Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг. - Полина Жеребцова

Царевна

13.11.

Мансур зашел. Все рассказал. Он болеет после ранения. Пять месяцев жил в чеченском доме. Пытались лечить.

Его матери сообщили, где он. Но она длительное время не хотела забирать сына. Там, в горном селе, за ним трогательно ухаживала молоденькая девушка тринадцати лет, приносила еду. Случилась любовь. И теперь, совсем не вовремя, появились его родные! Увезли из дома, ставшего дорогим.

Мы дали Мансуру облепиховое масло. Обещали у знакомой купить еще. Специально для него. При помощи такого масла лечили мою ногу после операции. Мансур спросил, как Аладдин. Я честно все рассказала, как другу. Мансур сообщил, что нашелся их отец. Скоро семья сбежит из республики в Россию, на север.

– Я не смогу прижиться в другом месте – признался он. – Не выдержу!

– Привыкнешь! – обещала я. – Все забудется, как кошмар!

– Моя душа всегда будет на этой земле! А тело – где придется, – пояснил он.

В ночь на сегодня мне снился странный сон. Аладдин и его старший брат. На самом деле я никогда не знала его брата. Брат Аладдина погиб в конце сентября 1999 года в Дагестане: до моего ранения, до нашего знакомства и дружбы. Но я сразу поняла во сне: это он! Брат Аладдина протянул мне две записки и сказал:

– Прочти! Он не тот, кем ты его представляешь.

Обе они были исписаны мелким почерком зеленой тушью и являлись как бы тайными записями самого Аладдина.

– Это то, о чем умолчала его душа, – пояснил его брат.

Записка № 1

Мой месячный доход составляет 2100 долларов, иногда больше. За работу с людьми.

За выполнение особых поручений. За “уборку”. За погибшего брата. За пребывание в полевых условиях.

Записка № 2

Я не хотел полюбить тебя. Не должен был. Но влюбился! Не смог причинить тебе зло.

Я боялся вас (?) – тебя и твою маму. Боялся тех перемен, что происходили со мной в вашем доме. Во многих случаях это выражалось моими капризами и моей грубостью.

Я женился на той женщине, с которой мне удобно. Я не люблю свою жену. Но такой брак был необходим. Так нужно, даже по моей работе.

Проснулась. Записала эти тексты. Я очень хорошо их помнила! Это большая редкость – помнить все, что снилось! Случайно или нет, но мне попалась ручка, которая пишет зеленым цветом (?). Записки получились точно такие, как были в моем сне.

Будур

20.11.

Вчера мы попали под обстрел! Ехали в переполненной маршрутке, возвращаясь с рынка. Как обычно, попросили остановить водителя на нашей остановке – “Нефтянке”. Машина остановилась, и тут прогремел взрыв! Перед маршруткой в пятнадцати метрах взорвался фугас. БТР и бортовая машина с солдатами пострадали.

Военные стали стрелять в темноту без разбора. Кричать матерные ругательства. Ехали они по трассе навстречу нам. Не по своей полосе и едва не столкнулись с нашей маршруткой!

Однако мы и пассажиры испугались совсем не фугаса! А того, что за этим последует. Солдаты непредсказуемы и безумно злы в такие моменты. Мы выскочили из маршрутки. Куда бежать? Темно! Разрушенный взрывом пятиэтажный дом. Груды плит, щебень. Косо завалившаяся бетонная крыша автобусной остановки. Все люди бросились прятаться за нее, легли на землю. Военные продолжали стрелять из пулемета и автоматов по деревьям и домам. Один парень-чеченец выскочил из маршрутки на костылях. Растерялся. Говорит:

– Что мне делать? Я не могу лечь!

Моя мама кричит:

– Бросай костыли и падай!

Он упал. Женщина, знакомая тетки Кусум, лежала около меня. Я закричала от страха, так что уши заложило, а она уговаривала меня: “Потерпи, патроны у них скоро кончатся!” Я видела: какие-то дети прятались со своей матерью между бетонными плитами взорванной пятиэтажки. Они кричали и плакали, что в сумках, оставленных ими в машине, – печенье! Плохо соображали. Приподнимались, чтобы разглядеть: целы ли сумки. Мать в ужасе сбивала своих детей с ног тумаками.

Постепенно стрельба прекратилась. Пассажиры поспешили на четвереньках забраться в маршрутное такси. Я и мама остались одни. Тележка товара.

Темнота. Пустырь. Военные. Как мы перебежали через дорогу на свою сторону?! Помню: мы, задыхаясь, мчались по пустырю в гору, через железнодорожное полотно и сады-огороды! А военные за нашей спиной хладнокровно совещались (мы слышали!), пристрелить нас или нет. Но, видимо, пожалели! Русская речь и наш явный испуг выручили нас.

