Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

В корниловском путче Крымов являлся вторым человеком. Когда-то Алексеев ввел его в «Военную ложу», и из генералов-масонов он, антимонархист, был наиболее агрессивен. Хорошо знавший Крымова Деникин, встречавшийся с ним у Гучкова, указывал, что еще весной 1917 года тот считал «фронт конченным и полное разложение армии вопросом не месяцев, а недель». В момент окончательного «падения фронта» Крымов собирался бросить свой корпус на Киев, «кликнуть клич» к офицерам, не желающим быть «раздавленными солдатской волной», сколотить «отборные части» и отходить вглубь России, наводя «жестокий порядок», арьергардно отражая немцев.

Полковника. Г. Шапрон дю Ларре, с осени 1917 года – адъютант Алексеева, потом Деникина (его и дочери Корнилова сын Лавр Алексеевич проживал в 1998 году в Брюсселе, Париже), вспоминал:

«Я, – говорил Крымов, – решил с налета занять Киев и перерезать там все Совдепы, восстановить в Киеве твердую власть. Из Киева – выпустить воззвание о том, чтобы все честные и любящие родину присоединились ко мне с оружием в руках».

Выпала Крымову более внушительная цель, 25 августа его корпус грузился в эшелоны, чтобы двинуться на Петроград. 26-го Корнилов из Ставки воодушевленно дал ему отмашку, эшелоны пошли!

27 августа Керенский струсил перед петроградским совдепом, начавшим поднимать народ. Перерешил задуманное с Корниловым: Керенскому показалось, что местное восстание сметет его самого до подхода корниловцев. Возмущенные министры-кадеты, не изменившиеся с московского Госсовещания, протестуя, подали в отставку.

Керенский также решил, что, перевернувшись, покровительствуя красным массам теперь против «контрреволюционера» Корнилова, усилит свой авторитет. 27 августа он отправил телеграмму в Ставку: сдать генералу Корнилову должность Верховного начальнику штаба Лукомскому и, не ожидая прибытия нового главкома, выехать в Петроград…

Деникин, изнывавший от ожидания, получил ее копию из Ставки с телеграфным мнением Лукомского Керенскому:

«Ради спасения России Вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его. Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала. Я лично не могу принять на себя ответственности за армию, хотя бы на короткое время, и не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в армии, который погубит Россию».

Лукомский был масоном, как и Крымов, на всех парах рвущийся к Петрограду. Масоном являлся Керенский, а в первом «наборе» Временного правительства ими было десять из одиннадцати министров, кроме Милюкова (в последнем его составе осенью масонами будут все на министерских постах). Масонами были Савинков, правительственный комиссар Ставки М. М. Филоненко, да куча штатских и военных людей, делящих пирог власти. Но в Корниловском «деле» они размежевались, их «братство» единилось лишь против императора. Генералы-масоны, превращаясь в контрреволюционеров, «реакционеров», по-офицерски плюнув на «свободу, равенство, братство»: лозунг этой всемирной, космополитической организации, – зажглись постоять за Родину. Их увлек порыв «простых» Деникина, Корнилова.

Антон Иванович, получив депеши от Лукомского, сразу же телеграфировал «временным»:

«Я солдат и не привык играть в прятки. 16 июля на совещании с членами Временного правительства я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена. Оставление на посту Главнокомандующего я понял тогда как осознание Временным правительством своего тяжелого греха перед Родиной и желание исправить содеянное зло. Сегодня получил известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования («корниловская программа»), могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста Верховного Главнокомандующего. Видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны, считаю долгом довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду. Деникин».

Он позвонил Корнилову. Тот молчаливо выслушал его, понимая, что в деникинском арсенале, хотя он главком фронта, остались лишь личное мужество и порядочность. Корнилов поблагодарил собрата, ничего более не требуя.

После отказа Лукомского принять должность Верховного Керенский приказал это главкому Северного фронта генералу Кпембовскому. Тот тоже отказался наотрез, несмотря на то, что позже пойдет за большевиков. Рядом с ним и Деникиным встали за Корнилова еще двое главкомов: генералы Балуев, Щербачев. Из всех главкомов фронтов Керенского поддержали только с Кавказского генерал Пржевальский и командующий Московским военным округом полковник Верховский. Этого полковника, бывшего пажа, выпускника академии Генштаба, немедленно произведут в генералы, с 30 августа он станет военным министром Временного правительства, а в феврале 1918 года добровольно вступит в Красную армию.

