Широкий Дол - Филиппа Грегори

Ах, если бы жизнь была так проста, как это кажется моей маме! Как просто было бы жить, если бы меня и Гарри объединяли простые и ясные партнерские отношения, если бы Гарри собрался жениться по любви, если бы я грезила о счастье в новом доме с любящим супругом! Как легко было бы жить без стольких тяжких грехов за душой!

Но тут дверь в гостиную отворилась, и вошел Гарри, держа в руке недописанное письмо.

– Беатрис… – прошептал он. Мы стояли лицом друг к другу, и наши лица отражались в темной полированной поверхности чайного столика. В эту минуту Гарри и впрямь был похож на ангела, и нечеткое отражение в столешнице только усугубляло это впечатление, делало его прекрасные чистые черты какими-то чуть расплывчатыми и сияющими. Мое же отражение напоминало лик привидения – бледное лицо, густо напудренные и тщательно уложенные волосы, царственная осанка, но глаза смотрят серьезно и грустно, а возле губ таится вечная печаль. Да, пожалуй, мы и на самом деле были таковы: прекрасный слабый юноша и гордая страстная молодая женщина. И пока еще в наших силах было остановить развитие возникших между нами отношений. Возникших полубессознательно. Я была охвачена чувством покоя после нежного благословения матери, после проявленного ею смирения, после ее неудачной, вызвавшей у нее смущение попытки найти правильный путь в том мире и в том доме, где грех таился в каждом углу. И ведь она отчасти чувствовала эту угрозу, отчасти понимала, что грех где-то здесь, но увидеть его, распознать так и не смогла. Я видела, как мужественно она собиралась с силами, стремясь противостоять страшной правде, как она пыталась по-настоящему полюбить меня, и в этом была возможность иной жизни, дающей силы предпочесть самоотречение жадному стремлению к наслаждениям. И в этой иной жизни цена всему давалась бы в рамках морали, и порой ее можно было бы счесть даже слишком высокой. И высшей ценностью там признавалась бы добродетель, а не сиюминутное вознаграждение.

Но все это оказалось всего лишь мимолетным видением.

– Я приду к тебе сегодня ночью, – требовательно заявил Гарри. Потом помолчал и с любопытством посмотрел мне в лицо. – Ты действительно хочешь поехать?

Я колебалась. Отказ уже готов был сорваться с моих губ, и, полагаю, этот первый шаг был бы самым трудным, а потом, возможно, нам удалось бы оставить свою греховную связь в прошлом. Но тут на глаза мне попалось письмо, которое Гарри собирался отправить Селии. Листок еще не был сложен, и я легко прочла первые слова, написанные четким, школьным почерком моего брата: «Мой добрый ангел…» Значит, он называет ее своим добрым ангелом, даже сгорая от страсти ко мне? Значит, она все-таки войдет в наш дом – в мой дом! – и станет ангелом Широкого Дола, а меня выдадут замуж и заставят уехать отсюда?

Не только Гарри, но и все мы – Селия, мама и я – угодили в ловушку и теперь были обречены играть некие вынужденные роли. Если я буду продолжать колебаться, Селия наверняка завоюет и Гарри, и Широкий Дол. И сделает это столь же уверенно, словно сама строила против меня планы и заговоры. Она может отнять у меня Широкий Дол без малейших усилий – это будет всего лишь дань ее очарованию и доброте. Тогда как я могу удержать это поместье только путем невероятных усилий, хитроумных планов и борьбы. И для Гарри она была добрым ангелом, а я, в своей борьбе за обладание им и Широким Долом, была вынуждена стать Люцифером.

Я молча пожала плечами. Моя страстная любовь к этой земле уже завела меня достаточно далеко. И могла завести еще дальше. Во всяком случае, не в моем характере было отступать, когда Гарри стоял передо мной, держа в руке любовное письмо к моей сопернице. И я не могла сказать ему «нет», видя, что глаза его потемнели от страсти ко мне.

Я скользнула мимо него в дверь, позволив себе слегка задеть его телом, и на ходу шепнула:

– Хорошо, в полночь приходи ко мне в спальню.

Мои волосы коснулись его щеки, и я услышала тяжкий вздох, почти рычание, и он, точно послушный щенок, пошел за мной в ярко освещенную мамину гостиную, где в камине весело горел огонь, а мама с нежностью и любовью улыбалась нам обоим, ее добрым, хорошим детям.

Всю ту ночь я провела в объятиях Гарри; я позволяла ему все, и мы любили друг друга так отчаянно, словно этим могли удержать наступление утра. Моя готовность во всем идти ему навстречу, моя непритворная страсть невероятно возбуждали Гарри, и мы еще по крайней мере час не могли уснуть после наших безумных любовных игр. Он крадучись пробрался в свою холодную спальню лишь после того, как в саду запели первые летние пташки, а за крепкой дверью, ведущей на хозяйственную половину дома, послышался стук кувшинов для воды и молочных крынок и треск дров в растапливаемой кухонной плите.

Оставшись одна в своей узкой девичьей постели, я не уснула, а, подложив под локоть подушку, приподнялась и стала смотреть в сад. Я испытывала некую пресыщенность, даже определенное физическое истощение сил, ведь мы всю ночь любили друг друга, предаваясь самым страстным ласкам. Однако в моей душе не было того глубокого душевного покоя, какой обычно охватывал меня уже после десяти минут любви с Ральфом. Гарри, может, и пробуждал во мне страстное желание, заставляя часами предаваться наслаждению, но никогда после любовных свиданий с ним душа моя не была исполнена покоя. Наоборот, меня всегда терзало некое томительное чувство, некое ощущение опасности, заставлявшее меня оставаться настороже. С Ральфом, сыном цыганки, я чувствовала себя равной ему в любви. А с Гарри, хозяином этой земли, я никогда не чувствовала себя спокойной настолько, чтобы легко уснуть в его объятиях.

Теперь мои планы, похоже, привели меня в некую спокойную бухту. Пусть свадебная подготовка идет своим чередом, раз оба они, и жених, и невеста, считают меня своим лучшим другом и союзником. Пока они полагаются на меня, как на свою конфидентку и посланницу, мне нетрудно будет поддерживать в них взаимное отчуждение. Я смогу хоть вечно удерживать их на расстоянии друг от друга. Единственной угрозой моему будущему была возможность рождения у них сына и наследника. Я легко вынесла бы раздел поместья с Гарри, но мне невыносима была даже мысль о том, что по моей земле будет бегать отродье Селии. Гарри беспечно передал мне бразды правления поместьем, и я чувствовала здесь свою власть, чувствовала себя настоящей хозяйкой Широкого Дола. Но если у них родится сын, Гарри непременно начнет задумываться о его будущем – и вот этого мне будет уже не вынести.

Впрочем, подобная возможность представлялась мне довольно туманной. Селия, которая тряслась и бледнела при одной лишь мысли о выполнении «кошмарных» супружеских обязанностей, вряд ли будет так уж стремиться к продолжению рода. Я просто представить себе не могла, что они будут заниматься любовью чаще, чем несколько раз в год, для видимости. И вряд ли можно было предположить, что Селия сумеет зачать так же легко, как здоровые деревенские женщины.