Европейские поэты Возрождения - Коллектив авторов

ЭДМУНД СПЕНСЕР

ПАСТУШЕСКИЙ КАЛЕНДАРЬ

АВГУСТ

Отрывок

Будь, лес глухой, моей свидетель скорби —Знаком тебе моих рыданий глас;Вам, птицы, ведом звук моих стенаний —Ах, не они ль — напевов ваших часть?Ты, ручеек, мне навевал дремотуИ слез моих бывал нередко полн.

На людях я все больше горем полн,В градских стенах я умножаю скорби —В лесной трущобе эха гулкий гласСозвучней жалобе моих стенаний.Под кровлей с милой я расстался — часть,Навек прогнавшая мою дремоту.

Потоком слез я заменил дремоту.Что мило, то ушло. Я горя полн.Уместнее мои оплакать скорбиВ лесу, где эхо, разливая глас,Ответит жалобе моих стенаний,Но ввек не обрести мне даже часть

Былых отрад. Нет, выпала мне частьЗдесь ожидать последнюю дремоту,Что мне глаза смежит — покоя полн,С ней не узнаю умноженья скорби.О птицы злобные, ваш резкий глас,Вещая смерть, мольбе моих стенаний

Созвучен. Что же до моих стенаний(Они скорбей не выразят и часть),Не молкнущих в ночи, когда дремотуЗовет природа — крик ваш ими полн.Я ночь отдам стенаньям, день же — скорбиПоклялся я: их не заглохнет глас.

Но если милой серебристый гласЯ вновь услышу, то взамен стенанийЯ запою, и это будет частьМелодий соловья — презрев дремоту,В ночи напев он льет, истомы полн,Забыть не в силах о великой скорби.

Ты, чуждый скорби, ночью слыша гласМоих стенаний, знай страдальца часть —Прервав дремоту, стань участья полн.

ОКТЯБРЬ

Пирс:

Не стыдно ль, Кадди, никнуть головой,Когда в медлительное время годаУтех людская требует природа?Не ты ли пастухов сбирал толпойДля песнопенья, пляски, хоровода,—А ныне спишь, и игры спят с тобой.

Кадди:

Я так усердно утомлял свирели,Что Муза истощила свой запас.Я все богатства в играх порастряс,И с чем же оказался я на деле?Как стрекоза из басни, в зимний часЯ должен дрогнуть в ледяной постели.

Слагал я песни на прелестный лад,И юноши под них резвились прытко:Им — щедрый хмель любовного напитка,Мне — похвалы скупые невпопад.От их восторга мало мне прибытка:Я бьюсь о куст, а птицы к ним летят.

Пирс:

Но, Кадди, похвала ценней наградыИ слава много выше всякой мзды:Поверь, что нет счастливее звезды,Чем буйству юных возводить преграды,Советом отвращать их от бедыИ вдохновенья объяснять отрады.

Настрой свирель на сладостный напев,И, покорясь, округа молодаяК тебе прильнет, рассудок забывая:Так укрощал Орфей Плутонов гнев,Из Тартара подругу вызволяя,И самый Цербер слушал, присмирев.

Кадди:

Так Аргусовы очи дети славят,И птица, распуская хвост, горда;Но за красу павлину никогдаНи зернышка в кормушку не прибавят.Что слово? Дым и тает без следа.Что слава? Ветр и к ветру путь направит.

Пирс:

Певец, оставь пустое шутовство,Душой из бренной воспари юдоли:Воспой героев, иже на престолеДелили с грозным Марсом торжество,И рыцарей, врага разивших в поле,Не запятнав доспеха своего.

И Муза, вольно простирая крылья,Обнимет ими Запад и Восток,Чтоб ты на гимн благой Элизе могНаправить вдохновенные усильяИль пел медведя, что у милых ногДары свои слагает в изобилье.

Когда ж остынет гимнов жаркий звук,Ты воспоешь блаженство нежной ласкиИ будешь вторить мирной сельской пляскеИ прославлять хранительный досуг.Но знай, какие б ни избрал ты краски,Хвала Элизе и тебе, мой друг.

