Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

Поставили вопрос: «Продолжать или считать дело оконченным?» Все высказались – продолжать! В эти последние сентябрьские дни 1917 года здесь отлично понимали, что «временные» не продержатся. Было предложено организовать «Корниловскую политическую партию», которая возглавит борьбу, когда власть развалится. Выступил Деникин:

– Такая своеобразная постановка вопроса не соответствует ни времени, ни месту, ни характеру корниловского движения, ни нашему профессиональному призванию.

В итоге 24 заключенных генерала и офицера сошлись на том, что их Движение должно быть преемственно с «августовской борьбой» и внепартийно. Сознательно отстранились от любых политических течений во имя «национальной цели» – восстановления русской государственности. «Быховская программа», ставшая потом основой Белого дела, включила в себя:

1. Создание власти, «совершенно независимой от всяких безответственных организаций», впредь до Учредительного собрания.

2. Местные властные органы также должны стать «независимыми от самочинных организаций».

3. Продолжение войны в тесном единении с союзниками до полной победы над Германией.

4. Изгнание из армии политики, упразднение войсковых комитетов и комиссаров, твердая дисциплина.

5. Упорядочение хозяйственной жизни страны и продовольственного обеспечения правительственным регулированием.

6. Окончательное разрешение основных государственных, национальных и социальных вопросов откладывается до Учредительного собрания.

Так возникла основная формула Белого дела – непредрешение. Ее неопределенность продиктовалась Русской Смутой, но и по форме, и по содержанию это перекликалось зыбкостью с правительством, неудачно названным Временным. Тоже готовившиеся брать власть большевики были совершенно конкретны в своей программе, прежде всего оголтело заманивая «землей», «волей», «концом войны».

В этом идеологическом поединке столкнулись, чтобы кроваво разрешить спор Гражданской войной, две позиции. Во-первых, офицеров, протрезвевших от либерализма, феврализма, привычно считавших, что человек – образ и подобие Божие; верящих, что в расчищенной от смутьянов стране народ сам здраво определит свою судьбу. Они продолжали завет большинства русской интеллигенции: не хлебом единым жив человек.

На второй стояли большевики-ленинцы. По убежденности их вождя, подход к любым теоретическим построениям должен был начинаться с вопроса: кому это выгодно? Расчет упирался в низменность человека. В начале XX века среди уже нерелигиозно настроенных российских масс он имел больший успех.

Ленин, как и Корнилов, был по-своему харизматичен. Но если православный генерал в отчаянный момент августовского восстания национально восклицал к народу о «вере в Бога», «храме», «мольбе Господа», то недоучившийся студент Ленин демагогически бил на полуинтеллигенцию – самый опасный слой общества, из которого потом вышли советские «самообразованцы», самонадеянно причислявшие себя к интеллигенции…

В тяжелые эти недели Деникин убедился в девичьем мужестве, в том, какое это чудо – его невеста Ася, выпускница Института благородных девиц! Она хотела пробиться к нему еще в Бердичев. Живя в Киеве, в квартире умершей мамы Антона Ивановича, Ася пыталась привлечь на его защиту известнейшего думского лидера, отличного юриста В. А. Маклакова и в конце концов создала целую коллегию деникинских защитников из известных киевских адвокатов.

В Бердичев ей приехать Деникин не позволил, но в Быхове красавица Ася опередила и некоторых жен, какие, как к декабристам в Сибирь, ехали сюда кузникам-мужьям. Генерал Деникин жил вместе с генералами Марковым и Романовским. Ася, потом ставшая Ксенией Васильевной Деникиной, это описала:

«Вошла в камеру и… смутилась. Там много народу, и все на меня смотрят. Улыбается своей милой, смущенной улыбкой мой генерал. А мне хочется целовать его руки и плакать…

Два окна. Между ними единственный столик; на нем маленькая, корявая, закоптелая керосиновая лампа. Два стула. Так что все сидят на своих кроватях. Я сажусь рядом с Антоном Ивановичем на жесткую кровать, прикрытую солдатским одеялом, и мы потихоньку начинаем разговор под шум голосов. С тех пор больше месяца я каждый день по два раза приходила в тюрьму. В сущности, проводила в ней весь день.