Прибежав живыми домой, мы стали рассказывать людям о своем приключении. Соседи высыпали нам навстречу – они тоже отчетливо слышали стрельбу. Соседка Нура сразу сказала:

– Вы чудом остались живы! За свое спасение, по обычаю, нужно раздать подарки. Троим! – и протянула руки.

Разумеется, мы прислушались. Дали жильцам по пакетику с вермишелью “Ролтон”. Соседи остались довольны.

P. S. Вчера под обстрелом, в темноте, я потеряла с головы платок. Сегодня утром мы нашли его у бетонных плит рухнувшего дома. Представляешь, Дневник! Повезло! Никто не взял!

Царевна Будур

21.11.

Мне подарили духи. Подарила женщина, которой мы помогли найти ее мужа-таксиста! Мужа увезли на БТРе.

Их машину – белую “Волгу” – забрали на наших глазах. Случайно я и Лина оказались поблизости, запомнили номер БТРа. Сосед-каратист, брат Джима, сообщил о происшествии участковому милиционеру. Удалось установить, где держат таксиста. А на следующий день я услышала рассказ плачущей женщины о пропавшем муже, поехавшем днем подработать на собственной машине. Сопоставила данные. Поняла – это он! Подсказала:

– Ваш муж в РОВД нашего района.

Объяснила, как выглядит участковый. Таксиста нашли. Жив! Сейчас в больнице. Избит. Сломаны ребра.

Если стреляют по рынку с постов, то мы, торгующие, сидим под столами, укрывшись за досками. Я не ухожу. Боюсь! Но – торгую. Мне интересно смотреть: кто как себя ведет. Трусят – многие. Но делают вид, что стрельба их не волнует.

Фатима

26.11.

24 ноября на рынке убили русских солдат! Почти возле нашего стола. Я не присутствовала. Ехала из школы к маме. Выхожу из автобуса и вижу: пробка машин, очередь на выезд. Испуганные люди мчатся потоком навстречу. Кричат:

– Беги! Солдат убили на рынке! Сейчас будет стрельба! Русские идут!

А я бегу огромной толпе навстречу – туда, где будет стрельба. Мне нужно к маме, она ведь осталась “там”! Мысли подстегивали: “Скорее! Вперед! Как там мама?”Пассажирские такси ринулись как сумасшедшие по тротуарам. Прохожие и продавцы, бегущие с рынка, уворачивались от машин. Они запрыгивали на ступени магазинов. Я бегом – к маме! Спрашиваю:

– Что случилось?!

А мама в суматохе потеряла наш кошелек со всеми деньгами! Мы их собирали, чтобы отдать долг! Товар мы в сумки положили, а кошелька нет! Воришки схватили на бегу?

Увидели: наша соседка бежала! На ее столе остались деньги! Мы их собрали. Пересчитали вместе с женщиной, торгующей неподалеку. Чтобы был свидетель найденной суммы. На следующий день все чужое отдали. Благодарности никакой! Наверное, хозяйка денег решила: сумма должна быть больше. Возможно, хватанули и с ее стола часть купюр в суматохе, как и наш кошелек!

Мы дворами ушли, несмотря на начавшуюся беспорядочную стрельбу.

До последнего случая с солдатами было следующее. Кто-то снимал камерой рынок с высотного дома.

– Эта камера необычная! – доложили долларщики. – Она берет расстояние до двух километров!

Мы видели яркие вспышки от съемки. Недоумевали. Что именно снимают? Нас? Рынок? Посты? И кто снимает?

Неприятные слухи приползли. Надеюсь, это ошибка. Машу, которая приняла ислам, убили! Она же русская. Если все так, то беда случилась из-за маленького дома и участка земли. Думала проведать Машу, но никак не складывается. Хуже всего, что те подростки, которые раньше к ней в дом лазили (а Маша нам этих придурков показала), стали следить за нами. Уже третий день!

Царевна Будур

27.11.

Первый снег! Мамаша дома. Дороги в городе перекрыты федеральными войсками.

– Они грабят рынок! – сказали соседки, приехавшие из центра города. И добавили:

– Еды не купить! Никого не пускают! Мы видели: в свои машины военные грузили кур, молоко и сигареты прямо из камер хранения.

Мне на это сегодня плевать с высокой вышки. Как хорошо дома! Я учу уроки, пью чай с лепешкой в коридоре и наблюдаю за крысиной семьей – она живет у нас в разрушенной кухне! Красота! Крысята смешно пищат!

30.11.

Российские военные разгромили рынок. Нет столов. Нет заработка. И совсем нет еды. Люди плачут, рассказывают, что ограбили камеры хранения. Забрали мужчин. Вчера мы пешком шли на рынок посмотреть, есть ли доски или все пожгли? Мы немножко поторговали на ничейных коробках. Купили две буханки хлеба и рыбные консервы.