Кадди:

Да, я слыхал, что римлянин ВергилийБыл Меценатом к Августу введен:Для бранных песен вмиг оставил онСмиренный звук пастушеских идиллий.Поныне отражает небосклонНабат его легенд и грозных былей.

Увы, Октавиан давно почил,И Мецената прах оделся глиной;Не должно ль быть сие певцам причинойВеликих славить, не жалея сил,Напоминать о доблести стариннойИ гнать забвенье от святых могил?

Но днесь к упадку мужество клонится,И просится геройство на покой,И рой пиитов жалких вразнобойТвердит ученым судьям небылицы,И разум иссыхает, как изгой,И солнце чести замкнуто в темницу.

И если твой, Поэзия, ростокОт корня старого пробьется снова,Ты потакаешь слуху сквернословаИ поощряешь низость и порок:Так в поисках признания земного,Не расцветая, вянет твой цветок.

Пирс:

О Муза, где пребыть тебе по чину?Когда ты не допущена к дворцу(А он тебе всех более к лицу),В служанки ты идешь к простолюдину.Взмахни крылами, вознесись к Творцу;В презренном мире нет тебе притипу.

Кадди:

Ах, Пирс, не всякой Музе сей удел:Моей не хватит рвенья, и здоровья,И дара воспарять от многословья.Вот Колин бы взлететь не оробел:Не будь он злою поражен любовью,То лебедем бы взвился и запел.

Пирс:

Глупец, не от любви ль его усердьеСтремиться дале звезд за горний свод,Не от любви ль он дерзко предпочтетВзирать с восторгом в зеркало бессмертья?Возвышенная страсть зовет в полет,И низкий ум парит над низкой твердью.

Кадди;

Куда там! Все как раз наоборот:Всевластная любовь певца тиранит,И силы гонит прочь, и ум туманит,И сякнет стих от горестных забот.Неволя вольной Музе крылья ранит.Немудрый ткач две ткани сразу ткет.

Тому, кто ищет славы лирным звоном,Свобода ради грозных слов нужнаС обильем яств и реками вина.Недаром Бахус дружит с Аполлоном:Когда в пирах мечта опьянена,Стихи бегут потоком оживленным.

Ах, Пирс, певцы поют не для забав:Не знаешь ты терзаний наших бурных.О, как сменить позор венцов мишурныхНа славный плющ и хмель старинных прав,Чтоб Муза гордо вышла на котурнах,Себе Беллону в спутницы избрав!

Увы! Нужда мешает песне звонкой:Угас, не разгоревшись, пламень мой.Хоть ты, мой друг, утешь певца зимойИ дай приют его свирели тонкой.

Пирс:

Когда стада придут с пастьбы домой,Получит Кадди лучшего ягненка.

Девиз Кадди:

Agitante calescimus illo etc.[4]

ЦАРИЦА ФЕЙ

Отрывки

Она внимала повести скорбей,Стараясь превозмочь свои печали,Но те от тщанья делались сильней,И любящее сердце разрывали,И угли страсти в пламень подсыпали;Чем чище и возвышенней мечта,Тем невозможней расставанье с ней.В очах померкнет мира красота,Когда в несчастье рыцарь Алого Креста.

Едва в груди страданье утолилось,Не в силах оставаться взаперти,Она в скитанья дальние пустиласьПо заданному карликом пути,Чтоб рыцаря любезного найтиЖивым иль мертвым; многие кручиныВ дождях и бурях должно ей снести.Так шла она чрез горы и стремнины,Блуждала по лесам и мерила равнины.

И вот ей повстречался наконецДостойный рыцарь с юношей-слугою.Как Фебов ослепительный венец,Он лил кругом сиянье неземное,Смущая взоры блещущей бронею.Закован в латы с головы до ног,Он был неуязвим на поле боя;Алмазный пояс стан его облег,Сверкая, как в ночи святых небес чертог.

Один алмаз меж прочих выделялсяКак средоточье чародейных сил,Он дивной девы профилем казался,Горел, как Геспер средь меньших светил,И слабый взгляд могуществом дивил;Он острый меч, оправленный ножнамиСлоновой кости, к поясу крепил;На рукояти золотое пламяЛизало перламутр витыми языками.

