Притворись влюбленной - Бэт Риклз

за то, что я не призналась им раньше и заставила считать Гарри Джейксоном. Потом я живописую нашу ссору под Рождество – как я вдруг осознала, что не хочу «строить отношения» с ним, да и вообще с кем бы то ни было. По крайней мере, сейчас. Жалуюсь, как чудовищно я устала от свиданий ради свиданий, и…

И вот теперь я просто обязана рассказать им о своей колонке.

Если уж я приняла решение порвать с прошлой жизнью и начать все с чистого листа, мне нужно полностью открыться – то есть поделиться с девочками своей самой большой тайной. Я ненавидела себя каждый раз, когда мне приходилось прикусывать язык, чтобы не проболтаться, – но еще сильнее ненавидела мысль о том, что они отвернутся от меня, если все узнают.

Я делаю глубокий вдох, и, как только Талли и Лена снова начинают болтать, выпаливаю:

– Это я веду ту анонимную колонку про свидания, и вы, девочки, обе ее читали, только, пожалуйста, постарайтесь меня не возненавидеть за то, что я там писала, я не то имела в виду. То есть, конечно, имела, иначе зачем бы я это писала, но…

– Стоп! – Талли поднимает руку, чтобы остановить мой словесный поток. – Что?

Поначалу они воспринимают мое признание нормально – с таким же восторгом, как и Джессика с Надин несколькими днями ранее. Они не листают старые публикации, но умоляют меня поклясться, что большинство историй о парнях, с которыми я встречалась и спала, несколько приукрашены. Но потом припоминают и другие моменты: конечно, моя колонка – это не только россказни свободной и беззаботной девушки, но и желчные размышления человека, которому кажется, что близкие оставили его на обочине.

Я изо всех сил стараюсь объясниться. Стараюсь быть честной, но щадить их чувства. К этому разговору я, пожалуй, готова гораздо лучше, чем к рождественскому выяснению отношений с Гарри. Я говорю девочкам, что теперь, когда у них есть партнеры и нет времени на меня, мне кажется, что я за ними не успеваю. Рассказываю о том, как Фрэнки номер два написала, что на новоселье необязательно приносить подарки, а оказалось, что на самом деле обязательно, и я чувствовала себя полной дурой. Как плакала в свой день рождения, потому что их обеих не было рядом, чтобы съесть со мной тортик.

Они не знают, что сказать. А я продолжаю тараторить (под конец – бормотать), пытаясь донести до них свои чувства, и пугаюсь их молчания. И чем больше я говорю, тем отчетливее вижу, как они отстраняются. Хотя и заверяют:

– Все в порядке, Софи!

– Колонка! Ничего себе!

– Это же потрясающе!

– Конечно, мы ничуть не сердимся, ну что ты.

Звучит не слишком убедительно, но они стараются. И я знаю, что мои старания они тоже ценят. Мы приканчиваем бутылку вина, вполглаза смотрим новогоднюю комедию – и вот девочки уже засобирались, оправдываясь, что им надо готовиться к праздничному вечеру.

Конечно, я их отпускаю. Мне тошно, к горлу подступают слезы, но я знаю, что так будет лучше. Я должна была это сделать, мои лучшие подруги заслужили честное отношение.

Затем я снова беру себя в руки. Впереди меня ждет одинокий вечер, и я понимаю, что есть лишь один человек, с которым я хочу его провести.

Все это время Гарри не отвечает на мои звонки.

Я дважды пыталась до него дозвониться двадцать шестого числа, в День подарков, и написала сообщение с извинениями и просьбой перезвонить, но оно осталось без внимания. При всем своем безрассудстве, привычке ставить наслаждения на первое место и стремлении получать удовольствие от жизни, он, оказывается, еще и упрямый как баран. И болезненно гордый. Или, что более вероятно, ему и правда больно от моего отказа, который ему и в страшном сне не мог присниться, а я ему действительно очень нравилась, намного больше, чем мне казалось.

Но я помню, с какой неохотой Гарри согласился провести канун Нового года со своей семьей, как часто он сам меня выручал (и как он мне небезразличен), – и вот я уже листаю его соцсети, чтобы найти прошлогодний пост, опубликованный в Новый год, и посмотреть, где он отметился и где традиционно собирается его семейство в праздничную ночь.

Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Наверное, это меньшее, что я могу для него сделать. Хотя бы в качестве извинения за то, что наговорила на Рождество.

Но не только. Я не хочу, чтобы у нас все закончилось вот так. Я не могу смириться с тем, что объяснение на лестнице – наш последний разговор. Сама мысль о том, что сегодня ночью он будет чувствовать себя одиноким и несчастным, для меня невыносима. Он стал одним из самых близких моих друзей и заслуживает лучшего.

К тому же я почти уверена, что он не расскажет своей семье о нашей ссоре на Рождество и о том, что мы с ним «расстались». Он будет молчать, чтобы сохранить лицо, так что в моем внезапном появлении не будет ничего странного – по крайней мере, с точки зрения его родственников.

Я нарядилась в свое любимое маленькое черное платье на бретельках и с тюлевой юбкой, нанесла золотистую подводку для глаз и завила локоны, села на поезд, потом на автобус и наконец добралась до места назначения на весьма дорогом (в такое-то время) такси.

The Fox and Fen – огромный паб, а выглядит он еще больше из-за множества деревянных скамеек, расставленных у входа и на террасе с левой стороны. Терраса освещена золотыми гирляндами. Вокруг каждого стола – фонарики, двери паба открыты настежь, и оттуда, как и из окон, льется свет. Даже с улицы слышна какофония звуков: многочисленные посетители болтают, шумно веселятся и ржут над непристойными шутками, музыка орет, бильярдные шары стучат, бокалы звенят.

Встреча Нового года в самом разгаре.

Гарри рассказывал, что это любимый паб его родителей уже пятнадцать лет, с тех самых пор, как они переехали в дом неподалеку, – так что нет смысла вглядываться в огромную шумную толпу, лучше сразу подойти к барной стойке и спросить, где Гарри с семьей.

– Я его девушка, – вру я. – Пыталась ему дозвониться, но…

– В таком гвалте ничего не слышно, милая, – грубовато посмеивается престарелый бармен. – Во-он они.

Он показывает куда-то в угол зала. Я заказываю бокал белого вина и пинту пива, а затем осторожно пробираюсь с напитками через паб. Гарри и его семейство и правда там, где сказал бармен: они заняли низкий круглый столик и сидят на стульях с очень потрепанными, продавленными бархатными сиденьями.

Вот некто чуть круглее и пухлее Гарри, с седеющими висками и залысинами: наверное, его брат. Тут его родители, горстка друзей семьи и, видимо, дядюшка – Гарри о нем упоминал. Все пьют и весело болтают.

Почти все.

Гарри весь как-то вжался в стул. У него мрачный вид, челюсти сжаты, и он бесцельно крутит в руках почти пустой стакан. Он совсем не похож на того парня, которого я знаю, и у меня разрывается сердце. Внезапно мой наскоро состряпанный план явиться сюда спасительницей кажется мне кошмарным: судя по его настроению, рассчитывать можно разве что на новую ссору.

Но я должна хотя бы попытаться – ради него.

Черт возьми, если я смогла придумать целую историю с фейковым бойфрендом для свадьбы сестры, то могу попритворяться еще пару часов. И если уж я способна в одиночестве сходить в кино и ресторан, то справлюсь и с этим.

Я натягиваю ослепительную улыбку и быстрым шагом направляюсь к ним.

– Здравствуйте! Всем привет! Простите за опоздание! Гарри, дорогой, я тебе сто раз звонила. Ты не слышал? Привет! Я Софи! Очень приятно с вами познакомиться! Гарри так много о вас рассказывал!

Меня встречает разве что общее замешательство.

Гарри резко выпрямляется и смотрит на меня так, будто я привидение, но, прежде чем он успевает что-то сказать, одна из женщин – наверное, его мама – подскакивает с места, едва не опрокинув стол со всеми напитками.

– Софи! Привет! Мы думали, ты не придешь! Гарри сказал, что у тебя другие планы…

Она окидывает меня быстрым оценивающим взглядом, и, судя по всему, увиденное ее не слишком впечатляет. Но мне все равно – кажется, впервые в жизни. Я просто улыбаюсь ей в ответ и делаю вид, что в восторге от обстановки. Мама Гарри одаривает меня вежливой улыбкой и торопливо представляет мне присутствующих.

– Очень хорошо, что ты пришла. Может, тебе удастся поднять кое-кому настроение?

Она кивает в сторону Гарри. На ее