Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

– Спасибо, не надо.

Посадили на повозку Алексеева, которого приступы тяжелой болезни почек доводили до потери сознания. Он устроился рядом с чемоданом, там вся казна армии: миллионов шесть рублей кредитными билетами и казначейскими обязательствами. Поправляя запотевшие очки, Михаил Васильевич разгладил седые усы, сказал идущему рядом Деникину:

– Не знаю, дотянем ли до конца похода.

Деникин уже сильно простудился, давился кашлем от навалившегося тяжелого бронхита. Как было сразу не заболеть? Украли в Новочеркасске его вещи: полностью военную форму и теплую одежду. Шел всю ночь по снегу в старых дырявых сапогах да в одном потрепанном еще в Быхове костюме, хорошо, хоть меховой шапкой на бритую голову выручили.

Антон Иванович подтянул ремень карабина на плече, плохо слушая Алексеева. Беспокоило другое: патронов очень мало и снарядов всего лишь сотен семь. Подумал:

«Остается одно – ценой крови с боя брать у большевиков».

Растянувшаяся в снегах колонна двигалась бодро: 36 генералов, более двух тысяч офицеров, более тысячи рядовых, тут – особенно веселые юнкера, кадеты, гимназисты. Великая им выпала честь идти на смерть с такими командирами и товарищами… Врачи, чиновники, сестрички милосердия, раненые обоза. Вперемешку шинели, пальто, платки, гимназические фуражки. Деникин старается на «сестричек» не смотреть: с какой радостью шла бы здесь Ася…

Трехцветно реял над ними флаг – русский, единственно поднятый на бескрайней земле России.

* * *

В станице Ольгинской остановились на четверо суток, был Военный совет. Опять столкнулись точки зрения Корнилова и Алексеева.

Корнилов стремился поскорее выйти к Волге, на север, чтобы оттуда идти на Москву. Его поддерживал Лукомский, считавший: надо уходить в задонскую Сальскую степь, в так называемый район зимовников с походным атаманом генералом Поповым, который вырвался от красных в Новочеркасске с полутора тысячью конников, пятью орудиями и сорока пулеметами. Там красные отряды не могли помешать, они вели «эшелонную войну» и опасались отрываться от железных дорог. С Задонья открывался путь на Волгу вдоль магистрали Торговая – Царицын.

Всегда осторожный Алексеев и тут занял рассчетливую позицию, настаивая идти наоборот, на юг, на Кубань:

– Идея движения на Кубань понятна массе, она отвечает той обстановке, в которой армия находится.

Ему вторил Деникин, постоянно находившийся под обаянием своего бывшего академического преподавателя:

– Следует двигаться на Екатеринодар, где уже собраны некоторые суммы денег на армию, где есть банки, запасы.

Богатый Екатеринодар, еще находившийся в руках Кубанской Рады, и большинству генералов казался заманчивее. Казачий же потомок Корнилов лучше всех этих генералов знал казачью психологию, он не сомневался, что «колебания» и «нейтралитет» донцов временны. Стоит их переждать, и после прихода красных они истинно подымутся, что и произойдет на самом деле.

Генеральское большинство все-таки настояло на своем – на Кубань! В донских станицах по пути они уже столкнулись с местным «энтузиазмом» и разуверились в батюшке Тихом Доне: огромное село в лучшем случае «наскребало» десятка два добровольцев. А атаман Попов ушел с верными казаками на Задонье в свой Степной поход.

Стоит согласиться с крупным белоэмигрантским военным теоретиком генералом Н. Н. Головиным, считавшим это решение «редкой стратегической ошибкой» Алексеева. Как и пророчили многие, и в такой ключевой момент «дед» оказался «не способным на творчество». Взятый добровольцами курс на Екатеринодар потребует от них предельно выложиться. В это время бывшая русская Кавказская армия отходила из Турции на Кубань, оказалась на ней запертой и послужила для большевистских начальников отличным кадром для создания многочисленной Красной 11-й армии. Пока добровольцы будут сражаться на Кубани, Троцкий успеет выиграть время для создания Рабоче-Крестьянской Красной армии. После ухода немцев она станет дисциплинированно драться с белыми.

Стали добровольцы собираться в свой первый поход. Провели инвентаризацию имущества, реорганизовали армию (численностью – один обычный пехотный полк), укрупнив части. Выступили в составе:

1-й Сводно-Офицерский полк (из 1-го, 2-го, 3-го Офицерских батальонов, Военно-морской роты, Дивизиона смерти Кавказской кавалерийской дивизии), командир – генерал Марков.

