Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

В дополнении к этому документу Литвинов, «ввиду крайней серьезности проблемы польско-советских отношений, затрагивающих основы всей нашей внешней политики», счел «необходимым изложить вкратце свою точку зрения на эту проблему». В первой части составленной в энергичных выражениях записки Литвинова предлагалось признать, что «предпосылкой к обсуждению» отношений с Польшей являются следующие «совершенно бесспорные» положения. «Из Западных государств Германия является не только первой, но и единственной страной, установившей с нами полностью нормальные дипломатические отношения» (п. 1) и проявляет наибольшую заинтересованность в экономическом сотрудничестве с Советским Союзом (п. 2). Именно «о крепкий утес наших взаимоотношений с Германией» разбивались «попытки создания единого капиталистического фронта против СССР» (п. 3). Ослабление антагонизма между державами Согласия и Германией приводит к утрате этого фактора как важнейшей скрепы рапалльского сотрудничества, но, с другой стороны, «начатая Штреземаном политика сближения с Францией лишает Германию возможности продолжать считать отношения между СССР и Францией серьезным фактором советско-германских отношений», что предоставляет Москве дополнительную свободу маневра. «Иначе обстоит дело со вторым фактором рапалльской акции»: в отношении Польши «Германское правительство твердо отстаивает свой курс непримиримости» и потому «не может не придавать огромнейшего значения отношениям СССР с Польшей». Их «серьезное изменение» «автоматически влечет за собой со стороны Германии отказ от рапалльской политики и изменение, в сущности, советско-германских политических взаимоотношений» (п. 4). Неразрешимость вопроса о долгах и идеологическая антиверсальская установка СССР сильно ограничивают возможности сотрудничества с Францией даже после подписания с нею пакта о ненападении и торгового договора; перспектива прихода к власти в Англии консерваторов фактически исключает сближение с нею; «Италия не захочет оставаться единственной европейской страной, поддерживающей с нами приличные отношения». Литвинов предоставлял высшему руководству СССР возможность самому сделать вывод о том, что утрата Германии в качестве стратегического партнера была бы поэтому невосполнима (п. 5).

Шестой предпосылкой внешнеполитического решения о пакте с Польшей нарком считал положение в Прибалтике. «Серьезнейшей задачей польской политики за последние десять лет является оформление блока с Прибалтийскими странами и создание для себя положения гегемона во всех государствах от Финляндии до Румынии». В результате ее осуществления «и без формального союза, в случае военного столкновения между нами и Польшей, последней рано или поздно придут на помощь Прибалтийские страны»; теперь Польша борется за заключение «общей военной конвенции», которая бы позволила ей «обеспечить себе командующую роль по всей нашей западной границе с самого начала столкновения». «Главным, если не единственным, препятствием в осуществлении такой политико-военной задачи Польши является непримиримость Литвы, – напоминал нарком, – Это упорство Литва может проявлять, только опираясь на СССР и Германию… Достаточно измениться советско-германско-польским отношениям, чтобы не только полонофильские, но и другие партии в Литве почувствовали себя лишенными опоры и вынужденными идти на соглашение с Польшей». Тогда СССР окажется перед лицом «политического или даже военного финско-эстонско-латвийско-литовско-польско-румынского союза», своим острием направленного исключительно против него. В второй части записки М.М. Литвинов напоминал основные факты дискуссий с Польшей о пакте ненападения после прекращения в 1927 г. переговоров на этот счет. Ссылаясь на свои женевские беседы с Брианом и Массильи, он уверял, что советские опровержения конца августа 1931 г. не только успокоили Берлин и Ковно, но не оказали никакого негативного влияния на переговоры СССР с Францией. «Я был поэтому крайне удручен и поражен, когда узнал, что наше опровержение вызвало недовольство в Москве, – переходил в наступление нарком, – <…> мы сорвали польский трюк. И какие основания думать, что наша акция имеет какие-либо отрицательные последствия, если не считать недовольства польской и отчасти французской прессы? Решительно никаких. Не в наших интересах помогать Польше получить иностранные займы, выжимать из Румынии новые уступки или помогать германской социал-демократии, толкающей Германию на дальнейшее сближение с Францией и Польшей. Именно поэтому НКИД и раньше опровергал неоднократно вздорные польские слухи о переговорах без всяких возражений с чьей бы то ни было стороны. Непонятно, почему на этот раз опровержение признается неправильным поступком».

