Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

Чтобы поднять их дух, прибыл Брусилов. Но и Верховный главком солдат уже не устраивал, подавай им Керенского: пусть лично прикажет наступать. Приехал Керенский, подуставший уже трепать языком по такому же поводу на Юго-Западном фронте. Но набрал воздуху в грудь и несколько дней агитировал на передовой, а уезжая, сказал:

Ни в какой успех наступления не верю.

Юго-Западный фронт начал наступление 16 июня. Здесь, как всегда, отличился фениксом возникший из былых боев, геройского побега из плена генерал Корнилов, командовавший 8-й армией. Временное правительство в марте 1917 года назначило его командующим войсками Петроградского военного округа, где он более или менее навел порядок. Но в конце апреля Корнилов запросился на фронт. Ему и дали 8-ю армию, в какой уже прославились Брусилов, Каледин, Деникин. Тут Корнилов 19 мая издал приказ: «Сформировать 1-й ударный отряд 8-й армии». Его возглавил капитан разведки штаба армии М. О. Неженцев.

Этот отряд станет первой добровольческой частью Белой армии в виде Корниловского ударного полка. 26 июня 1917 года в начавшемся наступлении ударники Неженцева блестяще окрестятся, прорвав австрийские позиции под деревней Ямщицы. Благодаря этому будет взят город Калуш.

Деникин видел, что с войсками, на глазах превратившимися в шайки, мало шансов разбить немцев, «братавшихся» с русскими солдатами то ли как с чудаками, то ли как с пьяными. Когда начал соседний Юго-Западный фронт, Деникин, понимая, каково ему придется, выдумал фокус наперекор всей военной психологии. 18 июня он в газетах опубликовал приказ своему фронту предельно напрячь силы для наступления. Якобы попирая секретность, Деникин хотел приковать внимание немцев к своей передовой. Если бы все зависело от некоторых генералов, оставшихся воинами…

Лишь 7 июля, митингуя и споря, поднялся Западный фронт Деникина. Восьмого – Северный, девятого – Румынский… Не удалось четких немцев провести, за три недели, пока «созревали» другие фронты, противник сосредоточил свой удар по Юго-Западу, сделав тарнопольский прорыв. С 7 июля главкомом Юго-Западного фронта назначили Корнилова, он изо всех сил его удерживал. Но хотел здесь драться едва ли не только его ударный отряд.

О распаде вопили оттуда в телеграмме правительству, например, комиссары 11-й армии:

«Немецкое наступление на фронте… разрастается в неимоверное бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России… Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу… На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них, здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части… Положение требует самых крайних мер… Сегодня главнокомандующий с согласия комиссаров и комитетов отдал приказ о стрельбе по бегущим. Пусть вся страна узнает правду… содрогнется и найдет в себе решимость беспощадно обрушиться на всех, кто малодушием губит и предает Россию и революцию».

Подобную обстановку на фронте у себя Деникин подытожил: «Я возвращался… в Минске отчаянием в душе и еявным сознанием полнейшего крушения последней тлевшей еще надежды на… чудо».

В середине июля после ухода князя Львова Керенский стал министром-председателем Временного правительства, оставшись и военным министром. Новый глава власти в России созвал 16 июля совещание главнокомандующих и министров в Ставке, чтобы определиться в дальнейшей военной политике.

Легендой этого совещания явился генерал Деникин, который первым взял слово:

– Как я говорил при самодержавии царей, так буду говорить и при самодержцах революции… – он посмотрел на Керенского. – Я собрал командующих армиями и задал им вопрос: могут ли их армии противостоять серьезному наступлению немцев? Получил ответ: нет! Общий голос: нет пехоты. Я скажу более: у нас нет армии!.. Институт комиссаров в армии недопустим, войсковые же комитеты, обнаружившие страшное стремление к власти, только дискредитируют власть начальников…

Деникин, бурея гладко выбритой головой, уставившись черными пулями глаз, бил как выстрелами, и председательствующий Брусилов перебил его:

– Нельзя ли короче? Затрагивайте только вопросы, касающиеся поднятия боеспособности армии.

Антон Иванович метнул на него взгляд.

– Или дайте высказаться полностью, или ничего больше говорить не буду.

Верховный, криво усмехнувшись, попросил его продолжать.

Главком Запада генерал Деникин продолжил, чеканя обстоятельства. Все они касались отношения Временного правительства, военного министерства к армии и офицерству.

