Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Основываясь на запискахъ м-ра Пикквика, мы обязаны здѣсь довести до свѣдѣнія читателей, что м-ръ Топманъ вообще обнаружилъ въ настоящемъ случаѣ гораздо болѣе проницательности и благоразумія, чѣмъ м-ръ Винкель, что, впрочемъ, отнюдь не можетъ относиться къ униженію достоинствъ этого послѣдняго джентльмена. М-ръ Винкель изслѣдовалъ полевое искусство со всѣхъ сторонъ и справедливо заслужилъ въ этомъ отношеніи громкую извѣстность; но м-ръ Пикквикъ основательно замѣчаетъ, что теорія и практика — двѣ вещи совершенно разныя и нерѣдко даже противорѣчащія одна другой. Дознано съ незапамятныхъ временъ продолжительнымъ рядомъ вѣковъ, что многіе отличные философы, яркія свѣтила мудрости на ея теоретическомъ горизонтѣ, оказывались совершенно неспособными для практической жизни.

Процессъ м-ра Топмана, подобно многимъ возвышеннымъ открытіямъ, былъ самъ въ себѣ чрезвычайно простъ и ясенъ. Съ быстротою и проницательностью геніальнаго человѣка, онъ вдругъ понялъ и сообразилъ, что надобно въ настоящемъ случаѣ держаться двухъ существенныхъ пунктовъ: должно, во-первыхъ, палить такимъ образомъ, чтобы не сдѣлать вреда своимъ собственнымъ костямъ, и во-вторыхъ, палить такъ, чтобы не было никакой опасности для присутствующихъ. При соблюденіи этихъ двухъ условій, остаётся только — зажмурить глаза какъ можно крѣпче и выпалить на воздухъ.

Случилось однажды, что м-ръ Топманъ, послѣ успѣшнаго выполненія всѣхъ этихъ условій, открылъ глаза и увидѣлъ въ воздухѣ застрѣленную куропатку, падавшую на землю. При этомъ онъ уже хотѣлъ принести обычное поздравленіе м-ру Уардлю, какъ вдругъ этотъ джентльменъ, подбѣжавъ къ нему, съ жаромъ схватилъ его руку.

— Это вы, Топманъ, подстрѣлили? — вскричалъ м-ръ Уардль.

— Нѣтъ, — сказалъ м-ръ Топманъ, — нѣтъ!

— Не запирайтесь, Топманъ, вы… вы… я видѣлъ собственными глазами, я наблюдалъ, какъ вы мѣтили, и могу васъ увѣрить, лучшій охотникъ въ мірѣ не обнаружитъ высшаго искусства. A я, скажите пожалуйста, воображалъ, что вы совершенный новичокъ въ этомъ дѣлѣ. Нѣтъ, Топманъ, теперь меня не проведете.

Напрасно м-ръ Топманъ протестовалъ съ улыбкой самоотверженія, что онъ не бралъ ружья въ руки до этой поры: эта самая улыбка служила, нѣкоторымъ образомъ, обличеніемъ въ притворствѣ. Съ этой минуты слава м-ра Топмана утвердилась на прочномъ основаніи однажды навсегда.

Намъ извѣстно изъ достовѣрныхъ источниковъ, что многія блестящія славы въ этомъ подлунномъ мірѣ пріобрѣтаются съ такою же легкостью, съ какою м-ръ Топманъ, зажмуривъ глаза, подстрѣлилъ легкомысленную куропатку. Это въ скобкахъ.

Между тѣмъ м-ръ Винкель надувался, пыхтѣлъ и кряхтѣлъ, не отличившись во все время ни однимъ знаменитымъ подвигомъ, достойнымъ внесенія въ памятную книгу. Заряды его иной разъ летѣли къ облакамъ безъ всякой опредѣленной цѣли, и въ другой — направлялись по низменнымъ пространствамъ, подвергая опасности жизнь двухъ лягавыхъ собакъ. Какъ фантастическая стрѣльба, подчиненная порывамъ поэтическаго вдохновенія, экзерсиція м-ра Винкеля была, конечно, интересна и въ высшей степени разнообразна, но во всякомъ случаѣ не имѣла никакой важности, какъ занятіе, обращенное на предметъ житейскій. Пуля, говорятъ, виноватаго находитъ всегда, и это едва ли не аксіома въ стратегическомъ искусствѣ. Принимая въ соображеніе это обстоятельство, мы невольно придемъ къ заключенію, что куропатки, въ которыхъ мѣтилъ м-ръ Винкель, ни въ чемъ не провинились передъ его особой.

— Ну что, — сказалъ м-ръ Уардль, подходя къ миніатюрной телѣжкѣ и отирая потъ со своего веселаго чела, — жаркій день, а?

— Да, да, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — солнце прожигаетъ насквозь даже меня. Не понимаю, какъ вы переносите этотъ зной.

— Жарко, нечего сказать. Теперь, я думаю, ужъ слишкомъ двѣнадцать. — Видите вы этотъ зеленый холмъ?

— Вижу.

— Тамъ мы станемъ закусывать, и вонъ ужъ, кажется, мальчишка притащилъ корзину. Аккуратенъ, пострѣлъ, какъ часовая стрѣлка.

— Славный парень, — сказалъ м-ръ Пикквикъ съ радостнымъ лицомъ. — Я подарю ему шиллингъ. Ну, Самуэль, пошевеливайтесь.

— Держитесь крѣпче, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, обрадованный перспективой угощенія. — Прочь съ дороги, кожаный чертенокъ. "Если ты цѣнишь во что-нибудь мою драгоцѣнную жизнь, не опрокидывай меня, болванъ", какъ говорилъ своему кучеру одинъ джентльменъ, когда везли его въ Тайбернъ {Tyburn — мѣсто верстахъ въ двадцати отъ Лондона, гдѣ прежде совершались казни. Прим. пер.}.

