люблю оперу.

— Да, — согласилась она, продолжая его игнорировать.

Сама она оперу ненавидела. Во-первых, это в помещении. Во-вторых, там собирались все те, кого волнуют эти светские правила. Единственный риск, которому она там подвергалась, было отклониться слишком далеко на своем кресле в ложе и не увидеть