28 августа Корнилов (чем тяжелее, тем смелее вперед!) объявил Могилев и 10-верстную зону вокруг него на осадном положении. Он выстроил на площади у Ставки готовый на все Могилевский гарнизон.

Под командой полковника Тимановского стояли Георгиевские кавалеры. Полковник Кюгельхен замер впереди пяти сотен Текинского конного полка. Черным иноческим крылом под солнцем отливала преторианская гвардия Корнилова – ударники капитана Неженцева. Его добровольческий отряд здесь переформировался в три батальона Корниловского ударного полка. Эти ряды зияли чернокрасными погонами и эмблемами на фуражках и рукавах: череп адамовой головы над скрещенными костями и мечами. Блистали их боевые стальные каски.

Корнилов все объяснил им на этой площади перед губернаторским дворцом, и его огненные слова летели в телеграммах, листовках по России:

«Все, у кого бьется русское сердце, кто верит в Бога, в храм, молите Господа о явлении величайшего чуда, чуда спасения родимой земли.

Я, генерал Корнилов, сын крестьянина и казака, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свою судьбу и выберет уклад своей новой государственной жизни…

Русский народ – в твоих руках жизнь твоей страны!»

Народ тогда был очень разным. На призыв большевиков в Петрограде за эти дни записались в отряды против корниловцев 15000 рабочих. Деникин же, прочитав воззвание Корнилова, потом так описал свои чувства:

«Наступила ночь, долгая ночь без сна, полная тревожного ожидания и тяжких дум. Никогда еще будущее страны не казалось таким темным, наше бессилие таким обидным и угнетающим. Разыгравшаяся далеко от нас историческая драма, словно отдаленная гроза, кровавыми зарницами бороздила темные тучи, нависшие над Россией. И мы ждали… Эта ночь не забудется никогда».

20 августа большинство крымовских донцов добралось до Пскова, откуда километров двести до Петрограда. Часть Дикой дивизии прибыла на станцию Дно, и ей требовалось пройти к столице 250 километров. Уссурийцы застряли близ Великих Лук и Новосокольников на шестистах километрах от цели броска.

Керенский требовал от них остановиться, Корнилов – идти вперед. Туземная дивизия, прославившаяся на войне как «Дикая», состояла из лихих горских добровольцев: полков дагестанцев, ингушей, кабардинцев, осетинов, черкесов, чеченцев. Один из них отлично показал себя, однажды временно подчиняясь командиру «железных» Деникину. За подвиги ингушский и кабардинский полки были удостоены Георгиевских штандартов. В 1998 году Дикая дивизия будет воссоздана президентом Ингушетии генералом Аушевым на территории его автономной республики в виде патриотической общественной организации.

У станции Антрошино высланные Керенским части из Павловска и Царского Села напоролись на ингушей и черкесов. «Дикие» под командой князя Гагарина дружно ввязались в бой. Но впереди красными железнодорожниками уже были разобраны пути, вокруг сновали разъезды керенцев. Князь, опасаясь попасть в мешок, отошел к своей дивизии на станции Вырица и Семрино.

Тут 29 августа за Дикую дивизию взялись большевистские агитаторы, которым помогли делегаты Всероссийского мусульманского съезда, идущего в Петрограде. В числе его посланцев уговаривал земляков и внук Шамиля, когда-то предавшего горцев замирением с русским царем в Кавказской войне. Первыми поддались кабардинцы и осетины, потом другие, и командующий дивизией князь Багратион вынужден был отказаться от задачи, поставленной Корниловым.

Уссурийских казаков, продвинувшихся до Ямбурга, там тоже распропагандировали гонцы петроградских красных. Смутили они и донцов, остановившихся ближе всех к столице. Был еще расчет на 5-ю Кавказскую казачью дивизию в Финляндии, которой Корнилов приказал выступить, но командира ее корпуса князя Долгорукова арестовали в Ревеле.