Резюмирующая часть послания Литвинова Политбюро была посвящена возможным будущим акциям СССР. Их перспектива рассматривалась главным образом в контексте отношений с Францией. Еще более категорично, чем Крестинский, Литвинов заявлял, что «ни в коем случае Польша не может быть причиной срыва переговоров и неподписания пакта с Францией», однако тут же признавал, что «она может нажать на Францию, чтобы та потребовала от нас одновременного заключения пакта с Польшей». «Если мы уже решились на пакт с Польшей…» – начал следующую фразу Литвинов и, спохватившись, исправил форму глагола на «решимся». Допуская, что выводы Политбюро относительно вступления в переговоры с Варшавой о договоре ненападения уже предрешены, он предлагал в том случае «сделать это в качестве уступки Франции». Сам он предпочитал («в случае надобности») сделать аналогичную «уступку Франции в области наших отношений с Румынией», а не с Польшей. В любом случае, «мы должны, однако, ждать соответствующих предложений от Франции». Нарком не видел и «необходимости предпринимать какие бы то ни было шаги» и по отношению к Польше. Он отказывался принимать всерьез вручение Патеком проекта пакта и утверждал даже, что поскольку «ни один представитель Польши не говорил нигде публично о том, что польское правительство нам сделало предложение и что оно хочет возобновить переговоры», сообщения об этом агентства ПАТ следует отнести на счет «безответственной польской прессы». «Может быть, – примирительно заканчивал записку Литвинов, – в результате всестороннего рассмотрения вопроса мы придем к заключению о необходимости пожертвовать другими соображениями в пользу пакта, но, повторяю, сейчас этот вопрос перед нами не стоит… Переговоры с французами возобновятся не раньше октября, и, таким образом, у нас будет достаточно времени для обдумывания всей проблемы. Конкретные решения я предлагаю обсудить и принять только тогда, когда вопрос встанет перед нами конкретно»[878].

Сознавая, что его аргументация во многом следовала общепризнанным принципам советской внешней политики и «ввиду серьезности вопроса» Литвинов предлагал вместо того, чтобы обсуждать его «в качестве одного из многочисленных пунктов повестки и с соблюдением регламента», посвятить ему «специальное заседание Политбюро»[879]. Это предложение не было принято. Возможно, однако, что заседание проходило необычно, в любом случае, на нем разыгралась серьезная полемика. Выступая на Политбюро Литвинов отстаивал выводы записки от 15 сентября ссылкой на свою большую осведомленность о поведении основных участников международной политики. «Я знаю лучше, а Вы здесь ничего не знаете», – заявил нарком (согласно записи Карахана). В своем выступлении Литвинов напирал на то, что ни французские дипломаты, ни Залеский (с которым он беседовал в начале сентября) не проявили своей заинтересованности в начале переговоров о советско-польском пакте. Франция «не раскрывает карты». С другой стороны, Литвинов акцентировал опасность отчуждения Германии от СССР формулой: «пакт с Польшей – гарантия границ», включая признание Москвой польско-немецкой границы. «Мы должны дать ответ», соглашался Литвинов, но «пока Франция не скажет» (т. е. не выскажется категорично об увязке парафированного франко-советского пакта и советско-польского пакта ненападения»), «мы не должны»[880]. Наркому оппонировал его заместитель Л.М. Карахан, основные возражения которого состояли в следующем. «Фр[анция] Польшу не бросит», и для заключения пакта с Парижем СССР придется, как минимум, пойти на «признание переговоров и ведение переговоров» с Польшей. Вся польская политическая элита едина «в вопросе о пакте», национальные демократы («Газета Варшавска») поддерживают позицию правительства. Поляки ставят вопрос ребром: «Россия должна выбирать» – «либо с Фр[анцией] и Польшей, или с Германией». Карахан, долгое время принадлежавший к чичеринской группе, не был склонен сбрасывать со счетов опасность разрыва советско-германского политического сотрудничества, но протестовал против того, чтобы сводить «всю внешнюю политику» «к одному «узлу» [ – ] Германии – она якорь спасения СССР, все должно быть подчинено этому “узлу”». «Неверно. Германия – лишь один из главных утесов… Л[итвинов] переоценивает значение Г[ермании] и не учитывает или недооценивает значение других факторов». «Л[итвинов] сводит все к отношениям Германии к Польше», утверждая, что «Германия может примириться с Францией, она может примириться с урегулированием наших отношений с Фр[анцией], но с Польшей никогда. Он забывает, что польский вопрос есть французский вопрос. Коридор разве это только польский вопрос, это в большей степени французский вопрос». Карахан соглашался с Литвиновым, что «игра», которую ведут Париж и Варшава «неясная», даже «двойная», но все же это «одна и та же игра, только ходят разными картами» и расчет на франко-польские разногласия иллюзорен. Поэтому необходимо направить Польше меморандум, цель которого – «не заключение пакта и не на условиях Польши», а во-первых, «планомерно подчеркнуть политику мира (ибо наш ушат холодной войны – против нашей пацифистской позиции, которая не исключает Польшу», и, во-вторых, заставить французов и поляков «раскрыть карты», «помочь выяснению позиций и успокоить»[881]. Позицию, которую занял в дискуссии на Политбюро Н.Н. Крестинский, выяснить не удалось; вероятно, она находилась в пределах, намеченных выступлениями Литвинова и Карахана. Отвергнув «установку т. Литвинова», Политбюро пошло и значительно дальше предложений Карахана. Ссылка на «прежние решения Политбюро» адресовала к принятому четырьмя года ранее постановлению «поручить НКИД в переговорах с Польшей исходить из необходимости доведения их до успешного конца»[882]. Тем самым Наркоминдел был ориентирован при подготовке своих соображений руководствоваться второй частью того же постановления – «начать переговоры с тех пунктов, по отношению к которым имеется наибольшая вероятность достигнуть соглашения». Таким образом, вопреки позиции Наркоминдела и под влиянием настояний Сталина, Политбюро фактически предрешило вступление СССР в переговоры с Польшей для заключения пакта.