Надменный шлем лучился, позлащен;Его убранство ужас порождало;Вцепился в гребень золотой драконНесытыми когтями: на забралоСпадало ядом дышащее жало;И мнилось, пасть, пылая, пред собойСтоль яростные искры рассыпала,Что содрогнулся б тотчас всяк живой;А скользкая спина лоснилась чешуей.

Над гребнем и чудовищем крылатымКачался многоцветный конский хвост,Обрызганный внизу зерненым златомИ перлами увитый вперехлест;Так дерево с цветами ярче звездНа высотах зеленой Селинии,Одно дерзнув подняться в полный рост,Приемлет ветры добрые и злыеИ пляшет круглый год, потворствуя стихии.

Округлый щит был кожами укрыт,Дабы случайно смертный робким глазомНе увидал разящий этот щит,Что был сплошным сверкающим алмазом;Верней защиты не отыщет разум,Затем что камень тверже, чем металл,Он ржу и силу отвергает разом;Он в жарких битвах копья притуплялИ мог крушить мечи о яростный кристалл.

Сей щит не выставлялся против правых,Но угрожал злокозненным сердцамИ укрощал чудовищ многоглавыхИль слал отважный вызов небесам,Где в зыбких высях солнечным лучамНе вырваться из облачного плена;Так златокудрый Феб изведал срам,Равно как среброликая Селена,Когда на ней волшба наводит пятна тлена.

Но щит не опасался колдовстваУжасного в заклятьях чародеяИль оборотня, чья душа мертва;Зане при взгляде на него, немея,Камнями становились лиходеи,А камни прахом, и от праха следМгновенно исчезал; и, цепенея,Глаза гордыни свой природный цветМеняли иль вовек не зрели белый свет.

Сей свод чудес достоин чистой веры,Затем что чудотворный исполинЯвлял их слишком многие примеры;То был славнейший из волхвов — Мерлин,Что щит и латы принцу мог одинСодеять для воинственной потехи;Когда ж скончался дивный властелин,Царица Фей взяла его доспехи:Кто хочет правду зреть, да узрит без помехи!

* * *

Суровый ум, чье гордое призваньеВершить дела царей и судьбы стран,Презрит мои свободные писанья,Зане я с неких пор любовью пьянИ не врачую боль сердечных ран,Но юность подвергаю искушеньюИ, воспевая сладостный обман,Немудро подношу ей в поученьеНе доблести пример, но тлен стихоплетенья.

Да смолкнут те, кто не умел любить:Их льдистых душ не растопило пламя;Не им природный чистый жар судить,Вотще сравняв с нечистыми деламиВосторги, коих не знавали сами.Любовь есть подвиг, благодать и честь,Она венчает доблестных венцамиИ шлет векам о верных сердцем весть,Готовых для любви все муки перенесть.

Кто хочет обозреть седую древность,Отыщет в ней примеры без числаТому, как славную к наукам ревностьИ огнь, врагов сжигающий дотла,В мужах любовь благая разожгла.Об этом в полдень под зеленой сеньюСократова не раз беседа шла!Он славил дивной страсти вдохновенье,И Стоик не нашел ему опроверженья.

Пою не вам, премудрые вожди,Но лишь моей Монархине священной:Она вмещает в девственной грудиЩедроты и красы любви нетленной;Пою богине, порожденной пеной,Лишь той пою, что любит больше всех,И больше всех любима во вселенной,И не почтет стихи мои за грех;И сын ее меня подвигнет на успех.

Храни к певцу монаршее участье,Амур жестокий, нежный голубок:Да облеченная гневливой властьюС престола не осудит как порокПриволье дум и прихотливый слог;Но сделай так, чтоб чистой страсти сила,Пролив с небес амброзии поток,Ей царственное сердце умягчилаИ к сим словам любви вниманье устремила.

* * *

Итак, пройдя чрез множество преград,Я прибыл к неким островным пределам,И простодушный поразился взгляд:Досель я мнил, блаженство в мире целомЗемным не почитается уделом.Но здесь я видел всякий дивный плод,Какой своим рачением умелымПрирода-мать из персти создает,И умножает труд число ее красот.