И, ускоривъ свой бѣгъ до лошадиной рыси, м-ръ Уэллеръ мигомъ привезъ своего господина на зеленый холмъ, гдѣ стояла красивая корзинка, которую онъ и началъ развязывать съ величайшей поспѣшностью.

— Пирогъ съ телятиной, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, разсуждая самъ съ собой, при разгруженіи корзинки. — Хорошая вещь — этотъ пирогъ съ телятиной, если леди, которая готовила его, знаетъ, что это не кошка; a я увѣренъ, что знаетъ. Оно и то сказать, теленокъ почти все то же, что котенокъ, и сами пирожники иной разъ не видятъ тутъ ни малѣйшей разницы.

— Вы это почему знаете? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Еще бы! Я вѣдь, сэръ, прошелъ, что называется, сквозь огонь и воду на своемъ вѣку! — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, притронувшись къ полямъ своей шляпы. — Однажды, сэръ, имѣлъ я честь квартировать въ томъ же домѣ, гдѣ жилъ пирожникъ со своимъ подмастерьемъ. Былъ онъ, что называется, забубенный малый и мастачилъ пироги изъ всякой дряни. Разъ какъ-то прихожу я къ нему въ пекарню, когда ужъ мы съ нимъ стояли на короткой ногѣ, прихожу да и говорю: — "Здравствуйте, м-ръ Бруксъ". — Здравствуйте, м-ръ Уэллеръ, — говоритъ онъ. — "Какъ много y васъ кошекъ, м-ръ Бруксъ!" — говорю я. — Да, таки нешто, есть малая толика, — говоритъ онъ, — разводимъ съ успѣхомъ. — "Должно быть, вы очень любите кошекъ?" — говорю я. — Нѣтъ, — говоритъ онъ, подмигивая мнѣ,- другіе джентльмены ихъ любятъ. Теперь, впрочемъ, мы приберегаемъ ихъ къ зимѣ. — "Къ зимѣ! "- говорю я. — Да, — говоритъ онъ, — къ зимѣ, м-ръ Уэллеръ: осенью мясо не въ ходу. — "Какъ? — говорю я, — что вы подъ этимъ разумѣете, м-ръ Бруксъ? " — Разумѣю? — говоритъ онъ, — мясники, видите ли, большіе скалдырники: я не имѣю съ ними никакого дѣла. Посмотрите, м-ръ Уэллеръ, — говоритъ онъ, крѣпко пожимая мою руку, — вы человѣкъ добрый, м-ръ Уэллеръ: сора изъ избы не вынесете, a вѣдь, сказать вамъ по секрету, всѣ эти пирожки начинены кошачьими кишками. Эти благородные звѣрьки замѣняютъ y меня телятину, баранину, зайчину иной разъ, смотря по обстоятельствамъ. Бифстексъ, котлеты, жареныя почки, соусы съ трюфелями: все это приготовляется y меня изъ кошачьяго мяса, м-ръ Уэллеръ. Джентльмены кушаютъ, облизываются да похваливаютъ, a я себѣ и въ усъ не дую!

— Должно быть, онъ большой пройдоха, этотъ Бруксъ! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, подернутый легкою дрожью.

— Да, сэръ, большой мошенникъ! — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, продолжая опоражнивать корзинку. — Пирожки y него — что въ ротъ, то спасибо: деликатесъ! Копченый языкъ… ну, и это не дурно, если только не женскій языкъ. Хлѣбъ, ветчина, холодная говядина въ кускахъ — очень хороша.- A что въ этихъ кувшинахъ, мальчуганъ?

— Въ одномъ пиво, — отвѣчалъ черномазый мальчишка, снимая съ своихъ плечъ два большихъ кувшина, перевязанныхъ ремнемъ, — въ другомъ — холодный пуншъ.

— Вотъ этого только и недоставало на тощій желудокъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, обозрѣвая съ видимымъ удовольствіемъ лакомыя блюда, разставленныя въ правильной перспективѣ на зеленой травѣ. — Ну, джентльмены, милости просимъ за работу.

Въ другомъ приглашеніи не оказалось нужды. Проголодавшіеся джентльмены, вооруженные вилками и ножами, окружили разгруженную корзинку, между тѣмъ какъ м-ръ Уэллеръ, долговязый лѣсничій и двое мальчишекъ, усѣлись на травѣ въ недалекомъ разстояніи. Старый развѣсистый дубъ представлялъ очаровательный пріютъ для этой группы, тогда какъ передъ глазами ея на огромное пространство разстилались зеленые луга, украшенные по мѣстамъ разрастающимся лѣсомъ.

— Какъ здѣсь хорошо, Боже мой, какъ здѣсь хорошо! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, высвободившійся наконецъ изъ-подъ жгучаго вліянія солнечныхъ лучей, запечатлѣвшихъ яркіе признаки загара на его выразительномъ лицѣ.

— Да, любезный другъ, здѣсь очень недурно, — сказалъ старикъ Уардль. — Не угодно ли стаканъ пунша?

— Съ величайшимъ удовольствіемъ.

И это удовольствіе яркими чертами изобразилось на щекахъ ученаго мужа, когда онъ опорожнилъ свой стаканъ.

— Хорошо, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, облизывая губы, — очень хорошо. Не мѣшаетъ еще стаканчикъ. Прохладно, очень прохладно… Ну, господа, — продолжалъ м-ръ Пикквикъ, нагибая кувшинъ съ холоднымъ пуншемъ, — я намѣренъ теперь предложить тостъ за здоровье нашихъ друзей на Дингли-Делль. Да здравствуютъ красавицы Дингли-Делль!

Тостъ былъ принятъ съ громкими рукоплесканіями.