Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

25 октября 1917 года в Петрограде произошел большевистский переворот. 26 октября его попытался подавить генерал П. Н. Краснов, двинув туда свои казачьи сотни.

В Первую мировую войну полковник Краснов, отставивший писательские занятия, командовал 10-м Донским казачьим корпусом. В ноябре 1914 года получил звание генерала-майора за боевые заслуги, командовал бригадой в 1-й Донской, потом в Дикой дивизии. Удостоился Георгия за конную контратаку в мае 1915 года, когда сбил переправившихся через Днестр у Залещики австрийцев и отбросил их за реку с большими потерями. Начальником 2-й казачьей сводной дивизии среди других наград получил Золотое оружие.

С 10 июня 1917 года Краснов стал командиром 1-й Кубанской дивизии. Во время августовского путча Корнилов вызвал его в Ставку и приказал взять под команду еще находящиеся в эшелонах части крымовского 3-го конного корпуса, но в Пскове Краснова арестовали. Алексеев перед своим окончательным уходом из Ставки успел утвердить Краснова командиром 3-го конного корпуса, многострадально бывшего в руках и графа Келлера, и застрелившегося Крымова.

В сентябре 1917 года корпус Краснова стоял в районе Острова в распоряжении штаба Северного фронта. После большевистского восстания в Петрограде Керенский, бежав в Гатчину, приказал Краснову вести его на столицу. 27 октября красновцы захватили Гатчину, а 28-го – Царское Село.

29 октября в Петрограде поднялась молодая офицерская гвардия – юнкерские училища. Их отряды отбили помещение бронедивизиона, гостиницу «Астория», телефонную станцию, банк. Им оставалось взять последние большевистские оплоты – здание Смольного института и Петропавловскую крепость, они воззвали к помощи других воинских частей!

Откликнулись лишь несколько десятков офицеров и женщины, девушки из «ударного» батальона. Один из этой горсти, поручик А. Синегуб, защищавший Зимний дворец, восклицал:

– Дорогие Корнилов и Крымов! Что не удалось вам, то, Бог милостив, может быть, удастся нам…

Все другое офицерство, как и в феврале, по норам «обсуждало» новую «ситуацию». А кое-кто пировал в чуму, например, в офицерском собрании Павловского полка.

Здесь, глуша выстрелы, гремела музыка, среди ваз с цветами, бутылок вин, коробок конфет сидели и сновали офицерики в аксельбантах, дамы в великолепных шляпах с огромными полями. На этот раз офицерство не хотело подставлять головы за Керенского.

Юнкера на улицах дрались до последнего, умирая смертью храбрых. Тех, кто уцелел, после их разгрома убивали изощренно. Красные, например, заставляли изранненых юношей раздеться догола, отрезали им половые члены, запихивали их перед расстрелом юнкерам в рот… Честь святых офицерских погон, которые эти мальчики за геройство получили лишь на небе, также пытались отстоять в своем восстании юнкера Москвы.

30 октября разлагающиеся на глазах отряды Керенского-Краснова были разбиты под Пулковым. 1 ноября Керенский скрылся из Гатчины. Краснова арестовали и доставили в Смольный. 6 ноября Краснов бежал из Петрограда в Великие Луки, потом на Дон…

Быховцы к такому повороту событий были давно готовы. Для их побега были заготовлены револьверы и фальшивые документы. Симпатизирующий им председатель следственной комиссии Шабловский к этому времени успел добиться постепенного освобождения из тюрьмы большинства. Тут остались лишь генералы Корнилов, Деникин, Лукомский, Романовский и Марков. Их ждали на Дону, чтобы начинать всероссийскую борьбу с красными.

Большую деятельность развил генерал Алексеев. 5 сентября, через несколько дней после ареста Корнилова, он нодал Верховному Керенскому рапорт об отставке с поста начштаба Ставки:

«Страдая душой, вследствие отсутствия власти сильной и деятельной, вследствие происходящих отсюда несчастий России, я сочувствую идее генерала Корнилова и не могу пока отдать свои силы на выполнение должности начальника штаба».

У Алексеева, прибывшего в Петроград через Смоленск, где находилась его семья, к середине октября был готов план создания добровольческих частей офицеров, позже именуемых «Алексеевской организацией». Крупнейший военный теоретик воодушевленно вложил опыт и оставшийся пыл, начав формировать свое детище в столице 16 октября 1917 года. У него, как и у соратников за быховскими решетками, с какими наладилась постоянная связь, все ответы на малахольный российский вопрос: «Что делать?» – были готовы. Личным адъютантом Алексеева добровольно стал ротмистр Алексей Генрихович Шапрон дю Ларре, бывший командир фронтового эскадрона Лейб-Гвардии Кирасирского Его Величества полка.