Блистали пущи, порослью богатыОт гордых кедров до убогих мхов,Цветенье рощ точило ароматы,Равно как пестрый луговой покровИ стройное изящество садов.И мыслилось, любое притязаньеСей чудный остров утолить готов,Любое прихотливое желанье;Для каждого бы здесь нашлось очарованье.

Казалось, к смертным возвратился рай:Столь дивное природы совершенствоУкрасило роскошный этот край,Что праведник, вкушающий блаженствоНа небесах, избрал бы отщепенство,Покинув Елисейские поля,Затем что много больше благоденстваСулит ему обильная земля,И вновь бы жаждал жить, свой дух возвеселя.

Здесь кто хотел — в лесах искал прохлады,Кто к солнцу устремлялся на простор;Плескались в речках резвые наяды,В тиши журчал ручьев созвучный хор;Издалека виднелись кручи гор,От взоров долы скромно укрывались;Влюбленные, оставив сладкий спор,В зеленых лабиринтах забавлялись;Искусство с естеством друг другу изумлялись.

Здесь ровными рядами вдоль аллейРосли дерев различные породы,Приятно красовались меж ветвейОтдохновительных беседок своды,К цветущим берегам манили воды;И всюду тысячи влюбленных парБродили, божеству слагая оды,И небо принимало их как дар:Так непорочен был любви их чистый жар.

Они являли пеньем и игроюНевинного довольства образец;От них поодаль виделось иноеСогласье верно любящих сердец,Иной любви возвышенной венец;Сих добродетель гордая роднила,Тщете страстей кладущая конец;Она их души исполняла пылаИ к доблестным делам их думы возносила.

Средь них Геракл и верный Иолай,Дамон и Пинтий, общие судьбою;Давид с Ионафаном, отчий крайОтважно защитившие собою;Тесей, спаситель чести Пирифоя;С Британиком негордый добрый Тит,Пилад, Орест и прочие герои,Кто столь великой дружбой знаменит,Что даже смерть и та друзей не разлучит.

* * *

С таким коварством золото волосНа ней покрыла сетка золотая,Что взору вряд ли разрешить вопрос,Где мертвая краса и где живая.Но смельчаки глядят, не понимая,Что глаз бессильный каждого обрекНа то, что сердце чародейка злаяУловит тотчас в золотой силок.А посему я зренью дал зарокИгрой лукавой не пленяться боле,Иначе, поздно распознав подлог,Потом вовек не выйти из неволи.Безумен тот, кто предпочтет взаменСвободе — плен, хоть золотой, но плен.

* * *

Окончил путь усталый старый год,Явился повый в утреннем сияньеИ начал мерных дней круговорот,Сулящий нам покой и процветанье.Оставим же за новогодней граньюС ушедшей прочь ненастною поройНенастье душ и грешные деяньяИ жизни обновим привычный строй.Тогда веселье щедрою рукойОтмерит миру мрачному природаИ после бурь подарит нам покойПод свежей красотою небосвода.Так и любовь — мы с нею поспешимОт старых бед к восторгам молодым.

* * *

Лесной кукушки радостный рожокТрикраты возвестил весны явленье,Напомнив, что вернулся юный богИ требует от юности служенья.В ответ кукушке зазвучало пеньеВсей птичьей пробудившейся семьи,И лес ей эхом вторил в отдаленье,Как бы поняв, что значит жар в крови.Лишь та, что паче всех должна любвиВоздать хвалу, осталась безучастна,Замкнула губы гордые свои —Певцы весны взывали к ней напрасно.Любовь, пока ей чужд их нежный зов,Причти ее к числу своих врагов.

* * *

Как пламень — я, любимая — как лед;Так что ж я хлад ее не растоплюИ он в жару моем не изойдет,Но крепнет лишь, чем больше я молю?И почему я жар не утолюНа том морозе, что в душе у ней,А все в поту клокочущем киплюСредь ширящихся яростно огней?О, всех явлений на эелше странней,Что огнь твердыню льда лишь укрепил,А лед, морозом скованный сильней,Чудесно раздувает жгучий пыл.Да, страсть в высоких душах такова,Что рушит все законы естества.