Утром после чая шла туда, возвращаясь к обеду, после обеда – опять, и приходила к ужину. Познакомилась и присмотрелась ко всем быховцам… Рядом с нашей камерой жил генерал Корнилов… Против Корнилова через коридор помещались Лукомский и Эрдели, рядом с ними Эльснер и Ванновский, дальше Кисляков и Орлов. Потом молодые офицеры, часть которых помещалась в нижнем этаже, где была столовая. Все генералы собирались всегда в нашей комнате, отчасти потому, что она была больше других и «женский элемент» вносил оживление. Особенно жена генерала Романовского, Елена Михайловна, очень оживленная и остроумная. Из дам была еще жена генерала Лукомского. Сидели на кроватях, на сундучках и чемоданах, выдвинутых из-под кровати.

Сергей Леонидович Марков обыкновенно шагал из угла в угол, на ходу споря и разговаривая, или клал пасьянс на колченогом столике. Иногда к нему подсаживался Орлов и давал советы. И если пасьянс не выходил, Марков посылал его к черту, бросал карты и вскакивал.

Первое время меня немного пугал Сергей Леонидович своей шумной резкостью.

Зато с первогоже дня удивительно понравился И. П. Романовский. Фигура у него несколько массивная, широкоплечая, хотя без всякой полноты. Одет как-то изысканнее других. Говорит немного. Как будто не любит двигаться, все больше сидит на своей кровати, слушает постоянные споры. Лицо умное, а улыбка очень добрая… Наблюдая их изо дня в день, я заметила, что он часто знает больше других. И, вступая в разговор, старался так деликатно вести его, чтобы не дать почувствовать, что он сведущее своего собеседника. Тогда еще он не был близок с Антоном Ивановичем. Они присматривались друг к другу, чувствуя взаимную большую симпатию, но оба не обладали ни экспансивным нравом, ни разговорчивостью. Связующим звеном служил Марков. Он был дружен и с Иваном Павловичем с ранней юности, а за войну очень привязался к Антону Ивановичу.

Удивлял меня немножко А. С. Лукомский своим самоуверенным тоном. Говорил резко, отчетливо, внушительно… Меня он подкупил тем, что искренне любил покушать и делал это как-то особенно аппетитно и вкусно. Жена его, дочь знаменитого генерала Драгомирова, прямо очаровала меня. Представительная, умная, тактичная, она этим подкупала людей. Подмечала замечательно чутко слабые и чувствительные места и говорила каждому, что ему приятно…

В первый раз я увидала Корнилова во дворе. Мы возвращались после прогулки с Антоном Ивановичем, и почти у дверей мимо нас прошел небольшого роста генерал, с желтым лицом и немного кривыми ногами, помахивая палкой или хлыстиком. Антон Иванович сжал мне руку и показал глазами ему вслед:

– Корнилов.

– Неужели?!

В этом слове было разочарование. Я себе его представляла совершенно иначе, хотя и видела его портреты в газетах и журналах. Ничего величественного, ничего такого героического…

В тот же день после обеда Корнилов пришел в нашу камеру. При его входе все встали и вытянулись. Здесь, в Быхове, или, как его шутя называли, «пол-Ставке», он был по-прежнему Верховным, так его и звали за глаза, так к нему и относились…

Корнилов принимал участие в разговоре с большим интересом и искренне смеялся над тихими замечаниями Кислякова и громкими Маркова. Вообще он приходил в нашу камеру не очень часто… Ко мне он относился хорошо, но говорил со мной таким слегка шутливым, слегка покровительственным тоном, как говорят с детьми. Может быть, потому что я была самая молодая в их обществе. Раз я взбегала быстро по темной лестнице тюрьмы и вынимала по дороге из муфты бутылку водки, которую я почти ежедневно приносила. На площадке натыкаюсь на Корнилова.

– А ну, что это у вас, покажите.

Он взял бутылку, посмотрел и, улыбаясь, возвратил мне.

«Вот попадетесь когда-нибудь, профессиональная спиртоноша…»

Я вообще не особенно робкая, но перед Корниловым всегда как-то робела. А с водкой действительно мог быть скандал…

По субботам местный батюшка приходил служить всенощную в тюрьму. Служил внизу в столовой. Составили свой хор, и Антон Иванович очень гордился, что пел в нем. Это было его старое «ремесло». Еще в реальном училище во Влоцлавске он пел мальчиком в хоре все шесть лет и носил батюшке кадило.

Я стояла у стены. Как раз передо мной стоял Корнилов. Меня он удивлял и восхищал. Как станет, заложив руку за кушак и выставив слегка одну ногу, так и стоит целый час, не шелохнется. С ноги на ногу не переступит, не повернется. А у него рана в ноге и иногда так болела, что он не мог из своей комнаты выходить».

* * *

25 октября 1917 года в Петрограде произошел большевистский переворот. 26 октября его попытался подавить генерал П. Н. Краснов, двинув туда свои казачьи сотни.