Алексеев создавал офицерские «пятерки», во главе которых, как он писал, становились «наиболее твердые, прочные, надежные и дельные руководители». В них он видел базу будущей новой армии, которую назовут Добровольческой. Генерал рассчитывал на осознающих свой долг офицеров, чтобы перебрасывать их на Дон и начинать битву после неминуемого разгрома керенщины. В алексеевские ряды в обоих столицах вступали и юнкера, кадеты старших классов.

Переправлять добровольцев на юг помогала организация «Белый Крест», для них шел сбор средств в финансовых и промышленных кругах Петрограда и Москвы по инициативе «Совещания общественных деятелей». Здесь стали понимать, что в России, по сути, две партии: «развала» – Керенского – и «порядка» Корнилова. Корнилова все больше считали спасителем России. Большевиков «общественные» мало принимали в расчет, но они-то и воспламенили 25 октября Петроград. Только начавшая здесь формироваться «Алексеевская организация» не в силах была тогда большевикам противостоять. Кроме того, Алексеев, как и многие военные, не хотел защищать Керенского и готовил своих офицеров на Дон.

За пол месяца Алексеев сумел, трудясь уже и в красном Петрограде, сколотить ядро офицерской организации. Бывший Верховный, старый штабист, привыкший опираться на мощнейшие аппараты армии, отлично проявил себя в совершенно новых для него условиях подполья. 30 октября он по подложному паспорту выехал из Петрограда на Дон. И уже в середине ноября со страниц новочеркасской газеты «Вольный Дон» Алексеев объявил:

«Русская государственность будет создаваться здесь… Обломки старого русского государства, ныне рухнувшего под небывалым шквалом, постепенно будут прибиваться к здоровому государственному ядру юго-востока».

* * *

Быховцам тоже надо было поторапливаться. К Могилеву на Ставку несся с эшелоном матросов бывший председатель комитета 11-й армии Юго-Западного фронта большевик Н. Крыленко, назначенный красным главковерхом. Утром 19 ноября в тюрьму из Ставки примчался полковник Кусонский, сообщил Корнилову:

– Через четыре часа Крыленко приедет в Могилев, который будет сдан Ставкой без боя. Генерал Духонин приказал вам доложить, что всем заключенным необходимо тотчас же покинуть Быхов.

Так подписал себе смертный приговор смоленский дворянин Николай Николаевич Духонин. Он окончил Александровское военное училище и академию Генштаба. В Первую мировую командовал полком, был генерал-квартирмейстером штаба Юго-Западного фронта, потом его нач штаба. В сентябре 1917 года генерал Духонин руководил штабом Западного фронта и был переведен в Ставку ее начальником штаба при Верховном Керенском. Когда Керенский исчез, с 3 ноября Духонин исполнял обязанности Верховного главнокомандующего.

Духонин понимал, что за освобождение генералов из быховской тюрьмы его не помилуют, но сказал:

– Я знаю, что меня арестует Крыленко, а может быть, даже расстреляют. Но это смерть солдатская.

Генерал ошибся, рассчитывая на простую расправу. На следующий день, когда увидели быховскую тюрьму пустой, красная матросня набросилась на Духонина, находившегося на вокзале в вагоне нового большевистского главковерха Крыленко. На его глазах убили генерала. Труп Духонина выбросили из вагона на поднятые штыки, стали уродовать ими и прикладами. Растерзанное духонинское тело потом долго валялось на путях…

Выслушав гонца Духонина, Корнилов приказал готовиться к выступлению своим текинцам, с которыми не хотел расставаться. Другие генералы решили добираться на Дон по-своему.

На городской квартире они переоделись. Деникин, чтобы пробираться поездами на юг, конечно, выбрал роль «польского помещика». Лукомский, сходный с Деникиным темными усами и седой клиновидной бородкой, но более глубокой посадкой глаз, вырядился в «немецкого колониста». В элегантно подстриженном, породистогорбоносом Романовском с черными стрелами усов за версту чувствовался офицер, поэтому он лишь сменил генеральские погоны на прапорщичьи. Громогласный, артистический Марков удачно вырядился в солдата и сразу начал отлично изображать «сознательного товарища».

Изобретательный Лукомский решил ехать навстречу эшелону Крыленко, где на пути точно искать не будут, из Могилева пробираться через Оршу – Смоленск. Полковник Кусонский, принесший им весть от Духонина, имел поручение ехать дальше в Киев на ожидавшем его экстренном паровозе, с каким он мог прихватить двоих. Деникин отказался в пользу Романовского и Маркова. Все распрощались по-братски.