Корниловский ударный полк (из Славянского Корниловского ударного полка, как он стал называться в Новочеркасске) – полковник Неженцев.

Партизанский полк (из пеших донских партизанских отрядов) – генерал Богаевский.

Юнкерский батальон (из Юнкерского и Студенческого «полков») – генерал Боровский.

Чехословацкий инженерный батальон – капитан Неметчик. Три дивизиона кавалерии (первый – из бывших партизан Чернецова, второй – из остальных донских отрядов, третий – офицерский) – всего 600 всадников.

Артиллерийский дивизион – четыре батареи, по две трехдюймовки в каждой.

28 февраля 1918 года Добровольческая армия двинулась в свой Ледяной поход – 1-й Кубанский.

Празднично светили почистившие перышки ветераны-полки. Отливали малиново-черными фуражками и погонами корниловцы с трехцветными или «ударными» красно-черными знаками-углами на рукавах. Черный («Смерть за Родину») и белый («Воскресение России») были основными цветами Офицерского полка, и четко они членили ряды. Генерал-ветеран Деникин, скинувший штатские обноски, был в этой гордо цветной, а больше совершенно «разночински» одетой Добровольческой мини-армии уже в должности заместителя ее командующего генерала Корнилова.

Этим же днем добровольцы выбили красных из станицы Кагальницкой. А большой бой они дали в пушкински ясный, слегка морозный мартовский день у крупного села Лежанка уже в Ставропольской губернии.

Атаковать Офицерский полк пошел в авангарде. Старые и молодые полковники шагали взводными. Впереди всех – Железный полковник Тимановский, помкомполка, как всегда в атаке, с трубкой в зубах. Под заломленной черной папахой – очечки на круглых неподвижных глазах, выбритые углом усы: печатает широким шагом, хотя многими ранами перебит позвоночник.

Одну из рот ведет сухой, крепкий Кутепов, черная фуражка на затылке, смоляные усищи и бородка вздрагивают – отрывисто командует своей молодежи, те развеселились, будто на балу… Проносится на коне к головному отряду Марков, разнося кого-то.

Глухой высокий разрыв шрапнели! Офицеры, не останавливаясь, разворачиваются. Без выстрела (патронов мало!) в полный рост идут на пулеметный огонь.

Цепи скрываются за косогором из обзора Деникина, к нему подходит Алексеев. Вдвоем они выскакивают вперед. С пригорка видно, что село опоясано окопами, от церкви лупит красная батарея, винтовки и пулеметы секут наступающих. Те залегают перед незамерзшей речкой… И сразу вправо, в обход зашагал Корниловский полк. Там взметывается трехцветное знамя – под ним с конниками летит Корнилов!

Выскакивают под сплошной пулеметный настил с другой стороны юнкера и ставят орудия. Ударяют по окопам… Залегший Офицерский не выдерживает, он поднимается и стеной бросается через ледяную речку вброд. Справа летят корниловцы. Они и офицеры несутся на окопы, экономя патроны, чтобы бить штыком…

Когда Деникин входит в село, улицы завалены трупами, а на околице дружный треск выстрелов – расстреливают большевиков. Еще в январе Корнилов добровольцам сказал:

– Вы скоро будете посланы в бой. В этих боях вам придется быть беспощадными. Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом я беру на себя!

Кто-то спросил:

– А если не удастся победить?

Корнилов ответил:

– Если не удастся, мы покажем, как должна умирать русская армия.

* * *

Этот поход был Ледяным и по ожесточению сердец. Буквально «ледяным» он стал не только из-за бросков через реки, как началось под Лежанкой, а и за всю стужу дорог с отчаянными сражениями насмерть, от чего леденит человечью кровь. 500 верст за 80 дней так шли добровольцы, тая на снегах и снова возрождаясь, выдержав более сорока боев. 3698 уцелевших бойцов получат медаль «первопоходников» – на Георгиевской ленте серебряный терновый венец, пронзенный мечом…

Будет это им и за бой у Ново-Дмитриевской. Ранним утром они шли к станице по сплошной жидкой грязи. Дождь, зарядивший с вечера, пропитал одежду и залил сапоги. К полудню обрушился липкий снег, который метелило ветром. Застлало глаза, уши, носы, жалило словно колючками.

Уперлись в реку: стремнина, пена, кипящая у камней. Мост снесло.

Генерал Марков в черных погонах, белая папаха набекрень, весело проехал на коне по обледенелому спуску вниз. Въехал с двумя конными разведчиками в реку, раздвигая сапогом воду, будто черноморский прибой в отпуске. Двинулся стремнине наперерез.