– В развале армии значительно виновно правительство. Оно своим попустительством все время позволяло прессе и агентам большевиков оскорблять корпус офицеров, выставлять их какими-то наемниками, опричниками, врагами солдат и народа. Своим несправедливым отношением правительство превращает офицеров в париев…

Его речь потом вспоминали многие, а стенографирующий ее полковник Д. Н. Тихобразов описывал:

«От волнения моя рука тряслась настолько, что я ни одной буквы больше вывести не мог, как будто сильный электрический ток, проходя по руке, заставил мои мускулы Содрогаться. У министра иностранных дел М. И. Терещенко из глаз катились слезы. А Деникин все громил и громил…»

Голос генерала звенел, как когда он отдавал приказ в штыки:

– Те, которые сваливают всю вину в развале армии на большевиков, лгут! Прежде всего виноваты те, которые углубляли революцию. Вы, господин Керенский! Большевики только черви, какие завелись в ране, нанесенной армии другими…

Керенский не мог смотреть Деникину в глаза. Он опустил голову на руки и не поднял до окончания речи. Деникин почти прокричал на взлете последних слов:

– Ведите русскую жизнь к правде и свету под знаменем свободы! Но дайте и нам реальную возможность за эту свободу вести в бой войска под старыми нашими боевыми знаменами, с которых – не бойтесь! – стерто имя самодержца, стерто прочно и в сердцах наших. Его нет больше. Но есть родина. Есть море пролитой крови. Есть слава былых побед. Но вы – вы втоптали наши знамена в грязь.

Теперь пришло время: поднимите их и преклонитесь перед ними, если в вас есть совесть!

Все сидели зачарованными. Первым опомнился Керенский, он вскочил и подошел с протянутой рукой к Деникину.

– Позвольте поблагодарить за откровенно и смело высказанное вами мнение.

Они пожали друг другу руки. Потом Керенский укажет: «Генерал Деникин впервые начертал программу реванша – эту музыку будущей военной реакции».

Генерал Алексеев отметил в своем дневнике: «Если можно так выразиться, Деникин был героем дня».

* * *

18 июля 1917 года Брусилова на посту Верховного главнокомандующего сменил генерал Л. Г. Корнилов. Деникин предрек это в своей громовой речи Керенскому, что «высшие начальники, не исключая главнокомандующих, выгоняются как домашняя прислуга».

Корнилов был в когорте «революционных генералов» наряду с Алексеевым, Брусиловым, Рузским, Крымовым, на которых надеялась большая часть офицерства и «временных» правителей. Считалось, что они, обуздав переборы революции, закрепят ее лучшие достижения. И действительно, Корнилов отрицал царизм, не помышляя о его реставрации. Это он ярко продемонстрировал в марте на посту командующего Петроградским военным округом, что надолго потом запомнят многие белоэмигранты.

Генерал Корнилов вместе с Гучковым пришел арестовывать царскую семью, когда в Царское Село еще не вернулся отрекшийся император. Оба эти представителя Временного правительства были с огромными красными бантами на груди. Императрица Александра Федоровна вышла к ним в пеньюаре и, конечно, не подала руки.

Обычно порывистый Корнилов тут стал мямлить:

– Ваше императорское величество, вам неизвестно, что происходит в Петрограде и в Царском… Мне очень тяжело и неприятно вам докладывать… но для вашей безопасности я принужден вас…

Он никак не мог подобрать мягкого заменителя для «арестовать». Государыня перебила его:

– Мне все очень хорошо известно. Вы пришли меня арестовать?

Совсем смутился Корнилов.

– Так точно.

Понятно, что для торжества пришел сюда ненавидящий царскую семью Гучков. Но для чего доблестный Корнилов явился так атаковать женщину? С этим охотно справились бы и другие. Издал генерал по содержанию Романовых и инструкцию, где, например, значилось:

«4. Допускать выход отрекшегося императора и бывшей императрицы на большой балкон дворца и в часть парка, непосредственно прилегающую к дворцу, в часы по их желанию, в промежутках между 8 часами утра и 6 часами вечера».

Зачем же так «принципиально» быть тюремщиком? По инструкции караулить дворец должны были запасные полки и батальоны гарнизона – по очереди. Преданных царских конвойцев и дворцовую полицию потеснили. Чтобы еще горше стало семье, глава которой сам отдал власть «революционным генералам»? И единичные поступки людей, как трещины, вспухают на их портретном лаке…