* * *

В безбрежном океане звездный лучПоможет к гавани корабль вести,Но развернется полог черных туч,И мореход сбивается с пути.Я за твоим лучом привык идти,Но скрылась ты — потерян я, несмел,Твой прежний свет я жажду обрести,Гадая, где опасностям предел.И жду, хоть лютый ураган вскипел,Что ты, моя Полярная Звезда,Вновь озаришь сияньем мой уделИ тучи бед разгонишь навсегда.Пока ж ношусь по волнам без утех,Тая задумчивость и скорбь от всех.

* * *

Любимая в театре мировомНа все бесстрастно устремляет взгляд.Участвую в спектакле я любом,Меняя облики на разный лад.Найдя на свете повод для отрад,Я машкеру комедии беру,Когда же горести отяготят,Я делаю трагедией игру.Но, радостный ли, в страстном ли жаруЯвлюсь на сцеие я — ей все равно:Я засмеюсь — от строгих глаз замру,Заплачу — ей становится смешно.Она, стенай пред нею иль смеши,Не женщина, а камень без души.

* * *

Лети, Весна, герольд царя страстей,На чьем гербе нам пышно предстаетЛюбой цветок, дитя планеты сей,Во всеоружии своих красот;Направь к моей возлюбленной полет,Что дремлет, в зимний сон погружена,И ей поведай, что восторг не ждетИ что она поймать его должна;Так пусть готовится служить онаВ той нежной свите, где Любовь царитИ каждой, кто останется одна,Глаза росой отчаянья кропит.Лови же радости, моя любовь:Никто былого не воротит вновь.

* * *

Как часто дух мой распрямит крыла,Желая взмыть к чистейшим небесам,Но кладь забот вседневных тяжелаИ нудит смертного к земным делам.Когда же явится краса очам,Подобная сиянию небес,То счастья выше не изведать нам,И, глядь, порыв за облака исчез.Для хрупкой мысли больших нет чудес,Блаженств и наслаждений не избыть,Одно влечет, коль мир в душе воскрес:Как ревностнее милой послужить,И сердце грезит только об одном —О счастье райском в бытии земном.

* * *

Я имя милой вздумал написатьНа дюнах, но его смела волна.Его решил я вывести опять,И вновь прибоем смыло письмена.«Бесплодны тщания, — рекла она,—То наделить бессмертьем, что умрет!Уничтоженью я обречена,И время без следа меня сотрет».«Нет! — молвил я. — Пусть низших тварей родПадет во прах — яшть будешь ты в молве:Мой стих тебя навек превознесет,Напишет имя в горней синеве;Коль смерть одержит верх над всем живым,Мы жизнь любовью вечной возродим».

* * *

Теперь, когда я в бурях изнемог,Изведав этих волн смертельный бег,Когда преподай мне такой урок,Что мой корабль — калека из калек,Я вижу вдалеке желанный брег,Незыблемый под бременем благимВсего того, чем счастлив человек,Того, что звать привык он дорогим.Блажен, кто был в пути тоской томимИ очутился вдруг в земном раю.Когда такая радость перед ним,Забудет он былую боль свою.В былых страданьях видит краткий мигТот, кто блаженства вечного достиг.

IАМВIСUМ TRIMETRUM

Унылый стих, свидетель моих горестей,Из мысли скорой крылья сотвори себе,Лети к Любви моей, где б ни была она:Простерлась ли, томясь, на ложе тягостном,Сидит ли, невеселая, за брашнамиИли игрой на вирджинале тешится.На ложе? Ей скажи, что нет мне отдыха;За брашнами? Скажи: вкушать не в силах я;Играет? Ей скажи: нет в звуках счастья мне.А спросит — почему? Скажи: бессонна страсть,Неистовая, яствами гнушается,Печальная, не радуется музыке.Скажи: ее лишь ласка усыпит меня,Скажи: ее лишь очи взор насытят мой,Скажи: ее лишь речь меня возрадует.Ночь каждую все чахну я без отдыха,День каждый сохну я без насыщения,Всегда я умираю без веселия.И коль зачахну, кто удел оплачет мой?И коль иссохну, кто конец опишет мой?И коль умру, кто скажет: жаль Immerito?

ДЖОН ЛИЛИ