Оттенки серого - Джаспер Ффорде

едва осмеливаясь дышать, потом поднес руку к груди и стал нащупывать предполагаемую рану. Наконец я вздохнул с облегчением, поняв, что мой быстрый бросок в сторону привел к тому, что Кортленд промахнулся: гарпун лишь чиркнул меня по боку и глубоко порезал кожу.

– Силы небесные! – воскликнул Кортленд с изумлением в голосе, которое получило бы первый приз на любом конкурсе драматического искусства внутри Коллектива. – Ты в порядке?

Я встал и обернулся, чтобы поглядеть ему в лицо. Я опять оказался в дураках. Как многому мне нужно было научиться!

– Ты, кусок… дерьма! – В третий раз за свою жизнь я употреблял очень плохое слово. – Ты нарочно!

– Дорогуша, – в голосе Кортленда опять звучала фальшивая озабоченность, – это всего лишь несчастный случай! Охота на молнию – опасное занятие. Ты уверен, что не ранен? Я ужас как беспокоюсь.

Я молча достал платок и приложил его к порезу. Позади нас шар, в который так и не выстрелили, безобидно растаял в воздухе – такое случается часто.

Охота на молнию закончилась, но охота на Бурого, вероятно, только начиналась. Что за ирония судьбы: Кортленд и Джейн, находясь на разных полюсах, объединились в желании сжить меня со света! Было что-то в этом невероятно несправедливое.

– Мастер Эдвард, – прошептал Престон, – будьте осторожны. Гуммигуты будут подкидывать вам под ноги всякое, чтобы вы споткнулись.

Я поглядел на него.

– Подставлять мне ногу? – переспросил я.

– Да. Вы уверены, что с вами все хорошо? Вы как будто… из другого мира.

– Все в порядке, если не считать мстительных желтых. Но спасибо – вы помогли мне решить головоломку с тачкой.

Он сморщился.

– Головоломок с тачками не бывает.

– Бывают.

Глаза и цветчик

1.3.02.06.023: Смотреть на солнце запрещается, каков бы ни был мотив смотрящего.

Я медленно побрел домой, проклиная себя за глупость. Я не только оказался в контрах с самым неприятным семейством в городе, но и упустил выгодную сделку, которая сама шла в руки. Значит, со мной было что-то не так: что-то непонятное в моей голове, толкающее меня к собственной гибели. Сначала Джейн, теперь Кортленд.

Я промыл порез самой горячей водой, которую только смог терпеть, и приложил к ране газету, смоченную в уксусе. Затем, сев на край ванны, я принялся размышлять о своем положении. Салли Гуммигут или Кортленд, а может, и оба по каким-то причинам убили Трэвиса. Само по себе это было немыслимо. Я не видел, как я могу избежать их мести, разве что держать все при себе. Оставалось лишь надеяться, что Кортленд сочтет меня страшно испуганным после своего почти попадания – настолько испуганным, что уверится в моем абсолютном молчании. Если так, он был прав: как он правильно заметил, у меня не было доказательств. Ни одного. Даже мотивы их были мне неизвестны. Бессмыслица, желтые не убивают желтых. Они поддерживают друг друга, заботятся друг о друге – и если надо, лгут друг ради друга.

Я глубоко вдохнул и встал – посмотреть на свое отражение, повернув настенное подвижное зеркало так, чтобы хорошо видеть глаза. Престон предупредил меня, что «Гуммигуты будут подкидывать мне под ноги всякое, чтобы я споткнулся», и это замечание, полезное само по себе, направило мои мысли совершенно в другую сторону. Я споткнулся о тачку в ночь, когда исчез Трэвис, потому что кто-то подкинул ее мне под ноги, и более того – сделал это под покровом темноты.

Мой наставник Грег Пунцетти рассказывал, что теоретически можно видеть и ночью, и хотя это была интересная идея, я особо не размышлял о ней. Ночь была просто ночью: временной пустотой, дырой в жизни. Ничто не происходило, ничто не шевелилось. Время, когда нужно быть в безопасности, быть дома.

Я стал внимательно разглядывать входную апертуру собственного глаза. По самым благоприятным оценкам, она составляла едва-едва одну шестнадцатую дюйма в поперечнике, а значит, пропускала не так много света. Поэтому мы все и видели лучше в яркий солнечный день. Но Грег Пунцетти рассуждал так: поскольку вокруг зрачка располагается обширная область, то, следовательно, физически возможно отверстие большего размера. Будучи знаком с основами фотографии, я знал: чем больше отверстие, тем больше света, тем лучше видно в сумерках.

Удивительно, но это не было чистым домыслом. У многих Прежних на доявленческих снимках и картинах наблюдались странно расширенные зрачки, порождающие «пустой» взгляд, и тот факт, что они могли вполне отчетливо видеть ночью, почти никем не оспаривался. Но большое количество найденных устройств для корректировки зрения заставляло предполагать, что ночное видение становилось возможным за счет четкости восприятия. Вплоть до сегодняшнего дня я считал, что возможность видеть в темноте относилась к утраченным навыкам, вроде скоростного бега на коньках или ча-ча-ча, но нет: кто-то, наблюдая за мной в темноте, когда я пытался спасти Трэвиса, оставил тачку на моем пути, чтобы я споткнулся о нее. Кто-то в городе был способен видеть ночью!

– Эдди? – раздался голос цветчика. Я подскочил с виноватым видом. – Извини. Если ты развлекаешься сам с собой, ты должен, как это принято, петь «Туманно-голубой».

– Я не развлекался сам с собой, я смотрелся в зеркало.

– Тщеславие – отвратительное качество, Эдвард.

– Я смотрел на свои глаза.

Наверное, голос мой звучал неуверенно: цветчик проницательно покачал головой и сказал, что если я захочу поговорить, то найду его на кухне.

Через десять минут я спустился на кухню и обнаружил, что цветчик приготовил мне чай. Даже подумать было страшно, что это за честь. Человек с титулом «его цветейшество» приготовил мне чай! Я сразу же успокоился. Теперь я мог выговориться хоть перед кем-то. Кроме того, решался вопрос, надо ли доносить на Джейн, – раскрыв загадку тачки, я мог кое-что предъявить Глянцу. В конце концов, он повел себя так благожелательно по отношению ко мне, предложив сдавать экзамен для поступления в НСЦ. Но удивительно – тачка его не заинтересовала.

– Вот как? – спросил он, выслушав мой рассказ. – Ты падаешь на тачку, и внезапно люди начинают делать то, чего не делали пять столетий? Ночью ничего не происходит, Эдди, вот в чем дело.

– Тачку не могли оставить там, – объяснил я. – Перпетулит скидывает на обочину все предметы. Я засекал следующим утром.

– Это любопытно, – в голосе его звучало неодобрение, – но к делу, по-моему, не имеет никакого отношения. Если честно, Эдди, я рассчитывал получить от тебя больше информации. Насчет кражи карточек.

Я разочаровал цветчика: мне не хотелось рассказывать ему про Джейн, о которой он, видимо, уже что-то знал.

– Думаю, Робин Охристый не ставил себе