Плетеное королевство - Тахира Мафи

статься, уже вызвал бы магистрат на месте госпожи Худы. – Я просто… Я не подумала… Я лишь надеялась предложить решение очевидной проблемы и я…

– Самая очевидная проблема, я полагаю, заключается в том, что ты дала мне обещание, которое бесцеремонно нарушила. – Госпожа Худа сузила глаза. – У тебя нет никакого оправдания, чтобы не завершать работу, и я требую, чтобы ты выполнила ее сейчас.

Ализэ пыталась отдышаться. Сердце ее билось в груди с опасной скоростью.

– Ну? Давай же, – сказала госпожа Худа, гнев ее постепенно ослабевал. Она жестом указала на сноду девушки. – Считай, что наступил рассвет новой эры. Новое начало.

Ализэ закрыла глаза.

Она задумалась, имеет ли теперь снода хоть какое-то значение. Так или иначе, к концу ночи она покинет Сетар. Она никогда больше не увидит госпожу Худу, и Ализэ не сомневалась, что та не станет сплетничать о странном цвете ее глаз, значения которых, скорее всего, не поймет, ведь большинство представителей глины плохо сведущи в истории джиннов и не осознают всей важности увиденного.

Ализэ никогда не прятала лицо из страха перед толпой; она боялась одного-единственного внимательного взгляда, который знает. Стоит ей показаться на глаза не тому человеку, и жизнь ее будет потеряна; впрочем, шаткое положение Ализэ сейчас и было тому доказательством. Каким-то невероятным образом Камран разгадал ее хитрость, на которую она пошла, надев сноду.

За все эти годы он оказался единственным.

Ализэ сделала глубокий вдох и выбросила принца из головы, избавила от него свое сердце. Она вдруг вспомнила о своих родителях, которые всегда беспокоились о цвете ее глаз, всегда волновались за ее жизнь. Они не теряли надежды, что однажды их дочь вернет себе свои земли и корону.

Ализэ с младенчества воспитывали в уверенности, что она сделает это.

Что бы они подумали, увидев ее сейчас? Безработная и бездомная из-за какого-то мелкого промаха. Ализэ стало стыдно за себя, за свое бессилие в этот момент.

Не говоря ни слова, она развернула сноду и нехотя выпустила из пальцев клочок шелка. Когда Ализэ наконец подняла глаза, чтобы встретить взгляд молодой женщины, госпожа Худа застыла от страха.

– Небеса! – ахнула она. – Это ты.

33

Камран вздрогнул.

Швея воткнула в него еще одну булавку, тихо напевая себе под нос, натягивая что-то здесь, подворачивая что-то там. Она была либо невнимательной, либо бессердечной. Казалось, ее совсем не волнует, что она калечит принца, хотя он несколько раз просил ее быть аккуратней.

Он взглянул на портниху, древнюю женщину в вельветовом котелке, такого маленького роста, что она едва доставала ему до пояса. Сейчас она возвышалась над Камраном, стоя на деревянном табурете. От нее пахло карамелизированными баклажанами.

– Мадам, – бросил ей принц. – Мы еще не закончили?

Швея вздрогнула при звуке его голоса и снова уколола юношу, заставив его судорожно вдохнуть. Старушка удивленно моргнула большими совиными глазами, которые делали ее взгляд обескураживающим.

– Почти готово, сир, – сиплым голосом отозвалась она. – Уже почти готово. Еще несколько минут.

Камран беззвучно вздохнул.

Он ненавидел все эти примерки и не мог взять в толк, зачем они нужны, ведь у него был целый гардероб неношеных одежд, которые вполне сгодились бы для вечернего торжества.

На очередном костюме настояла его мать.

Она перехватила Камрана, как только он переступил порог дворца, не пожелав слушать ни слова вразумления. Несмотря на протесты принца, Фирузе настояла, что встреча с королем и чиновниками может подождать, ведь гораздо важнее быть одетым подобающе к приему гостей. К тому же, мать клялась, что примерка займет всего минуту. Одну минуту.

Но прошел почти час.

Камран не исключал того, что швея тыкала в него иголками исключительно в знак протеста. Ведь принц не прислушался к Фирузе и наотрез отказался проследовать с ней в гардеробную. Он оставил ее с туманным обещанием вернуться чуть позже. Врага на поле боя Камран мог бы зарубить мечом, но свою мать в присутствии портнихи в ночь бала…

Он не был вооружен против такого противника, а потому решил просто игнорировать ее.

Три часа принц обсуждал возможные мотивы туланского царя с Хазаном, королем и избранной группой советников, а когда, наконец, вошел в гардеробную, мать швырнула в него лампой.

Камран чудом увернулся от снаряда, который, разбившись об пол, стал причиной небольшого пожара. Принцесса не обратила на это внимания, она с яростным блеском в глазах приблизилась к сыну.

– Осторожно, дорогой, – ласково проворковала она. – Ты упускаешь из виду свою мать ценой больших для себя потерь.

Камран в это время гасил разрастающееся пламя.

– Боюсь, я не понимаю твоих нравоучений, – нахмурившись, заявил он, – ибо не представляю, чего мне стоит избегать родителя, который так часто и с таким удовольствием пытается меня убить.

Фирузе улыбнулась, но в глазах ее вспыхнул гнев.

– Еще два дня назад я сообщила, что хочу поговорить с тобой. Два дня я ждала простого разговора с собственным сыном. Два дня ты пренебрегал мной, хотя нашел время, чтобы провести целое утро со своей дорогой тетей.

Камран сдвинул брови.

– Я не…

– Без сомнения, ты забыл, – перебила его мать. – Уверена, моя просьба вылетела из твоей хорошенькой головки в тот же момент, когда была произнесена. Так быстро ты позабыл обо мне.

Камран ничего не ответил, ибо так и не смог вспомнить о просьбе.

Фирузе подошла ближе.

– Скоро, – прошептала она, – я стану всем, что осталось у тебя в этом дворце. Ты будешь бродить по залам, всеми покинутый, в одиночестве, и тогда ты станешь искать меня. Мать понадобится тебе только тогда, когда все остальное будет утрачено, а я не обещаю, что найти меня будет легко.

Камран почувствовал, как по телу пробежало тревожное ощущение; предчувствие, которому он не мог дать названия.

– О чем ты говоришь?

Но принцесса уже направилась к выходу, не сказав больше ни слова. Камран хотел последовать за ней, но его задержало появление швеи, мадам Незрин, которая вошла в гардеробную сразу после ухода матери.

Камран вздрогнул, опять.

Даже если он заслужил это, принц не считал, что мадам Незрин можно было безнаказанно колоть его. Уж она-то знала, что ей не стоило этого делать. Эта женщина была самой доверенной швеей короны; она работала с королевской семьей с самого начала правления Заала, и Камран часто удивлялся тому, как она до сих пор не ослепла, – и снова в него вонзилась игла, – хотя, возможно, она давно слепа.

Другого объяснения нелепым костюмам, которые принц регулярно находил в своем гардеробе, он найти не мог. Творения мадам Незрин всегда были качественными, но казались устаревшими, словно одежды предыдущего столетия. Камран, плохо разбирающийся в моде и тканях, понимал лишь одно: ему не нравился его гардероб; у него не было решения этой проблемы, доводившей его почти до безумия, а потому он чувствовал себя бессильным перед ее лицом. Ведь не должен же простой