Единственная Джун - Дженнифер Хартманн

Но я знаю, что это не так. Ты тоже нуждаешься в поддержке.

– У меня есть поддержка, Джун, – говорю я. Поглаживая ее затылок ладонью, я притягиваю ее обратно к своей груди и провожу пальцами по длинным мягким волосам. Я вздыхаю, и улыбка появляется на лице, когда она снова прижимается ко мне. – У меня есть ты.

* * *

Я должен был знать, что она придет ко мне.

Уязвимая, заплаканная, измученная ночными кошмарами, она забирается на кровать, вырывая меня из моей собственной беспокойной дремоты.

– Брант.

Она прерывисто шепчет мое имя, прижимаясь ко мне, пока пальцы скользят по моим волосам.

Тревожные звоночки раздаются, когда я распахиваю глаза.

Она не должна быть здесь.

Не сейчас. Больше нет.

Она слишком хрупкая, слишком потерянная, слишком податливая.

И я тоже.

Я отвожу бедра от ее теплого тела и тяжело вздыхаю; я в полном смятении, потому что она не должна быть здесь, и одновременно с этим чувствую странное облегчение от того, что она здесь.

– Джун, – пробормотал я, ненавидя себя за дрожь в голосе. – Возвращайся в постель.

Я вижу, как она качает головой, а в лунном свете замечаю, как по ее щекам катятся слезы.

– Не прогоняй меня, Брант. Пожалуйста.

– Ты не должна быть здесь.

– Почему?

На этот раз я могу это обосновать. На этот раз у меня есть причина. Сглотнув ком в горле, я произношу сквозь стиснутые зубы как можно мягче:

– Ты знаешь почему.

Она прерывисто дышит, пальцами перебирая мне волосы.

Я знаю, что это безобидное действие.

Невинное, просто как утешение.

Но сейчас все, что я ощущаю, – это ее пальцы в моих волосах, наши поцелуи и стоны, срывающиеся с ее губ.

Я начинаю возбуждаться от этих воспоминаний и подаюсь назад.

– Пожалуйста. Уходи.

– Я не могу. Мне приснился жуткий кошмар. – Она придвигается ближе. – Ты умер. Я потеряла тебя. Боже, я не могу потерять тебя… – Джун прижимается лицом к моей обнаженной груди, ее тело содрогается от тихих рыданий. – Дай мне прикоснуться к тебе. Пожалуйста… дай мне знать, что ты жив.

Мое сердце дает трещину, как и моя решимость. Я тяжело, болезненно вздыхаю и сжимаю ее в объятиях так крепко, как только могу. Она поднимает ногу и обхватывает мое бедро – наши тела вновь переплетаются.

Слишком близко. Черт, мы слишком близко.

Она пробивается сквозь мои барьеры. Проникает внутрь.

Она блуждает по мне пальцами: по моим волосам, щекам, шее, плечам. Она тяжело, прерывисто дышит, когда касается губами моей шеи, и мне становится тошно. Мне становится невыносимо тошно, потому что все, что ей нужно, – это утешение и поддержка, а у меня эрекция.

– Боже, Джун, пожалуйста, уходи. – Мои слова пронизаны отчаянием, и, хоть я и говорю ей уйти, все равно крепко прижимаю ее. Инстинктивно тяну руку к ее спутанным волосам и, перебирая их пальцами, болезненно прижимаюсь лбом к ее лбу.

– Пожалуйста.

Задыхаясь, она произносит:

– Ты мне нужен.

– Зачем?

– Мне… мне страшно.

– Почему?

Ее дыхание становится быстрым и поверхностным. Наши губы так близко…

– Я…

– Почему ты поцеловала меня? – спросив, я тяну ее за волосы, пока с ее губ не срывается всхлип.

Время останавливается. Взгляд голубых глаз замирает на мне, наши губы почти соприкасаются, замирая лишь в миллиметре друг от друга. Малейшее движение вперед – и мы потонем в еще одном порочном поцелуе; поцелуе, который, я уверен, приведет к чему-то более разрушительному. От этого мы никогда не оправимся.

Мы продолжаем лежать в моей постели, пока наши тела переплетены и нас распаляет желание.

Но тут Джун резко вздыхает, опускает взгляд на мои губы и снова смотрит мне в глаза. Сглотнув, она отвечает дрожащим голосом:

– Это было «действие».

Я моргаю.

Я разжимаю пальцы, впившиеся в ее волосы, мрачнея.

Действие.

Она поцеловала меня потому, что это было «действие», а я-то думал, что это нечто большее.

Я думал, что это значило намного больше.

Отстранившись от нее, я отстраняюсь назад и выпрямляюсь, проводя рукой по губам, словно в попытке стереть вкус того поцелуя.

Поцелуя, которого она никогда не хотела.

Это было просто «действие».

Она чувствует резкую смену в моем настроении и выпрямляется, придвигаясь ко мне.

– Мне так жаль, Брант. Это было так глупо с моей стороны, но я заключила сделку с Селестой и Жен, и мы все должны были сделать что-нибудь ужасное, и…

Что-нибудь ужасное.

Что-нибудь. Ужасное.

– Джун.

Бессвязный лепет прекращается. Ее грудь продолжает вздыматься, когда она наклоняется ко мне. Повисает долгая пауза, прежде чем она продолжает:

– Мне очень жаль. Пожалуйста, не ненавидь меня за это. Ты единственный брат, который у меня остался, и я не переживу, если ты меня возненавидишь…

– Иди, – говорю я пугающе холодно и непреклонно.

– Я обещаю, что не буду…

– Тебе нужно уйти.

– Но ты мой брат, и я…

– Я не твой гребаный брат! – Что-то внутри меня обрывается. Это тоненькая нить, за которую я держался с ночи выпускного, когда весь мой мир рухнул и сгорел у моих ног; когда легкие наполнись копотью, превратив мое сердце в пепел. Джун смотрит на меня, ошеломленная – на губах так и застывают несказанные слова. – Я просто сирота, – продолжаю я. – Забытый жизнью пассажир. Я побочный продукт человека, который наплевал на меня, убил мою мать, а потом покончил с собой. Я остаток трагедии… Знаешь, на что это похоже? На желанный и в прошлом вкусный стейк, который ты надолго оставил в холодильнике. В результате тебе не хочется его выбрасывать, потому что это было бы чертовски расточительно. И что ты делаешь? Оставляешь его гнить и тем самым отравлять все, что лежит рядом. Лишь спустя время наступают сожаление и осознание, но для них уже слишком поздно.

Грудь словно сдавливает, когда я выливаю свою вину, свою ненависть к себе.

Мой болезненный страх, что я заражу Джун и утяну ее за собой на дно.

Плача, она блуждает взглядом по моему лицу. Она дышит так же тяжело, как и я, впитывая каждое «гнилое» слово. Затем, качая головой, она отвечает на мою тираду.

– Ты же не думаешь так на самом деле, – мягко шепчет она. – Ты просто не можешь.

Я стискиваю зубы:

– Просто уходи, Джун… пожалуйста.

– Ты самый сильный человек, которого я знаю. Самый храбрый. Когда жизнь сбивает тебя с ног, ты поднимаешься вновь. Ни у кого в мире нет такой стойкости – ни у кого. – Она все еще качает головой. – Ты настоящий боец. Герой. Моя опора.

– Перестань. Ты не знаешь, о чем говоришь.